Дети гарнизона

рукописные строчки, бледнеющие в тусклом свете настенного бра. Странно, буковки как будто

взаправду уплотнились, густо засинели на желтых сморщенных листках….

— Пожалуй, выпью, — и выпил.

— Представьте, — прошептала Лена, — ко мне обращается из прошлого моя бабушка,

неизвестный мне человек, которую я не застала в этой жизни. И с первых строк обращается со

мной как живая. Давайте я лучше зачитаю. Если вы не против. Так будет вернее передать смысл

записей.

— Конечно, конечно, ну как я могу отказать?

Лена взяла из его рук обтрепанную общую тетрадку.

— Видите? Размытые строки становятся четкими. Это так реагируют на вас и на меня.

Позитивная энергетика. Как раз то, что нужно. Слушайте!

— «Здравствуй, дорогая моя, — тихо вычитала Лена. — Если сможешь, постарайся, чтобы

тетрадка эта была всегда с тобой, ведь в ней не только я, но и предыдущие поколения, а значит,

все мы будем помогать тебе. К сожалению, не смогла довести до конца то, что было возложено на

меня, записать в подробности нашу родословную. Тайные знаки повелели так, что суровая жизнь

развела всех нас, всю нашу семью по белу свету…»

Нат слушал приятный голос, и жадно вдыхал зовущий аромат. Хотелось приобнять, и он

продвинулся, повинуясь волне, совсем вплотную, чтобы ощутить тепло близкого тела. Влекло к

ней, и не препятствовал своим помыслам, наоборот, снова прикрыл глаза, представляя ее в

жарком контакте.

— «Одиночество в старости — это страшное испытание! — продолжала Елена, немного

отстраняясь от льнущего к ней слушателя. — Особенно когда не хочется жить, когда

просыпаешься утром и видишь с сожалением: настал очередной постылый день. С таблетками и

вновь и вновь накатывающейся болью души и тела. У меня дошло до того, что я всерьез

подумывала самой уйти из этого мира… Но внутренний стержень — наверное, не мятущаяся

душа, а ангел-хранитель, всю жизнь оберегавший и ведущий через все испытания в ужасные и

всякие времена, — велел дойти достойно путь свой до конца! Одному фатуму ведомо, где и

какими цветами окрашены последние мгновения земной жизни».

— Да, что ни говори, суровая правда жизни написана вашей бабушкой, — подыгрывал Нат,

— это как последний крик души, перед уходом!

— Когда ты стара, то смотришь на все критически! — Лена отложила тетрадку. — Очень

давно, я еще третьеклашка была, в гарнизонном городке с нами по соседству жил отставник,

вдовец, видный еще мужчина. Судя по возрасту, расцвет его карьеры пришелся на периоды

сталинских чисток. Из этих, «особист». Смурной, строгий, малообщительный. Я как-то сразу его

невзлюбила. Можно было проверять часы по тому, когда возвращался с прогулок со своей старой

собачкой, шпицем. Этот несколько глуховатый, подслеповатый педант всегда задерживался у

подъезда, тщательно выскабливая от грязи обувь и обтирая собачке лапки.

Жил бы долго на солидную пенсию за заслуги, не понятно за что, и не известно перед кем.

Многие сумасшедшие старухи заигрывали с ним, как девочки, уж не знаю о чем мечтали! Казался

завидным женихом, и не могли остановиться в наступившем старческом инфантилизме. А ему

нравилось, что оказался на старости в эпицентре старушечьего внимания. Одна одинокая старая

дура, соседка с третьего этажа, всегда поджидала его с прогулки. И заигрывала с ним.

Флиртовала, высунувшись из окна своей кухоньки. Ей бы задуматься о вечности, маячившей

впереди, вспомнить о детях и внуках — да нет! Мечтала поймать старенького, чистенького,

обеспеченного женишка, а самой под семьдесят. Как-то влезла с ногами на подоконник в одном

прозрачном пеньюаре, будто бы окно помыть. Заветный старичок снизу подходит с собачкой. Она

ему сверху: «Доброе утро!»

Пес облаял ее и заскулил, запрыгал. Испугалась, отпрянула неуклюже и с мокрого от

летнего дождя подоконника грохнулась на голову избраннику. Покарание, ниспосланное свыше за

мелочность души? На него упала, как посланница. Вот вам и странный знак судьбы — сердитый

собачий лай на погибель, в общем-то, никчемно проживших — одного преследователя, другой —

нимфоманки. У вас не возникает ощущения, что за все, вами содеянное, еще придется заплатить?

Впрочем, не будем бояться листать страницы…

— Послушайте, дорогая!.. — устало взмолился Нат. — Да что там говорить, на уровне генов

бесправие сидит. Одни по обязанности бьют, другие по прихоти властей терпят побои.

— Я вас бью? Окститесь! Какие вы, мужчинки, суеверные! Никакой нечистой силы тут нет!

В принципе, многое объяснимо. Хотя доля личностной магии присутствует, несомненно!

Наоборот, эта тетрадка — оберег… от комплексов… детей гарнизона… Чтобы предмет оказал

влияние на судьбу нового хозяина, необходимо наличие весомых факторов. Чтобы предмет

присутствовал при сильном психическом потрясении, вызывающем сильные эмоции. Моя

бабушка — это вам не следователь Че-Ка, много передумала, когда писала в дневнике. И кто

знает, возможно, заглянула одним глазком в недалекое будущее, может, в снах или еще как-

нибудь? Вложила в тексты весь резонанс своей души. Как старые живописцы вкладывали душу в

свои творенья. И эти гениальные полотна чудесно резонируют в душах наших! Через предмет

можно наслать на человека проклятье, и напротив, осчастливить. Потому старые вещи так дороги

старикам — ведь в них за много лет совместного, так сказать, общения аккумулировалась их

жизненная энергия. Возьмем, к примеру, дневник.

«Мудрено», — задумался Нат, самостоятельно перевернул страничку тетради, открыл

новую, озаглавленную неожиданно округлым, ровным почерком. В иллюминаторе над морем

предрассветно светлело. «Будет день, будет и пища», — не без тени иронии подумал — и