Дети богов
Шрифт:
– Любимый, добрый, не отдавай меня ему! Я все-все для тебя сделаю. Помнишь, как нам с тобой было хорошо? Ты помнишь?
Мой телохранитель отодрал от себя лисицу – не выпуская, впрочем, хвоста.
– Что это вы, девушка, так перепугались? – добродушно спросил я. – Никто вас убивать не собирается. Расскажите только о своем приятеле с катаной – и мы мигом вас отпустим.
Ли Чин молчала. Нили еще раз от души крутанул хвост. На глазах девушки выступили слезы.
– Нили, – сказал я, – по-моему, эта рыжая штука у нашей Ли Чины сзади – только помеха в ее бизнесе. Нет, правда. Клиент подготовился, штаны спустил
Нили, не понимая еще, куда я клоню, помотал башкой.
– Так и я о чем. Давай избавим девушку от лишнего груза.
Нили радостно ухмыльнулся и, тряхнув лисицу еще раз, полез в сапог за ножом. Когда Ли Чин увидела тусклое лезвие, она снова застонала.
– Ну, милая, решайте: некромант или хвост. Выбор за вами.
– Чего вы хотите? – прошипела девица.
– Где мы можем его найти?
– Я не знаю.
Нили поднес нож к основанию хвоста. Ли Чин задрожала, будто ее било электрическим током.
– Я правда не знаю! Он приходит и уходит, когда хочет. Он сам находит меня!
Кажется, это было правдой – по крайней мере, соответствовало тому, что я знал о некроманте.
– Допустим. Нили, убери пока нож. Это он тебе приказал таскаться за нами?
Девица помедлила и кивнула.
– И пауку?
Еще один кивок.
– Зачем?
– Он мне не говорил. Только попросил о помощи.
– Попроси-ил? – недоверчиво протянул я. – Попросил? Не приказал?
Девка подняла на меня бешеные глаза.
– Он никогда не приказывает.
– Хорошо. Кто меч воровал у коллекционера?
– Орлиный Зуб. Оззи.
Я усмехнулся. Неужели и вправду у индейского паука такое имечко?
– Что еще он у вас попросил?
– Ничего. Только предупредил, чтобы мы с Оззи на глаза вам не попадались.
– Какая редкая заботливость. Нили, дерни-ка ее еще раз, чтобы слушала внимательней.
Нили потянул за хвост. Лисица забилась. Когда она слегка успокоилась, я мягко сказал:
– Сейчас ты мне, милая, расскажешь все, что о нем знаешь. А именно: как вы познакомились? Как он тебе представился? Какие дела вы вместе проворачивали? Что ты вообще о нем слышала? И еще…
Я собирался спросить ее о любовном зелье – но, взглянув на Нили, почему-то передумал. Не хотелось ему напоминать. Да и мне вспоминать было неловко.
– Ладно, пока все. Говори.
Ли Чин молчала. Нили оттянул ее хвост и провел по основанию ножом. И зажал ей рот ладонью. Девушку так скорчило, что мне захотелось отвернуться – но я не отвернулся. На пол закапала кровь. Очень красная на белой плитке под мрамор.
Спустя минуту девица сникла. Она бы упала, если бы Нили ее не удержал. Подождав еще немного, он убрал руку.
– Ну? Мы ждем.
Ли Чин подняла на меня глаза, злые, как два уголька.
– Мы называем его Учителем. И он меня спас. Вытащил из лап охотников, когда я была еще глупым лисенком.
– Охотников?
– Да!
Похоже, к девице возвращались силы.
– Охотников! Таких же козлов, как вы! И он вас найдет, ублюдки. Вот тебя, – она дернула в мою сторону подбородком, – тебя найдет и убьет! Зарежет, как курицу…
– Ты с ним спишь?
Лиса зашипела.
– Да я бы подстилкой его была! Я бы ноги ему мыла…
Я бы все что угодно для него сделала, понимаешь, ты, чурбан бесчувственный? Только ему не надо. Ему ничего не надо, и он всегда один. Один против всех, против таких как вы, а вы же всегда ходите стаей, шакалы, псы, волчары позорные, ищете, кого бы загрызть…Тут Нили надоело слушать ее вопли, и он снова дернул лису за хвост. Обвинительная тирада прервалась стоном. Опять потекла кровь. Ли Чин, висевшая на руках у Нили мешком, прошептала:
– Что тебе еще от меня надо? Я рассказала все, что знаю.
– Негусто. Ладно, вот тебе последний вопрос: что на самом деле было в том предсказании? Вспомни хорошенько, это важно.
Ли Чин не отвечала.
– Нили?
Новый рывок, новые, приглушенные пятерней вопли.
– Вспомнила?
Ли Чин замотала головой:
– Там была какая-то чепуха про ларец на дереве, зайца, и утку, и яйцо, и Кощееву смерть. Я даже не знаю, кто такой Кощей.
Я хмыкнул.
– Кто-то навроде твоего Учителя.
– Не смей его оскорблять, ты, сволочь! Ты недостоин целовать следы от его ног в пыли! Он великий человек, он святой…
– Ага. И махатма и живое воплощение Будды. Это я уже слышал. Не тебе первой, милая, он башку заморочил. Ладно, Нили, бросай ее и пойдем – все равно больше ничего полезного не услышим.
Нили медленно покачал головой.
– Вы идите себе, Мастер Ингве. А я с ней еще погуторю.
Я взглянул на Ли Чин. Девушка ничего не сказала, но огромные глазища ее умоляли… Я отвернулся.
– Не задерживайся.
Встал, вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
На обратном пути в Москву мы молчали. Тогда, в номере, я больше всего опасался, что Нили заявится к утру с обрубком хвоста. Обошлось. И все же…
В московской квартире было непривычно пусто. В раковине на кухне валялась гора грязной посуды. У кресла догнивал огрызок большой желтой груши.
– Ну, Ингри, гадина, – зловеще протянул Нили. – Попадется мне этот пидор носатый – жопу на уши натяну.
Он засучил рукава и проковылял на кухню, где с грохотом принялся перекладывать тарелки из раковины в посудомойку. Я прошел в ванную. Перевязь с мечом оставил у порога. Наглинг я брал с собой и в Таиланд, по примеру некроманта добросовестно отводя глаза таможенникам.
Ванну я принимать не стал – не было у меня настроения общаться сейчас с Ганной. Залез под душ. Стоя под прохладными струями, я снова вспоминал бледное личико Ли Чин. Ее последний взгляд. Кровь на белой мраморной плитке… Жаль, что не всякую грязь можно смыть водой.
Зеркало запотело. Я протер стекло и уставился на свое отражение.
– И правда, – сказал я сам себе, – совсем ты, брат, волчиной заделался. У Гармового хоть оправдание имеется: детство у него было тяжелое. А у тебя что?
Отражение молчало. Из зеркала, поджав губы, смотрел смуглый мужик лет тридцати. Мокрая шевелюра. По-северному холодные глаза. Теперь-то я знал, от кого их унаследовал – только от этого было не легче.
Выходя из ванны, я потянулся за халатом – но плечи все еще ныли, так что в коридор я выбрался голышом. Подобрав Наглинг, еще успел подумать, что надо бы отвести мечу достойное место – нечего его по всему полу валять, и так клинок на меня обижен. И тут услышал: