Дети богов

Да пошел ты в Хель со своим научным любопытством!

– А сами-то? Или вы не пили? Только сделали вид, что наглотались?..

– Нет, выпить мне пришлось. Иначе бы не подействовали первые две части.

– Ну и нафиг вы тогда меня спрашиваете?

Он снова поворошил в костре ржавеющей катаной.

– Видите ли, Ингве… У меня стопроцентный иммунитет к любовным зельям. Я патологически не способен испытывать любовь. Видимо, это генетическое.

Я мрачно хмыкнул.

– Прям уж и генетическое? Матушка у вас, если, конечно, вы мне опять не соврали, на любовь была более чем способна.

В зрачках некроманта блеснули фиолетовые искры.

– Она-то была. Много ли это ей принесло радости?

А вот этого тебе никогда не узнать, подумал я. А вслух сказал:

– Знаете, почему Тенгши схватилась за нож?

– И почему же?

Ему явно не хотелось продолжать беседу. Но я уже завелся. Какого Фенрира? Сидит тут, читает мне лекции о судьбе и мирах, с томным видом заявляет, что высокие чувства ему недоступны… И кто из нас после этого падок на красивые слова?

– Хотела защитить вас.

Он вяло пожал плечами.

– Возможно.

– Не возможно, а точно.

Пальцы некроманта, лежащие на рукояти катаны, побелели – похоже, ему очень хотелось распороть мне глотку. Но, в отличие от меня, с самообладанием у Иамена все было в порядке.

– Слушайте, Ингве, – сказал он, без прищура глядя сквозь пламя. – Шутки в сторону. Сдается мне, что вы находитесь под влиянием заблуждения.

Где-то я это уже слышал.

– И в чем же я заблуждаюсь?

– Вам кажется, что я – человек.

– На три четверти, да.

– Ни на три, ни на одну. Вообще никаким местом.

– Кто же вы такой? – спросил я.

И услышал в ответ:

– Я – та часть Альрика Сладкоголосого, которая не захотела становиться Черным Эрликом. К сожалению, очень небольшая часть.

И я бы ему, несомненно, поверил, если бы раньше у нас не состоялся другой короткий разговор.

Мы тогда только устроились на привал. Иамен полулежал, опираясь о снятое с одной из кляч седло, и писал в своей книжке. Я разводил костер. Фашистская зажигалка упорно не желала давать искру, я все щелкал и щелкал. Наконец вспыхнул огонек. Я поднес его к страницам толстенной книжки, судя по названию на обложке – энциклопедического словаря, но плотная бумага не хотела загораться. Понаблюдав за моими мучениями, Иамен вырвал несколько листков из собственных записей, смял и протянул руку за зажигалкой.

– Дайте сюда.

Вместо этого я подобрал и расправил один листок. Стихи.

– Иамен, что у вас за дурацкая привычка: то в нужник собственные творения спускать, то костер ими растапливать?

– У вас есть идеи получше?

– Ага, есть. Отдайте мне.

– Ну оставьте себе это.

Остальные он все-таки сжег.

Я не стал рассказывать, как его обращение к неизвестному Грегу стало, пожалуй, единственным, что удержало меня на грани безумия в проклятом карцере. Вместо этого я поднес листок к огню и прочел:

в чем мое утешение? ну конечно же, в умножении в умножении всех нелепостей и во взятии черной крепости. а вода под ней взбаламучена — значит, надо стремиться к лучшему. к счастью всех… ну хотя бы каждого опаленного общей жаждою. коростели гремят костяшками. эх, родиться бы нам двойняшками чтобы вместе шагать туманами чтоб давиться чужими ранами чтобы здесь, на древесной поросли перепутались наши повести.

Поэтому сейчас, вместо того, чтобы развесить уши, я выдал по памяти:

– Однажды ночью маленький мальчик посмотрел на небо и увидел падающие звезды. Звезды падали, как ему показалось, на другом краю пустыни. И вот мальчик отправился в пустыню, и до сих пор идет по этой пустыне, надеясь найти то место, где упала звезда.

– Это что еще за высокопарный бред? – не замедлил откликнуться некромант.

– Вы, Иамен, как я погляжу, кинематографом не увлекаетесь? Жаль. Так говорилось об одном не шибко добродетельном персонаже в фильме «Присевший тигр, спрятавшийся дракон».

– В самом деле? А вы никогда не задумывались над тем, от кого же ваш дракон прячется? А также, перед кем приседает тигр?

Прежде, чем я успел ответить, на Иамена опять накатил приступ дурноты. Он извергал червей и мокриц так долго, что, казалось, уже не придет в себя. Когда спазмы прекратились, некромант без сил растянулся на земле, лицом вниз.

– Такие вот, блин, звезды… – пробормотал он и немедленно уснул.

Я бы накрыл его чем-нибудь, но ничего у нас не было, даже лошадиных попон. И воплотить их из местного скудного воздуха мне оказалось уже не под силу.

В эту ночь мне приснилась паутина, а еще красивые разноцветные бабочки, летящие на синий огонь. Во сне я наполовину ожидал, что, пробудившись, увижу рассыпанные вокруг костра узорчатые опаленные крылышки.

Глава 6. Вербное воскресенье

Я уже привык просыпаться оттого, что Иамен трясет меня за плечо – и это в лучшем случае. В худшем без лишних затей отвешивает пинка. Поэтому самостоятельное пробуждение оказалось в новинку. Я долго смотрел на сочащийся с неба рыжий свет. Наконец позвал:

– Иамен?

Нет ответа. Меня подбросило, как на пружине.

Некромант никуда не делся. Он лежал, перевернувшись на спину, откинув руку в остывший пепел костра. На губах его блуждала улыбка. Глаза были закрыты. Странная какая-то улыбка. Взрослые так не улыбаются. Такое выражение бывает у пятилетних мальчишек, впервые попавших на карнавал или ярмарку. Или нет, вру: такое выражение лица бывает у пятилетних мальчишек, после долгой разлуки увидевших маму.

– Иамен!

Он не проснулся. Я встал, подошел и потряс его за плечо. Ноль внимания.

– Иамен, очнитесь!

Пришлось тряхнуть его еще два или три раза, прежде чем он, наконец, открыл глаза. Поглядел на меня из сонного далека, и улыбка радости медленно угасла. Он потер лоб рукой, будто плохо еще понимал, где находится. Сел. Огляделся.

– Что вы там увидели такого радостного? Как ваш папаша вручает нам ключи от царства?

Иамен не ответил. Он трудом поднялся, споткнулся, чуть не упал. Я протянул руку, чтобы его поддержать – но некромант помощью не воспользовался и утвердился на ногах самостоятельно. Подобрал с земли седло…