Desiderata. Созвездие судеб

– Святой отец, а виконт, он… тоже?

Отец Теодор оторвался от еды и изобразил недоумение. Достий смутился, но все же довел дело до конца, выразился конкретнее:

– Ему… нравятся мужчины?

Вопрос неожиданно вызвал у духовника сдержанное веселье.

– По чему ты судишь, Достий? По его внешности и обиходным привычкам? Или же по манерам? Нет, де Ментор известный дамский угодник. Что же до его облика, то он любому встречному-поперечному готов растолковать, почему так выглядит. Он придает себе тот вид, который хочет иметь и считает это свое право священным. Так что бесчисленные костюмы и завивка волос – дело для него совершенно естественное и необходимое, и нет в этом ничего особенного.

– Завивка волос… – повторил Достий изумленно, вспоминая тугие и слишком ровные для естественных кудри будущего прокурора. Он не знал толком, как происходит эта процедура, но считал, основываясь на каких-то смутных сведениях, что дело это долгое, хлопотное, требующее ранних подъемов с утра и терпения. Стало быть, господину де Ментору и впрямь все это было нужно.

– Ох, я эту его завивку помню еще со времен студенчества, – отец Теодор улыбнулся своим мыслям и, захваченный воспоминаниями, принялся вертеть в руках вилку. – Как горько он иной раз сетовал, что в семинарии подобное возбраняется! Видно, не понимал, сколь странно будут смотреться кудри и строгая сутана ученика…

– Он не поменялся с юности? – спросил Достий, с огорчением чувствуя, что та тема разговора, ради которой он сюда пришел, постепенно отдаляется и заслоняется благодушием любимого – жаль было бы портить такое настроение.

– Это уж как посмотреть… Светская жизнь его сильно поменяла. Ну да на должность синодального прокурора все одно церковник не годится…

Услыхав снова про Синод, Достий низко опустил голову. Мрачное настроение взяло верх и прорвалось наружу.

– Святой отец, я должен вам что-то важное сказать. Касательно Синода.

– Стряслось что-то? – отец Теодор немедленно нахмурился. – Не томи же!

– Намедни господин Советник беседовал со мной и рассказал мне кое-что. Его уведомил кто-то, будто нас вчера видели. Видели, как мы сидели у вас ночью в рабочей комнате, касались друг друга… Это дало почву для подозрений.

– Каких еще подозрений? – голос собеседника звучал вроде как очень спокойно, но Достия пробирала дрожь. – Оттого, что ты вчера побыл со мной? Мы ничего фривольного не делали!

– Я знаю, святой отец. Но ведь они поняли это совсем не так, – Достий страшился поднять глаза на духовника, как если бы он виноват был в случившемся. – Нас подозревают и за нами теперь следят особо внимательно.

На мгновение в трапезной возникла пауза, тяжкая, как горячечный сон.

– Никогда, – произнес отец Теодор ровным ледяным тоном, – никогда и никому я не навязывал той любви, что испытываю сам. Однако, беречь ее – мой долг. Я отвечаю за все, что делаю и о чем помышляю, но в ответе я только перед Отцом Небесным, ему карать меня, сейчас или же на небесах после моей смерти. Но ежели дело дошло до того, что сберечь любовь можно лишь не проявляя ее и помня о том, что любой, даже дружеский жест, может быть истолкован превратно в угоду моим недоброжелателям… Я не оставлю это просто так. Я не забуду. А сейчас прости меня. Я должен идти. Вечером я тебя еще навещу.

Достий, все еще не решаясь смотреть на любимого, стыдясь той скверной вести, что принес, услышал тихое звяканье. Наверное, собеседник в сердцах бросил столовый прибор на стол, прежде чем уйти. Подняв глаза, Достий отшатнулся от увиденного. Вилка, что держал при разговоре в руках святой отец, была согнута в петлю.

Святой отец действительно зашел вечером, притом так поздно, что Достий уже помолился и лег в постель. Он даже испугался немного, когда дверь его комнаты отворилась, впуская внутрь полосы света из коридора и высокую, черную фигуру духовника.

– Ты уже спишь? – шепотом спросил Теодор.

– Святой отец, что-то случилось? – Достий привстал. – Нужна моя помощь?

– Полно тебе, все в порядке. За исключением пары подозрительных глаз в коридоре…

– Ох… – Достий невольно съежился. – Не страшно ли вам, что теперь подумают?

– Пусть их думают, что хотят. Ты мой ученик и я тебе книги принес – что такого?

– Какие книги?

– Да не суть… – что-то тихонько стукнуло, видно, духовник пристроил на письменном столе какой-то увесистый том, а то и не один, а стопку. – Вот что в одной из них важного. Там меж страниц письмо. Прошу тебя, спрячь его здесь, у себя. Боюсь, в том беспорядке, что сейчас у меня в рабочей комнате, оно потеряется или попадется на глаза не тому человеку.

– Это что-то важное, да? Про Синод?

– Не про Синод вовсе, – отец Теодор приблизился. Достий, слыша, как в темноте он двигается медленно и опасливо, протянул на звук руку, чтобы любимый нашел его поскорее. Святой отец благодарно сжал найденную руку и пристроился аккуратно на краешке постели. – А про то дело, которым мы займемся много позже. И мне понадобится твоя помощь.

– Вы знаете, святой отец, я охотно помогу вам в любом вашем деле, – Достий придвинулся поближе. – Может, я мог бы быть полезен вам с Гаммелем сейчас?

– Оставь, я не хочу тебя в это впутывать. Мы справляемся вдвоем.

– Вы устаете, а значит, вам тяжело. Отец Теодор, прошу вас, позвольте помочь вам!

– Не нужно, правда. Я не сомневаюсь, что ты справишься, если я тебе что-то поручу. Просто дело это… Скверное. Скверное, Достий, и грязное местами. Я ведь работал в Синоде раньше, лицом к лицу сталкивался с тамошними порядками. И то – есть, чему удивиться. Воистину бесконечны грехи человеческие.

– Ужели все так плохо?!

– Может, и не плохо… Просто не понять мне, отчего людям не быть честными друг с другом? Отчего не заявить открыто о своих желаниях, претензиях? Зачем козни друг другу строить? Прикрывать единственно ради того, чтобы тебя после прикрыли? Я сроду не понимал подобных порядков. А жизнь во Фредерике меня только сильнее избаловала…

– Чем же, святой отец?

– Тем, Достий, что люди там прямые, живут просто. Там труд – мерило человеку. Селение маленькое, все друг друга знают, никому не хочется, чтобы соседи пальцами показывали. Да и алчности там почти не было – откуда ей взяться, как в деревне не водилось толстосумов? Я там, хоть и в ссылке был, отдохнул душой. Паству мою до сих пор помню…

– Вам хочется вернуться?

– Нет. Просто вспоминаю прошедшее с благодарностью и теплом, и на мой взгляд, именно так его и полагается вспоминать, да не всегда удается…

– Вы мне все хотели рассказать про вашу жизнь, – осторожно напомнил Достий.

– Помню. И обещание свое сдержу. Но когда – сказать тебе не могу. Ну что ж, мне идти пора. Спокойной тебе ночи.

Достий зажмурился и уткнулся в плечо собеседнику – так не хотелось ему отпускать любимого. Тот обвил его руками, прижимая к себе.

– Какой ты теплый, – прошептал Теодор, поглаживая юношу через ткань сорочки. – Ох, Достий…

Достий лишь тихонько застонал в ответ – близость желанного тела немедленно вызвала вожделение, и мгновение спустя губы их встретились в поцелуе. Объятия были все теснее, все жарче, это уже не походило на прощание перед сном. Стайка мелких поцелуев рассыпалась по щекам и шее, расстегнутая сорочка сползла с плеча, открывая ласкам разгоряченную кожу. Достия одолевали шальные мысли, настолько шальные, что он тут же стыдился их, но унять не мог. Что если бы они занялись любовью прямо сейчас, здесь, в опочивальне Достия, на его скромном и небольшом ложе? Что если бы соитие у них вышло жадное, торопливое, как эти поцелуи, как отчаянно цепкие эти прикосновения, которыми они старались удержать друг друга? Что если бы… страсть захлестнула их столь сильно, что святой отец не успел бы снять сутаны?..