Дети на дороге

По общепринятому среди родственников жены мнению, Лёша переспал со Светой, и Лена ушла от мужа к родителям.

В соответствии с Лешиной версией, он нашёл любимого читателя и ушёл вместе с ним в Город…

Нас теперь до утра не трогать,

Не будить, может быть, мы уснём

Хоть на сколько-нибудь, у соседей

Сигналы точного времени,

Молчат телефоны, провода перерезаны,

Нас не будите, до утра не будите,

А если срочное что-то – звоните,

Но не рано…

Разбудили-таки.

– Лёш…(сонно-монотонно, где-то в районе его лопаток)

– М?..

– Я одним ухом твоё сердце слышу, а в другом вроде телефон звонит…

– Мг…

– Вправду звонит…

– … рядом…

Неслышное движение девичьей руки, высунутой из-под одеяла. Гулкий звук, с которым трубку неловко сняли с аппарата.

– Алё… Здравствуй, мамочка… у него… Мг… Леша, мамочка говорит, что ты извращенец…

– Сама извращенка…

– Мамочка, Лёша говорит, что ты сама извращенка… Конечно пойду… Я тебя тоже люблю…

Нежные руки обвили его, оставив телефонную трубку, сонное тепло согрело шею.

– Мне в школу пора. Будешь чай пить?

– М… буду спать…

– Ты позвонишь?

– М…

– Я?

– Мг…

Он раскрыл глаза, разбуженный её поцелуем, сохранил свежий и чистый образ любимого читателя, зная, что его ему хватит на весь день…

Вновь проснулся от звучания чьего-то гулкого голоса, – казалось, этот голос проникал во все уголки комнаты, пролезал даже к нему под одеяло.

Участковый. Уже с утра растрёпанный и хмурый.

– У тебя открыто было, – сказал участковый, – думал, – ждёшь…

– Жду, – подтвердил Лёша, едва открыв глаза. – Тебе чего?

– Малая уже ушла? – спросил участковый, прекрасно зная хитросплетения семьи Ефремовых с молодыми писателями.

– Мг…

– Ну и, слава Богу, – обрадовался участковый. – Это… Курить есть?

– В пальто.

Участковый рванул, было в прихожую, словно вспомнил о чем-то, вернулся обратно на стул, стоявший перед кроватью.

– Тебе пригодятся, – пробормотал он.

– Чего? – Лёша привстал на постели.

Отчаянно смущаясь того, что вот, мол, какая невыгодная роль ему выпала, участковый вынул из планшета серый лист бумаги.

– О, нет! – Лёша рухнул обратно на подушку; с мольбой посмотрел на участкового.

– Мне на работу нужно… и ещё в одно место, – сказал молодой писатель.

– Да ладно, какая работа… Скажи «спасибо», что наручники не надеваю, – отозвался участковый.

– Спасибо, – буркнул Лёша; решил попробовать ещё раз. – Слушай, приходи вечером, как всегда, на ночь меня запрёшь…

– Ну не могу я! – плаксиво закричал участковый. – Это ж заява, документ, мать его!

– Скажи, что дома меня не нашёл.

– Да знают уже, что ты дома…

…на циферблате лет,

стрелу назад я передвину…

…Тогда молодая семья снимала не квартиру – целый дом недалеко от парка «Сту Джиз», огромный дом, с появлением в нём Светланы превращавшийся в театр двух актёров и двух зрителей. Они, не сговариваясь, избегали постельных сцен, это превратилось в целый механизм, отработанный в действии два весенних месяца, но все механизмы имеют свойство ломаться и однажды какая-то пружина лопнула в нём и на пороге большущей комнаты (очевидно, гостиной) с тяжёлыми бархатными портьерами, которые при стирке заставляли буксовать винт стиральной машины, Света появилась абсолютно голенькая, беленькая, укрывая грудь руками, напуганная своим собственным поступком, и произнесла дрожащим голосом: «Я несколько не одета…»

Это была цитата. Нужно было или доигрывать до конца, или переписывать всё заново. Лёшу изумил не вид обнажённого тела, а обилие родинок; это возбуждало сильнее наготы, и превращало Светлану в совсем уж ребёнка… и ещё носочки: серые, с синей полоской на щиколотке…

Лёша выбросил белый флаг. Выбрал трусливую середину. В голове шумело и гудело, когда он, крадучись, приблизился к девочке и поцеловал в никому непослушные губы так, что родственники жены, узнай обо всём этом, тихо отправились бы в мир иной…

«Здесь холодно», – сказал Лёша, таким образом, цитату закончив…

Ближе к вечеру его отпустили. В кабинет к Соколову Лёша влетел со словами: «Мы так не договаривались!», но, к сожалению, вечерний следователь Соколов сильно отличался от утреннего следователя Соколова. Он даже не подарил на память заявление и проигнорировал вызванное этим Лёшино возмущение.

Лена ждала его на лавочке, – хоть что-то соответствовало традициям.

– Ленка, давай ты ко мне переедешь, – сказал Лёша, не выпуская её из объятий.

– Что?

– Или хоть сегодня – побудь сегодня со мной… если не занята…

Оказалось, что не занята. Детства в середине двора не обнаружилось, зато в квартире вовсю звонил телефон. Лёша усиленно не замечал его позывных; когда Лена, наконец, сняла трубку, он вышел на лестничную площадку, оставив приоткрытой дверь, слушал, как она говорит: «Нет, света, сейчас его нет… А я здесь, да… Что-то передать..?»

«Два дня», – подумал Лёша. Присаживаясь у стены. Он продвинул службу в конторе, не был в издательстве, не сдал статью. Удар в спину. Галя перешла к запрещенным приёмам…

– Ты здесь весь вечер собираешься просидеть? – Лена вышла к нему на лестничную площадку.

– Лен, а давай опять вместе жить, – сказал он. – Знаешь как: старый друг лучше новых двух, и всё такое… А Светка сама по себе и отстанет, повзрослеет – вон, видишь, она твой голос в телефоне услыхала…

– …и будет весь вечер огрызаться на родителей, а потом проплачет всю ночь в подушку, – завершила Лена.

– Ты же сама говорила, что у неё это пройдёт.

– А ты меня послушался…

– В конце концов, послушался, – сказал он. – Лучше поздно. Чем никогда… А..?

… стрелу назад,

на циферблате лет я передвину…

После сцены в доме Светка обиделась. Лёша думал, она от стыда на глаза ему не показывается. А она обиделась. Не звонила. Не просила новых порций сказок и повестей. Помириться с ней было пустяковым делом: в круглый бокал он напустил сигаретного дыма поверх красного вина, а она в изумлении наблюдала, как дым неохотно покидает бокал – и всё это напоминало поверхность далёкой планеты.

Через некоторое время – пусть будет через два дня – Лена, посмеиваясь, рассказала мужу, как Света заставила своего отца повторить то же самое у них дома, на кухне – так смешно было…