Дети гарнизона
Шрифт:
думать, как бы свалить потехничнее с этого Васькиного бизнеса. Может, пришло время, лучше
так, чем «два туза на мизере». И чтобы потом по нем не сожалели, типа: «Хороший малый был
Нат Берлин, но слишком много знал..».
«Не испытывай терпенье богов», — вспомнилось совсем не смешное теперь предсказание
трансвестита. А ведь правильно! Измени внешность, мысли, стань другим. Остановись, оглянись,
повернись к истокам.
По крайней мере сейчас он решил, что с этим этапом жизни пора завязывать. Как
этого выкрутиться? И что нужно мутить? А ничего, вернуться к девичьей фамилии, ведь жил же
он первые тридцать лет своей жизни как Толя Соколов! А инициатива пока на его стороне. То,
чего ожидал, что томило своей будущей неопределенностью и сложностью разрыва отношений,
свершилось. Еще и на Родине революция, какая-то странная, «померанчевая». Чем не вариант?
Пронесет и на этот раз! Как-то стало легче на душе.
Оформил карточки заказным письмом, подписал латинскими буквами: «Россия,
Главпочтамт, Васе Рыбе, до востребования». И вообразил, как будет шалеть и беситься этот
«козырный Туз», с кучей проблем доказывая в почтамте на «распальцовке», что Вася Рыба — в
общем, это он! И что это прозвище для своих, ранняя «погремуха», с детского сада. Через
страшный «головняк» получит таки «Вася» карточки на Главпочтамте. А может, и не получит…
Впрочем, по понятиям рассчитался. Во всяком случае, не «скрысил». И корешок отправителя
есть. Он набрал на айфоне сообщение и пустил смс-ку куда-то в северную даль». Шабаш! Мы
разошлись, как в море корабли, доля бандеролью: «Главпочтамт, до востребования».
Потом вынул из мобильника старую карту и швырнул в первую попавшуюся урну. Затем,
секунду подумав, швырнул туда же свою крутую мобилу. «Все, пора на ноги»...
И теперь он далеко от всего этого, на теплоходе, в море. А напротив прекрасная Елена, новая
женщина, с которой хотелось забыть все старое, плохое и трагичное, хотелось общаться, дружить,
и может быть даже любить. Превосходная штука жизнь, в любых ее проявлениях!
— Уверен, в этом путешествии есть и свои плюсы! — Нат что-то упорно доказывал и ей, и
себе. — Можем общаться с вами хоть весь путь до Ялты. Весь путь навстречу буре. Идем против
шерсти, так сказать. Должны прийти на рейд только послезавтра утром. Конечно, при условии,
если ветер будет подталкивать нас в корму. А если как сейчас, бить волной в морду — тогда,
может, придется поболтаться лишние сутки. Знаете, шторм, ураган, короткая волна-убийца — в
это время года так всегда бывает.
— А вы под стать своему «прикиду». Настоящий морской волк! Что, это по сценарию?
Ураган, волны-убийцы... Подождите, так это может быть ужасно опасно, — всполошилась она.
— Думаю, в этом смысле нет повода для волнения: корабль наш хоть неказистый, но
надежный. «Сковорода» — это бывший «научник», посудина океанского класса. Такие по ленд-
лизу
еще работали. Как-то фрахтовал подобного старичка для съемок. Совместный проект,триллер с кораблекрушением. Пошел ко дну как миленький!
— Типун вам на язык!
— Точно вам говорю! — он перешел на доверительный шепот. — В свое время наша
посудина была оборудована для долгих бдений ученых в открытом океане, на так называемой
точке «Чарли». В период холодной войны. Для контроля над радиационным фоном. Ну, в случае
неконвенционных испытаний атомного оружия нашими врагами…
— Правда? — она удивилась, красивая, непосредственная, широко распахнув глаза. — Какой
кошмар!.. И что, на нашем сохранилась радиация?
— Нет, думаю, этому кораблю досталось меньше, чем людям от Чернобыля. И вообще, как
сказал поэт, мы же — украинская нация, и нам… — хотел сказануть смачно «до сраки», но через
секунду передумал, подобрав более вежливый, галицийский вариант: — «До дупы, до дупы»
радиация!
— Как черный юмор — проходит, пафосно. Но поэзия — не очень, — все же улыбнулась
она.
«Так, отлично: сначала улыбка, потом немного страха, сейчас усмешка. Вялая, но все же…
— питался ее эмоциями Нат. — Есть еще порох в пороховницах! Все-таки мы еще что-то можем.
Причем, ты еще не представляешь, как будешь выглядеть со мной в постели».
— И все же, — продолжал внедряться Нат, — сына Петром в честь кого назвали?
— Прапрадеда.
— Ох ты! Неужели в нашей перемолотой вихрями революций и перестроек стране еще
сохранились люди с такой старой родословной? Не верю!
— Правда, почему нет? Сохранились фотографии, записки, семейные обереги. Неужели вам
ничего не рассказывали о ваших? Ну хотя бы историю кулеша, который умел готовить ваш дед?
Или вышивки, которой владела прабабка?
— Как привет из прошлого?
— В каком-то смысле да. Ничего не вспомните?
— Легко, — он потянул жадно ноздрями, прикрыв глаза, как втягивал в детстве ароматы
пышных бабушкиных оладий с абрикосовым вареньем, налитого из старого мельхиорового
бидончика; вспомнил, как пацанами ловили бычков с пирса водного клуба, и как вкусно пахло от
этих усатых мордатых рыбок, зажаренных бабушкой на пенистом душистом подсолнечном
масле…
— Что-то интересное? — простым вопросом отрезвила его. — А вы верите в чудо? Со мной
такое случалось, опять же в Стамбуле. Мистический город, дарит и горе, и радость. Представьте,
именно здесь узнала о предках многое. Если бы не попала туда, занесенная ветром перемен. И
знаете, мой прадед с прабабкой познакомились на балу в Ливадийском дворце. «Праздник белого
цветка», слышали о таком? Моя стамбульская бабушка, Вера, рассказывала...
— Неужели? — удивился Нат. — Интересно!