Desiderata. Созвездие судеб

– Не надо… Подождите… Ой… Не сейчас… – пришлось знатно извернуться и приложить немало усилий, чтобы шепнуть на ухо духовнику достаточно отчетливо и убедительно: – На лестнице кто-то стоит. Нас могут слышать.

Он тут же затих и задрал голову, глядя на потолок, словно глаза его могли преодолеть подобную преграду.

– Это правда, – шепотом добавил Достий, опасаясь, что его предупреждение может сойти за уловку.

– Я проверю кто там, – отец Теодор явно нехотя отпустил его, поднялся и вышел из комнаты.

Достий бессильно сполз по стене, едва переводя дыхание. Должно быть, выглядел он сейчас странно – растерянный, растрепанный, румяный, дышащий тяжело и часто. В распахнутой и сбившейся сутане, под который исподняя рубашка была расстегнута, демонстрируя свежие следы от жадных поцелуев, не говоря уже про совсем спущенные штаны. Без объятий любимого стало зябко, и юноша машинально обнял себя руками. Но ему было не только холодно – незнакомое беспокойство охватило его. Как ласкал его святой отец, как требователен он был! И настолько настойчивее он сделался, услышав робкий отказ и почувствовав слабую попытку сопротивления. Всего лишь один подобный случай припоминался Достию – снова то самое купе, соскользнувшая вниз рубашка и его собственные руки, вцепившиеся в багажную сетку. Кроме той ночи – и этого вечера – отец Теодор никогда не слышал от юноши отказов. Достий всегда рад был объятиям и поцелуям.

Но ему показалось, что сегодня попытки уйти от прикосновений только сильнее распалили любимого, он словно почувствовал азарт и желание его усилилось. Прямо как… Его Величество. Его отношения с Бальзаком стали Достию более или менее ясны, все у них подчинялось, оказывается, довольно простым законам и естественным привычкам. Император рад был слышать протесты и заглушать их поцелуями – так что же, отец Теодор тоже любил подобное? И любил всегда? А накануне, в их «брачную ночь», наконец, решил выказать свой истинный темперамент, довериться любимому, не сдерживая себя более…

Выходит, чужая покорность неинтересна ему, и кротость вызывает скуку? А может, ему даже неприятно любить наивного и все еще по-детски доверчивого юношу, и ему нужен более пылкий и непокорный возлюбленный?

«Я не подхожу ему, – подумал Достий с отчаянием. – Он со мной только из чувства долга, ведь с ним я впервые познал любовь и это я к нему привязан и всячески намекаю вольно или невольно на то, что пропаду без него…»

Заслышав приближающиеся шаги, Достий поспешно, он неловко застегнул одежду и поднялся на ноги.

– Это был один из синодских секретарей, искал казначейство, – сообщил Теодор и поджал губы – был недоволен. – Ума не приложу, как ноги привели его на лестницу в арсенал…

Достий, хоть и занят был своими душевными мучениями, вдруг уловил в его словах странное недоброе значение. А переглянувшись с любимым, увидел его хмурый и настороженный взгляд – на ум им пришла, очевидно, одна и та же мысль.

– Ничего, – святой отец потянулся к Достию. – Ночью нас никто не потревожит…

Достий невольно отшагнул от него.

– Что? – встревожился духовник. – Тебе снова нехорошо? Или боишься? Что случилось?

– У меня нехорошее предчувствие, – сказал Достий, избегая смотреть ему в глаза.

– Ну полно… – Теодор поцеловал его в висок, однако, поцелуй и у него вышел смущенным и каким-то неловким. – Это ты устал. Незнакомое место, впечатлений много… Иди отдыхай.

Спустя пару дней утром Достия разбудил лакей и передал, что Его Величество ждет его для разговора в неофициальном своем кабинете. На хронометре было едва ли за пять часов – а юноша вставал так рано исключительно ради важных дел, даже утреннюю молитву он совершал на час позже. «Что-то стряслось,» – подумал Достий, торопливо одеваясь и оттого путаясь в полах и рукавах. Воображение безжалостно рисовало одну картину за другой. Снова налет? Кто-то из их близких заболел? Дара Георгина прислала тревожную весть из Загории?

Ему и так было в тот момент несладко – две последние ночи он проворочался, глядя в темноту и кусая губы, думал все о произошедшей у духовника в кабинете сцене, и чем больше он думал, тем тяжелее было на душе и тем безнадежнее казалось юноше его положение. Крошечное сомнение разрослось до настоящей трагедии. Достий понимал с горечью, что любит безумно, горячо, но кроме своей любви, полудетской и покорной, ничего дать не может. Что если его сомнения обоснованы – во что это выльется? Кем они с Теодором станут друг другу? Уговорятся быть добрыми друзьями, не поминая прошлого? Достий снова и снова мучительно размышлял, печаль гнала от него сон и заставляла сжиматься в комок под одеялом, словно бы в комнате было холодно. Днем ему точно так же покоя не было, святого отца тревожить не хотелось теперь ничем, да и занят он был делами, а потому они – невиданное дело! – оба дня виделись лишь за трапезой.

Он совершенно запыхался, преодолев все лестницы и коридоры, и наверное, вид имел нелепый и забавный, потому как не успел ни умыться, ни причесаться перед выходом.

В кабинете все были в сборе – Бальзак просматривал какие-то бумаги (Достий заметил, что они не похожи на официальные документы – то были скорее маленькие записки и телеграммы), Император смотрел в единственное окошко в комнате, руки его, сложенные за спиной, нетерпеливо сжаты были в кулаки. Когда он обернулся ради приветствия, то вид у него был хмурый и раздраженный. Святой отец сидел на тахте, и его осанка, сцепленные в замок пальцы, а также сведенные к переносице брови говорили о душевном волнении. Однако, тут же сделал для себя вывод Достий, никто не проявлял особой торопливости или же скорби, а значит беда были либо незначительной, либо еще не случилась. Как бы то ни было, его близкие были тут в полном составе и добром здравии, а это уже приносило облегчение.

– Доброе утро, Достий, – поздоровался с ним Советник в своей обычной спокойной и бесцветной манере. – Прости, что потревожили тебя так рано. Но это самое подходящее время и место для переговоров. Пройди, пожалуйста, и присядь – беседа будет продолжительной.

Достий кивнул и послушно сел рядом с духовником, который жестом подозвал его к себе и взял за руку. Достия это прикосновение почти обожгло – что же оно означало теперь на самом деле?

– Мой Император, вы позволите изложить мне суть проблемы?

Монарх дернул плечом недовольно.

– Давай. Ежели говорить буду я, то снова браниться стану…

– Что ж, начну с описания той ситуации, в которую мы невольно попали, – Советник сложил аккуратно свои записки, оставил их на столе и принялся расхаживать по комнате. – Впрочем, слово «невольно» тут не совсем подходит, если говорить обо мне и Его Величестве, – тут же поправился он. – Мы-то как раз ожидали такого поворота событий – он был бы неизбежен, так говорит наш опыт… Вы наверняка держите в памяти упоминавшееся прежде уже стремление Его Величества реформировать кабинет министров, не так ли? Смею вас заверить, что таковое волеизъявление не ограничилось теоретическими рассуждениями, и мы работаем над этим, тщательно и усердно. Подобные резкие изменения в управленческом аппарате должны быть подготовлены и продуманы не хуже военных действий. Но как бы ни хотелось мне и Его Величеству держать в секрете наши планы, о них прознали. Знание это покуда имеет форму сплетен и пересудов, однако оно заставляет поволноваться и министров, и прочих влиятельных особ.

– Кто же проболтался?.. – воскликнул Достий и запнулся. Ведь вполне возможно он брякнул сейчас бестактность.

– Никому этого делать и не надо было. Просто прежде чем начать новое, надо разобраться со старым – это логично. Его Величество раздал министрам ряд указаний, которые очень уж прозрачно намекают на то, что дела их сворачиваются. Разумеется, министры сделали из этого верный, но очень неприятный им вывод. Вместе с остальными оживился и Синод. Как известно, он охоч до политических интриг и хочет расширить свое влияние, – там временем пояснял Бальзак. – Тамошние чиновники знают, что отец Теодор не последний человек для Императора, да и его надзор за работой министерств тоже все еще помнят…