Дети богов

– Вы поэтому так много возитесь с детьми? Вас мучит вина оттого, что ваша мать… Что она убила ваших братьев… сестер?

Иамен усмехнулся.

– С каких это пор, Ингве, вы заделались психоаналитиком?

Я угрюмо огрызнулся:

– Вам, значит, можно, а мне нельзя?

– Из вас психоаналитик, как из меня Папа Римский.

– По-моему, как раз из вас бы получился неплохой Папа Римский.

– Нет. Плохой. Я не люблю тратить время понапрасну. А времени у меня как раз осталось мало.

Иамен захлопнул книжку и отложил в сторону. Если бы на нем были очки, снял бы и засунул в нагрудный карман – но очков не было. Поэтому, наклоняясь к своим запискам, он слегка щурился. Сейчас некромант смотрел на меня прямо. В светлых глазах пробегали синеватые отблески пламени.

– Я вижу, вам хочется поговорить. Пора нам, действительно, объясниться, больше шанса может и не представиться. Задавайте свои вопросы. Я постараюсь ответить с максимальной честностью.

С максимальной. Не абсолютной. Ага.

– Что произойдет, если я срублю Ясень? О гибели мира я уже слышал, так что напрягите фантазию.

– Я же говорил – я не собираюсь вам врать. Произойдет ровно то, что происходит всегда. Что произошло уже тысячу или больше раз. Все повторится. История замкнется в кольцо. Снова из костей Имира зародится суша, если верить вашей космогонии. Или вода отделится от тверди. Или грянет Большой Взрыв. Все это, в сущности, явления равнозначные. Снова вырастет Ясень. Снова Один оседлает Слейпнира и поедет к источнику Урд. Снова Локи привяжут к скале кишками собственного сына. Снова убьют Бальдра. Снова обвалится Вавилонская Башня, падет Троя, построят Рим, разрушат Карфаген, сожгут Александрийскую библиотеку. Снова под корнями дерева заведется Червь. Снова родится герой. Возможно, его даже будут звать Ингве. Снова он возьмется за меч…

– Не продолжайте, я понял. Как насчет вас?

– А что насчет меня?

– Если все повторится… Если все уже случается не в первый раз, значит, во всех этих погибших мирах был свой Иамен, который пытался остановить… придурка с мечом, так?

– Значит, был.

– Но не остановил?

– Как видите.

Мне стало страшно. Вот тут мне стало по-настоящему страшно.

– Почему?

Он пожал плечами и поворошил ножнами катаны угли костра.

– Судьба, Ингве. Предопределение, дхарма. Та сеть, в которой мы все запутались. Как же я ее ненавижу…

Но в голосе некроманта не было ненависти – скорее, многолетняя усталость.

– Да ведь вы же сами верите в судьбу! Когда я спросил вас, почему вы не попытались снова меня убить…

– Конечно, верю. Точнее, знаю.

Он отложил катану и снова взглянул на меня.

– Мне, Ингве, не верить в судьбу так же глупо, как паровому котлу не верить в законы термодинамики. Можно строить в свободное время перпетуум мобиле, но если купил «кадиллак», изволь заправлять его бензином, иначе далеко не уедешь.

Я уставился в неверное голубоватое пламя. От слов некроманта меня пробрало холодом – древним, привычным, безнадежным холодом.

– Но, Хель побери, разве вам не обидно? Разве не страшно осознавать, что то, что вы делаете, заранее обречено на провал? Как вы вообще можете продолжать…

Он пожал плечами.

– А что мне остается?

И, внезапно развеселившись, добавил:

– Помните такой стишок из английской сказки: «Еще не родился желудь, что станет могучим дубом, из которого вырежут люльку, что будет качать ребенка, что отпустит меня на волю». Как, по-вашему, стоит мне ждать рождения желудя? И, кстати, у вас была не дубовая люлька?

Я мрачно хмыкнул.

– Каменная у меня была люлька. Бросили бы вы уже сидеть под дубом и махнули во Флориду. Или в Таиланд. Ли Чин была бы рада…

Некромант не ответил – да я ответа и не ждал.

…Так вот, значит, каким ему представлялся мир. Не расширяющаяся Вселенная. Не Семь Миров, нанизанные на ствол Ясеня. Не отделенная от тверди вода. Сетка, огромная паучья сетка. Можно ходить по паутинкам, которые неизменно ведут к центру, к ожидающему там пауку. Паук уже приготовился: предвкушает, чувствует, как дрожат под его вцепившимися в сетку мохнатыми лапами тонкие нити. Или можно провалиться в дыру между нитями и исчезнуть в никуда. Мысль, что за этой дырой существует целый мир, целый офигительно разноцветный трехмерный мир, некроманту была недоступна. И вот тут-то я его пожалел. Бедный слепец, пытающийся отстроить светлое будущее для зрячих – будущее, в котором он навеки остался бы темным чудовищем. Бедный Моисей, сорок лет водивший свой народ по пустыне и застрявший на самой границе, в двух шагах от земли обетованной, куда ему так и не суждено вступить.

Я мог бы попытаться объяснить, в чем ошибка его логики. Но тогда, для начала, мне пришлось бы объяснить, почему Нили – тот самый Нили, которого я собственноручно удавил без зазрения совести, который, что уж там говорить, был подонком, который со смешками и прибауточками рассказывал, как они с корешками порезвились во взятых крепостях альвов на Туманном Берегу – почему такой вот ублюдок Нили, не именовавший Ингри иначе как «пидором» – почему он плел кукол из растущего в одном из многих фьордов озера Хиддальмирр черного тростника и раздаривал детям. И у меня была такая кукла. И у Ингри. И у Ингвульфа. Почему? Я не мог объяснить, потому что и сам не понимал.

Вместо объяснения я подкормил огонек очередным ненаписанным сочинением и задумчиво пробормотал:

– Так вот к чему ваше дурацкое зелье. Вы уж, бедняга, не знали, что выдумать…

Иамен удивленно на меня посмотрел.

– Далось вам мое зелье, Ингве. Вы что, не уверены в собственной ориентации? Чем оно вас так зацепило?

– Нет, смешно просто. По-вашему, испытывай я – или, скажем, испытывай гипотетический герой – к вам пылкую страсть, он бы не стал рубить дерево? И для этого надо споить ему любовный отвар?

Книжный переплет выстрелил вверх столб фиолетовых искр.

– Интересно, цвет пламени зависит от авторства? – отвлеченно поинтересовался Иамен.

И, взглянув на меня, добавил:

– Жаль, что вы не успели разжиться Томасом Мором. Топить костерок «Утопией» – вот это было бы символично…

– Не уклоняйтесь от темы.

Он усмехнулся.

– Ладно, если так уж у вас свербит… Это было не любовное зелье. Точнее, не совсем любовное зелье.

Я злобно пнул костер.

– Иамен, вы когда-нибудь перестанете мне врать? Можете не отвечать, вопрос риторический. Что же это было: экстракт яичников летучей мыши-вампира?

Не предполагал, что мои слова его рассмешат – однако некромант фыркнул.

– Не совсем, но… Две части любовного зелья, одна часть того, что незадолго до вашего рождения именовали sanguis sanctus.

Я возмущенно уставился на него.

– Кровь Белого Христа? Вы спятили? Где вы вообще ее раздобыли?

– Никакая это не кровь. Алхимический состав, вызывающий в реципиенте высокую склонность к самопожертвованию. К сожалению, это соединение и компоненты любовного зелья взаимно нейтрализуют друг друга в течение часа. А теперь, если уж вы об этом заговорили, ответьте мне на один вопрос: что вы почувствовали, когда его выпили?