Desiderata. Созвездие судеб

– Ну полно, я понимаю. Мы зато с тобой знаем теперь, что нам обоим нужно, так?

Достий покивал поспешно, боясь теперь что-то сказать. Странное чувство готово было вот-вот его переполнить. Совсем недавно случившееся соитие не насытило и не успокоило его, а лишь раздразнило. Казалось, еще одна ласка, еще одно неосторожное слово – и они, вот так, не разжимая объятий, предадутся любви прямо здесь, в рабочей комнате... Промелькнула непрошеная и незваная, но теперь такая отчетливо очевидная мысль: видимо, это и есть ответ на вопрос о пылкости Его Величества, и о его манере “не дотерпеть до спальни”. Ежели и они с Бальзаком утоляли взаимный голод друг по другу схожим путем, то ничего удивительного в их поведении Достий уже усмотреть не мог. Находиться подле любимого человека, лишь слегка притупив чувственную страсть, и не мочь коснуться его, выразить своего отношения, было воистину мучительным. Молодой человек вздохнул раз, другой и мысленно себя отругал за столь неудобные раздумья. Духовник, видно, тоже переживал нечто подобное в ту секунду и поспешил сказать что-то отвлеченное:

– Скоро Гаммель явится. Тебе нужно будет уходить…

Молодой человек нехотя выпрямился.

– Ничего, святой отец – стало быть, я уйду, а вечером снова с вами свидимся.

– Да уж, – проворчал отец Теодор, поправляя волосы собеседнику. – Чтобы посидеть на расстоянии вытянутой руки. Я скучаю! И обнять тебя не могу толком.

– Пусть это будет самым серьезным нашим испытанием, – Достий попытался улыбнуться, ему стыдно было бы с утра уже навевать тоску любимому своими жалобами. Ему и так было нелегко, он нуждался всего лишь в том, чтобы кто-то из близких заверил его – все будет хорошо. Ну или хотя бы – хуже уже не будет.

Небеса, похоже, решили распорядиться иначе, и Достий буквально кожей почувствовал это, как только дверь рабочей комнаты распахнулась с такой силой, что едва не слетела с петель. Воздух в помещении всколыхнулся беспокойно и мгновенно наполнился терпким ароматом мужского одеколона. Явился Гаммель.

Достий тут же встал – чтобы, от греха подальше, поздороваться и попрощаться одновременно и поскорее уйти.

– Теодор!!! Послушай, это невиданно! – виктонт отчего-то был запыхавшимся и взволнованным. – Это невероя… О, Достий, здравствуй, душа моя, ты и сегодня хорош словно куколка…

Теодор тоже встал и молча и решительно задвинул Достия себе за спину, как если бы Гаммель мог на него наброситься. Достию, впрочем, тоже так показалось, а потому он не был против оказаться за столь надежной преградой.

– Что у тебя? – осведомился отец Теодор ворчливо у будущего прокурора.

– Ты не поверишь! О, ты будешь просто раздавлен этой вестью. Вернее, этим вымыслом, что даст фору любой эллинской трагедии!

– Что именно у тебя случилось? – духовник, пользуясь чужим состоянием ажитации, потихоньку подталкивал Достия к двери. – Лаковый ботинок поцарапал? Галстук потерял?

Молодой человек покачал головой – по его опыту, язвить святой отец начинал, когда был доведен до белого каления. А де Ментор только вошел…

– Да нет же! – Гаммель отмахнулся от его слов. – Мне в почтовый ящик опустили нынче записку. Анонимную! Ты понимаешь? Ах, ну куда ты прогоняешь Достия? Почему ты так черств с ним?

– Я спасаю его. От тебя, – отрезал святой отец.

– Но он нужен нам здесь!

– Это еще зачем?

– Он упомянут в записке!

В рабочей комнате повисла звенящая тишина, только безучастный стук хронометра нарушал ее.

– С этого места, – тихо, но очень сердито произнес духовник, – будь добр изложить подробнее.

Гаммель прошелся немного по комнате, потирая и стискивая свои холеные руки, как если бы собирался с мыслями. В конце концов, он поднял голову и заговорил.

– Это было обычное весеннее утро, когда мрачность неба напоминает о ноябре, однако стоит лишь опустить взгляд пониже, как видишь, что деревья и кустарники покрыты легким зеленоватым маревом набухших почек…

– Гаммель, не настолько подробно!

– Ах, дай же мне подойти к этой теме неспешно! Если бы ты знал, как она занимает меня!

– Меня тоже занимает, – процедил сквозь зубы святой отец. – Ты можешь просто пересказать записку?

– Пересказ! Сухое повествование убьет весь смысл, что таится в нескольких строчках. Подумать только, такой крошечный клочок бумаги породил во мне сонм образов, мыслей… – Гаммель запнулся, однако, даже это вышло у него крайне артистично. Он посмотрел на обоих своих собеседников задумчиво, рассеянно, будто сквозь туман или дымовую завесу. – Кто-то в этой записке уверял меня, будто вы состоите в связи.

Сердце у Достия так и пропустило один удар. Грудь сдавило волнением, даже не волнением – истерикой. Тихой, неподвижной до оцепенения истерикой, когда крики и метания не могут дать выход напряжению – настолько оно сильно.

– В связи… – очень тихо, полушепотом повторил духовник. Его лицо тут же побелело, и Достию страшно было представить, что он испытывал.

– Я не буду скрывать того, что любовь известна мне во многих ипостасях, – Гаммель, отвернувшись к окну и заложив руки за спину, продолжал щебетать, как ни в чем ни бывало. – Я любил и бывал любим. Доводилось мне сталкиваться и с одиночеством и ненавистью. Мог я постигать и то, что наблюдал, а не только то, что чувствовал сам. Словом, я знаю толк в страстях человеческих. Но никогда любопытство мое не будила любовь мужчин к мужчинам… Да, знаю, неназываемый грех, скажете вы, я спиною чувствую, как зарождаются эти слова на ваших устах! Но я подумал… И я донесу до вас свою мысль, ибо она столь же сокровенная для меня, сколь и неожиданная.

Виконт обернулся, прервав тем самым беспокойные переглядывания своих слушателей.

– Это… Это было бы так прекрасно! – произнес он, прижимая руки к груди.

– Что?.. – одновременно выдохнули Достий со святым отцом.

– Но вы только представьте! Двое мужчин, двое представителей духовного сословия мучаются запретной любовью! Чувства их искренни, это ведь не похотливые священники из памфлетов. Неназываемый грех неназываем вдвойне, потому как перед ним не могут устоять ни нравственные убеждения, ни обеты. Возлюбленные, соединяясь, идут на верную смерть… Какая сила, какая романтика! Это не сословные различия, тут кое-что посерьезнее! О, я бы с радостью стал порукой таким любовникам, я был бы нем как могила! Я бы…

– Замолчи! – Теодор вдруг несильно стукнул виконта по голове каким-то свитком, схваченным им только что со стола. – Что за бред ты несешь!..

– Нельзя ли поаккуратнее? – де Ментор поправил прическу, едва касаясь ее подушечками пальцев. – Я всего лишь делюсь своими мыслями!

– Еще одна такая мысль – и я огрею тебя Первой книгой от Пророков.

– Теодор, ты такой же, каким был и раньше, вот Отец Небесный мне свидетель, я не вру. Всю дорогу не смеешь ни на дюйм отступить от правил да устоев… Да они же – самые ненадежные путы для человеческих чувств.

– Ей-богу огрею. Не шучу.

Достий, слушая перепалку, медленно отступил к двери и неслышно выскользнул из комнаты, так и не узнав, применил ли святой отец Первую книгу против неуместного красноречия виконта. Да и не до того ему было, откровенно говоря.

====== Глава 17 ======

Достий буквально перебежками достиг своей комнаты – ему казалось, за ним следят из-за каждого угла, и скрипят по бумаге бесчисленные карандашные грифели, строча донесения, о том, что за звуки слышались из комнатки под лестницей, сверяются минуты по карманным часам – сколько он пробыл у святого отца…