Дети на дороге

– И..?

– «Нате, подавитеся!»

– Простите, не понял, – промямлил редактор; по лицу было видно, что не понял, мог бы и промолчать.

– Извините, у меня был тяжёлый день, – Лёша улыбнулся оправдательно и подхалимно. – Оставим прежнее…

– Значит «Чертополох»?

– Значит «Чертополох», – кивнул Леша.

– … и подумайте над возрастом героини…

– Я подумаю, – пообещал Лёша, вставая со стула.

– И – маленькая неувязочка, небольшая деталь, ваши данные – для налоговой…

Подняв глаза к потолку, Лёша порылся во внутреннем кармане пальто, выудил узкую визитку, на которой значилось:

Антон Кулемичев.

Город, проспект Панфилова, 114

Удивлению редактора не было границ.

– А как же…

– Разумихин – это мой псевдоним, – скромно потупив взор, пояснил Лёша.

«Вот ведь подача, – думал он, покидая издательство, – для литературы семнадцать лет – это скучно, а на нары человека посадить – в самый раз…»

Липовых визиток него был полный карман. В Университете это называли «пропагандой мечты» – раздача визиток с липовыми именами, фамилиями и адресами. Лена считала это остаточным явлением детства. Галя – «белой горячкой». Мнения исчерпались – жаль, что никто не спросил мнения у Лёши.

Обычно к подъезду, где находилась его квартира (после развода Лена вернулась в родительские апаратменты, оставив ему удел скитаться по чужим квартирам), Лёша подходил, пересекая двор по диагонали; задолго до его появления, за многие годы местные жители микрорайона вытоптали солидную тропу, автомобилем можно было проехать.

В этот день Лёша почему-то изменил традиции: задумался на секунду у края чрезмерно выступающего бордюра, и двинулся по тротуару вдоль дома, всеми силами игнорируя подростковую виноватость и грусть, поджидавшие его в сердце двора, около наполовину вкопанных в землю тракторных покрышек.

Проще игнорировать несущийся поезд, став прямо на рельсы.

Она вскарабкалась на него по всем семейным правилам, перебросив вперёд кокетливый школьный рюкзачок. Если семнадцатилетнего подростка на себе Лёша мог пережить и жить как-то дальше, то рюкзачок ударил его прямо в живот, сбив дыхание.

– Здравствуй, Света, – прохрипел он.

– Приве-ет! – сказала она прямо в его ухо.

– Как мама? Не болеет? – немного подсадив девочку, он пошел дальше.

– Не знаю, – сказала Света, ткнувшись губами в воротник его пальто. – Я её со вчерашнего дня не встречала…

– Ты в неплохой команде…

– Чего?

– Не «чего», а «что». Ты в неплохой команде, – повторил Лёша. – Я её тоже со вчерашнего вечера… Светка, а ты потолстела.

– На мне ботиночки новые. А чем у тебя пальто пахнет?

– Исполнительной властью.

– Чего?

– Не «чего», а… Здравствуйте, Роза Иосифовна! – радушно поздоровался Лёша с вечносидящей у подъезда соседкой. Света тоже чего-то там буркнула, так же, как и он выросла в многоквартирной коробке, знала полезность стареющих соседок.

– Может слезть? – спросила она, когда уличная влажность сменилась затхлостью подъезда.

– Да ладно… расскажи чего-нибудь.

– Я больше не буду говорить, что у тебя ночевала. Я в следующий раз скажу, что на балете задержалась, у Симки осталась, А Симка меня отмажет, потому что я её отмазывала, когда она…

– Девять, – пробормотал Лёша. Они поднялись на его этаж, но этаж был четвёртым, девятой была идея оправдывания Светы перед родителями.

– Чего? То есть – что?

– Слезай, слониха.

– Сам слониха.

Ключ не желал попадать в замочную скважину, потому что второй рукой Лёша искал в кармане заявление. Получилось так, что он одновременно вынул творчество Светкиной матери и открыл замок. Заявление он всучил в руки девочке, вращавшейся из стороны в сторону, словно ёлочная игрушка, напевая что-то себе под нос. Появление листа бумаги остановило вращение.

– Это тебе. На память. О нашей последней встрече, – сказал Лёша и вошёл в квартиру. Дверь, однако, оставил приоткрытой.

Телефон звонил уже давно; ему показалось, что от аппарата идёт невесомый пар.

– Привет-Галя-рад-слышать-твой-голос, – отбарабанил Леша в холодную (на самом деле) трубку. Телефон стоял в кухне, под раскрытой форточкой.

– Она у тебя? – спросила Галина, не поздоровавшись, не поинтересовавшись, как он узнал, что звонит именно она.

– У меня. Светка. И ещё две её подружки. Намечается оргия…

– Врёшь. Небось, голыми в койке валяетесь?

– Приходи – посмотришь. Нет её у меня. И вообще – иди к чёрту…

Он нажал клавишу отбоя, подержал некоторое время – Галя не стала возобновлять разговор, убийственно краткий, как и все разговоры между ними. Лёша выглянул на лестничную площадку, злорадствуя оттого, что лжецом его вряд ли кто осмелиться назвать.

– Ну, проходи, чего на сквозняке стоишь…

Светлана не вошла – она впрыгнула, сложив руки за спиной, – и вот так целовалась с ним под жужжание счётчика электроэнергии. Леша был старше её на целых десять лет, потому в нём первом проснулось благоразумие. Споткнувшись о какую-то толстую и умную книжку, он прошёл в кухню. Угадал, как Света бесшумно вплыла следом, но становилась на пороге. Лёша вдруг подумал, что он вполне мог быть её отцом, или старшим братом, – так удивительно точно Светлана чувствовала его состояние. Между посторонними людьми такое редко когда происходит.

– Света, тебе нужно порадовать родителей своим присутствием, – произнёс он, не оборачиваясь от окна. – Твоя мать звонила…

– Испуга-ался, – насмешливо пропела девочка.

Он развернулся слишком резко, – она моргнула в испуге, но не отпрянула.

Светлана Ефремова. Обыкновенная старшеклассница из среднестатистической семьи. На полголовы ниже молодого писателя. Ботиночки у неё действительно были новыми, плотно облегали стройную голень почти до середины с помощью сложной системы шнуровки. Всё остальное было хорошо знакомым: сжатые коленки с плавными латинскими «U», края чёрных бридж, пальто-пончо, в конусе которого – нежные и беззащитные кисти рук, назвать их «аристократическими» будет халтурой, но появление почти мистическое – как вот зависшее при помощи невидимых потоков воздуха пёрышко нежно-розового оттенка; очаровательный овал лица; форма меняется, когда света раскрывает губы в улыбке и прищуривает глаза, большие карие глаза, а над ними – тонкие брови, почти всегда приподнятые, словно в удивлении. Родинка на щеке. И ямочка на подбородке – совсем-совсем незаметная, ни у кого из родителей не было такой ямочки.

«Может у полковника милиции есть», – мрачно подумал Лёша.

– Света, если хочешь увидеть меня ещё когда-нибудь, кроме как сегодня – сходи домой, – ровным голосом произнёс он.

– Я здесь хочу жить. Чтобы тут у меня дом был…

Надулась. Смотрит исподлобья, завитый локон тёмно-каштановых волос падает на гладкий и чистый лоб.

– Тут? – переспросил Лёша, словно не поверив собственному слуху. Девочка подозрительно проследила, как он вышел в разъединственную комнату в квартире.