Дети богов
Шрифт:
Я без особого энтузиазма пожал плечами. Что-то в последнее время удивить меня было трудно, заинтересовать – еще труднее. Ингри обиженно засопел. Я сказал, просто, чтобы что-то сказать:
– Амос, друг мой, ну и где же ты раньше был со своей программой?
Тут Ингри взорвался, как ядерный фугас.
– Да разве я знал?! Как я мог предполагать, что ты свяжешься с величайшим преступником в истории Митгарта? И, кстати, я совсем не уверен, что только Митгарта, масштабы у него просто космические… Где были твои дурацкие глаза?!!
– Знаешь, Ингри. Ты извини, но меня куда больше
Ингри вздохнул.
– Я ж говорил – больной ты. Хилый. Квелый. Я же хотел этот разговор отложить.
Я отвернулся к занавешенному окну. За окном, судя по всему, бушевало апрельское солнце. Видеть его мне совсем не хотелось.
– Ты раскис! – продолжал разоряться мой консильере. – Соберись. Война не кончена. Поймаем мы этого козла…
– Или он нас.
– Ты что, трусишь? Ингве?!
Я перевел на него взгляд, исполненный – судя по его реакции – величайшего равнодушия.
– Нет, не боюсь. Мне просто не интересно.
– Это депрессия.
– Это реальность, брат. Ты лучше мне расскажи, что творится внизу…
Как ни старался, я не мог больше называть Свартальфхейм «домом». Ингри открыл было рот, но тут за дверью послышалась какая-то возня.
– Что там происходит?
Консильере мой вскочил и побежал к двери. Высунулся наружу. Побазарил там с кем-то – наверное, с одним из ингвульфовых ребят, которые сторожили мою палату преданно, как хорошие овчарки. Преданно… Эта мыль потянула за собой цепочку, и в конце этой цепочки был Нили, лежащий лицом вниз в луже крови. С усилием я заставил себя не думать.
Ингри снова сунулся в палату.
– Там Касьянов. Рвется к тебе.
– Впусти и дверь закрой. С той стороны.
Ингри, кажется, хотел что-то сказать – но под взглядом моего единственного уцелевшего ока быстро стушевался и пропустил в комнату Касьянова. И закрыл дверь с той стороны. При виде старого пердуна я даже обрадовался.
– Слава Имиру!
– Что?
– Хотя бы вы не притащили букет.
– Я принес вам нечто гораздо более полезное.
Касьянов порылся в кармане пиджака и извлек аккуратно запечатанный пакетик. Распечатал. В пакетике обнаружилась черная наглазная повязка.
– Ну и что мне с ней делать?
– Бинты снимут, будете носить. Будете настоящий пират. Отпустите длинную бороду, назоветесь Барбароссой…
– Барбаросса был рыжий.
– Перекраситесь.
Я подержал повязку в руке и уронил на тумбочку.
Касьянов уселся на стул, освобожденный Ингри.
– Что-то ты мне не нравишься, племяш.
– Да и я от тебя, дядюшка, не в восторге.
– Амос твой тебе фотографии передал?
– Это вы что, вместе копали? У вас теперь мир да любовь?
– На безрыбье и рак рыба, мон шер ами. Пока герои хворают, вкалывать приходится бюрократам. А бюрократы всех мастей общий язык непременно найдут.
– Скажите лучше, что сфабриковали эту муть в Фотошопе и подсунули бедняге Ингри. Дурачок от счастья и описался…
Касьянов уставился на меня, как бы в ошеломлении от моей нечеловеческой проницательности. В конце концов ошеломляться ему надоело, и он покачал головой.
– Сфабриковали, да не все. Часть.
– Какую
часть?Он не ответил. А мне, по-честному, было и не интересно. Помолчали. Касьянов все покачивал головой, как китайский болванчик. Ну что за день такой, всех качает?
Минуты через две мотать башкой ФСБшник перестал и уставился на мою левую кисть, перемотанную бинтом.
– С рукой у тебя что?
– Пытался лицо заслонить, – без особого энтузиазма соврал я.
– Ох, не свисти, племяш, не морочь старого дядьку. Покажи свою черную метку.
– Да пошел ты в жопу, дядя.
Касьянов озабоченно нахмурился.
– Нет, точно с тобой что-то не в порядке.
Во мне проснулась тень былой ярости.
– Да! – заорал я. – Со мной все не в порядке! Меня чуть не пристрелили! Глаз выбили!
Злость, как вспыхнула, так и сдохла. Я отвернулся.
– Не то, не то, – бормотал Однорукий. – Не глаз тебе выбили, племяш, а, похоже, оторвали яйца.
– Идите на хрен, – сказал я.
И заорал во всю глотку:
– Эй, кто там! Господин Касьянов хочет выйти.
На пороге немедленно возникла пара дюжих бойцов с автоматами. У всех были удостоверения частного охранного агентства: не подкопаешься. Странные нынче пошли охранники: бороды в косички заплетают, вместо бронежилетов носят мифрил. Мифрильная кольчуга, кстати, была и на мне и неприятно холодила тело под больничной пижамой. Очень бы она мне помогла там, на пороге ванной! Захотят пристрелить – пристрелят, хоть в бункере прячься.
Однорукий еще раз сокрушенно покачал головой и вышел. Ингри было сунулся ко мне, но как сунулся, так и высунулся. Я закрыл глаза. Глаз. И, кажется, задремал. Во сне явились мне кишки червя. Они были бесконечны, как жизнь, и так же бессмысленны и унылы. Во сне я подумал, что некромант добился-таки своего. Ингри прав, это, наверное, депрессия. Мне не хотелось охотиться за Тирфингом. Мне вообще ничего не хотелось.
Разбудил меня шум в коридоре, на сей раз на порядок более громкий. Я накрыл голову подушкой и простонал:
– Ну что там еще? Неужели это так трудно – оставить меня в покое?!
К моему удивлению, шум не затих, а, скорее, сделался громче. Я убрал подушку – и вовремя, потому что в палату влетел взмыленный Ингвульф. Он немедленно распахнул занавески – за окном, оказывается, уже стемнело – и высунулся на пожарную лестницу. Обернулся:
– Ты идти сам можешь?
– Да в чем дело?
– Там к тебе мужик какой-то рвется.
– Ну и что?
– И то, что четверо моих бойцов его едва держат.
– А автоматы вам на что? – вяло откликнулся я. – Пристрелите придурка, разрядите в стенку пистолет, суньте ему в лапы.
– Да вставай же ты! – заорал Ингвульф, подбежал к постели и постарался меня поднять.
Я его легонько отпихнул. Ингвульф впечатался в стену. Я как-то и призабыл, что надо быть осторожным – после моей скоропостижной кончины и привидевшейся схватки с червем сил у меня было, как у бронепоезда. Продышавшись, Ингвульф взвыл:
– Он автоматы у нас сразу вышиб. Как-то так быстро, мы и охнуть не успели. Я ему: ты кто, а он – вашему главному представлюсь, а тебе хер. Да вставай, он сейчас сюда ворвется!