Desiderata. Созвездие судеб

Бальзак не ответил, очевидно, думая, что все понятно и без слов. Стол перед ним был увенчан бастионом из книг, за которым укрывались склянка с клеем и кисточкой, стопка листов белой бумаги, линейка, ножницы, еще какие-то канцелярские принадлежности. Советник Императора как раз занят был тем, что приклеивал оторвавшийся уголок форзаца к обложке сборника каких-то рецензий – Достий книгу не узнал, кажется, она была очень старой и совершенно непопулярной среди посетителей дворцовой библиотеки.

Молодой человек, пока наблюдал за своим старшим товарищем, вдруг почувствовал себя неловко. Молчание, в котором они пребывали, неудобно затянулось. Казалось бы, Советник всегда находил, что сказать Достию, и вот сейчас бы мог вполне расщедриться на какую-нибудь лекцию о пользе книг и необходимости бережного к ним отношения. Или посетовать, что некоторые тома имеют потрепанный вид, но никто их не чинит, так что, не взирая на собственное совершенно драконовское расписание, он сам выделил время для исправления их ущербного состояния. Или же спросить у пришедшего что-нибудь. Но Бальзак молчал, его опущенное долу лицо, как и всегда, ничего не выражало, а Достий уже достаточно хорошо знал своего друга и учителя, чтобы почуять неладное.

– У вас что-то случилось?

– Нет, Достий, ровным счетом ничего, – было произнесено совершенно бесцветным голосом ему в ответ. Но слуху Достия могла бы, возможно, позавидовать сама леди Гамелин, потому как он услышал, сколь намеренно протяжно говорил собеседник, как будто репетировал до этого фразу.

– Что-то случилось у Его Величества? – продолжил расспросы молодой человек.

– Нет, он в добром здравии и прекрасном расположении духа.

Тут Достий покачал головой. «Надо же, как все нехорошо, – подумал он. – Господин Советник не язвит и не насмехается. В обычном состоянии он бы уже отозвался об Императоре сардонически…»

– Господин де Критез, ведь что-то произошло, – вздохнул ночной гость. Диалог их начинал напоминать Достию прогулку по льду – он вслепую нащупывал безопасное место, не зная, что ждет его за очередным шагом. – Пожалуйста, расскажите мне, может, я смогу быть полезным вам? – и тут Достий припомнил кое-что. Не то чтобы все происходящие события стали для него вмиг понятными, образуя целостную картину – нет, оставались еще неразрешенные загадки – однако он мог наметить основную линию.

– Это из-за господина де Ментора? Ведь так?

Бальзак еле заметно дернул уголком рта. Край форзаца тем временем был закреплен должным образом, и Советник принялся тщательно перелистывать книгу в поисках других повреждений. Беседовать он то ли не желал, то ли – и от этой мысли Достию сделалось неуютно – не мог. Молодой человек припомнил, какое уж количество раз было говорено, сколь неумел его старший товарищ в сферах, касающихся человеческих отношений. Достий решил про себя, что само провидение отправило его в этот час сюда – кто еще бы попробовал разговорить нелюдимого Советника, выспросить у него, что его гложет? Достий был бы рад сделать для Бальзака что-то хорошее, ему слишком редко выпадала оказия ответить взаимностью на благосклонное к себе отношение, и он хотел бы отплатить добром на добро.

– Послушайте, – начал он, – вы огорчены чем-то, что произошло на заседании? Что-то угрожает Его Величеству и его делам? – Достий решил начать расспросы издалека, осторожно, в глубине души на самом деле уверенный, что несет сейчас совершенную чепуху.

– Дела в порядке. Если бы с ними что-то было не так – я непременно занялся бы проблемой и поиском ее решения, – монотонно отрапортовал собеседник, подтверждая догадки молодого человека.

– Вас задело поведение синодального обер-прокурора, – тихо сообщил ему Достий. – Мне кажется… Прошу вас, поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, вас огорчило то внимание, с каким Его Величество отнесся к виконту. И еще вы обескуражены речью виконта, но не потому, что он говорил что-то плохое, а потому что… Потому что…

Бальзак сидел теперь неподвижно, перед раскрытой книгой. Разворот сборника зиял прорехой – корешок рассохся, и книжный блок распался на две части.

– Потому что я так не могу, – закончил он за Достия фразу, которую тот все не решался озвучить. А затем, как ни в чем ни бывало, взялся за ножницы и бумагу.

Достий живо припомнил разговоры о канцлере Гюго – давние, но так хорошо врезавшиеся в память – канцлер редко поминался в их небольшой компании. И как же вторил той ситуации сегодняшний случай!.. Судя по всему, виконт де Ментор был в чем-то похож на канцлера, яркий, обаятельный и остороумно-словоохотливый. Его меткие высказывания, комплименты Наполеону – все это слышал Советник, слышал, запоминал и анализировал.

Эти люди, такие разные, но в этой своей характеристике схожие, они умели завладеть вниманием аудитории, даже тогда, когда им нечего было сообщить, или они сами еще не знали, что будут излагать. Их всегда слушали, потому как те умели быть людям интересными, в то время как Высочайший Советник лишь перечислял факты, от каковой манеры изложения большинство слушателей впадало в сонливое оцепенение, пропуская его монотонные речи мимо ушей. Достию в голову не приходило, что Бальзак может испытывать от такого положения дела вину – наоборот, всегда-то ему казалось, что Советник считает недопустимым такое поведение, и к тому же весьма ядовито отзывается о людях, которые не владеют тем же объемом фактов, что и он, невнимательны, когда эти факты им преподносят, однако замахиваются на решение смежных задач. И если насчет канцлера Достий ничего путного сообщить не мог – Бальзак его хаял, а Наполеон хвалил – то о виконте Гаммеле с уверенностью мог утверждать, что тот владеет ситуацией, полностью прибрав оную к рукам. Яркий, уверенный в себе человек, который знал, как добиться от аудитории нужной ему реакции.

– Но ведь такое умение – это вовсе не ваша задача, – возразил Достий. Видя, что Бальзак, уже намазав клеем бумажную полоску, не знает, как подступиться к обширной прорехе, молодой человек сам взялся за книгу и сомкнул ей разворот, чтобы его можно было заклеить. – Вы находитесь при Его Величестве, уделяете внимание его делам и делаете это блестяще. Ваш ум, ваша внимательность и память помогают избежать очень многих неприятностей!

– Ты не обхватываешь всей проблемы, – Бальзак разгладил бумажную заплатку и принялся листать дальше. – Если бы я так же разговаривал с кабинетом министров… Достий, ты понимаешь ли, что многих неурядиц и вовсе бы не было? Ни их интриг, ни разбирательств – они все были бы заняты стараниями обелить свое имя после одного такого рода выступления – чем сейчас, кстати, и занят Синод вместо новых каверз. Ах, да что я, в самом деле… – вдруг спохватился он, разочаровав собеседника, уже понадеявшегося было, что Советник примется за свои обычные пояснения, когда он рассматривал ситуацию со всех сторон, и в каждой находил плюсы и минусы. – Полно. Ты не обязан это выслушивать, и…

– Раз уж отец Теодор – духовник Императора, я желаю быть вашим духовником, – заявил Достий, напуская в голос как можно больше уверенности и твердости, каковой на самом деле не испытывал. Ну в самом деле, кто он такой, чтобы претендовать на столь высокую должность, он, и в сан-то толком не рукоположенный?.. Однако все эти прискорбные обстоятельства никак не могли помешать Достию предпринять все возможные шаги, чтобы оказаться полезным. Рассмотрев в полумраке свободный стул, он тут же поближе подтянул его к столу с тем, чтобы сесть рядом с собеседником. Затем молодой человек мельком окинул взглядом книжные стопки и выбрал верхний том из той, что выглядела еще не тронутой.

– Я готов и хочу вас выслушать, – настойчиво произнес он.

Бальзак молчал, а Достий терпеливо осматривал книгу. Он всей душой надеялся, что Советник разговорится. Для того молодой человек и сел поближе, чтобы выказать намерение оставаться тут до победного конца, и занял себя делом, чтобы собеседник не смущался излишне пристальным взглядом и чувствовал себя свободнее. Он вовсе не был уверен, что Бальзак пожелает с ним откровенничать, да еще и на такую деликатную тему – в самом деле, с чего бы это? – однако не мог не предложить. Каждый раз, видя, как кому-то, а паче того – близкому – плохо, Достий готов был бросить любые свои дела и мчаться на выручку. Поэтому, когда де Критез все же заговорил, молодой человек даже немного вздрогнул от неожиданности.