Дети, сотканные ветром

– Раньше-то правильней было, – раз за разом сторож возвращался к одной мысли. – В том самом прошлом чьё наследие людишки защищают, их спрашивать бы не стали. За ночь подчистили, и к утру возвели бы фундамент.

Вчерашняя жара терзала его допоздна, духота сегодняшнего дня учащала сердцебиение. После скорого обследования забора старик, не удостоив взгляда строительную площадку, ринулся в сторожевую будку. Разложив рабочий инвентарь: фонарик, карандаш, новые кроссворды, он опустился на табуретку и с отдышкой принял вахту.

– Скоро будет дождь, – обнадёжил себя старик.

Украдкой он выглянул в окошко, выходящее на красный дом – обитель разгильдяйства. По его мнению, лучше бы застройщики разорили «наследие» по соседству, тогда бы горожане только поблагодарили их. Как, впрочем, и местная полиция, которая регулярно посещала неблагополучный дом, что сторож перестал обращать внимание на звук зазывных сирен.

– Чтоб их, – выругался старик, заметив две знакомые фигуры, тайком курящие. – Я блокаду пережил, вас и подавно пересилю. Этаких детей воспитали, что порядочного человека им в радость изводить.

Старик достал мобильный телефон, подаренный ему детьми, и, поставил на видное место. Он стал ждать, когда экран загорится, ждать как прошедшие дни на протяжении недели. Мог бы сам позвонить, да чего им мешать вечером в выходные. Оборвав раздумье, он попробовал вздремнуть, ведь скоро будет дождь. В непогоду шпана носа не покажет.

Дождь накрапывал с ночного неба.

Дважды Лев приходил в себя. В первый раз неведомая сила когтистой лапой возвращала его в мир дурных снов, но потом такой милости ему никто не уготовил. Боль почти не волновала. Помимо неё в темноте мальчика окружали вещи пострашнее. Собственные мысли будто просочились из головы и заполнили колодец до краёв. Их вес давил на грудь, и порой Лев едва не задыхался.

Все врут, твердя, что память есть последняя вещь, какую у нас можно забрать. Мальчик восстанавливал мозаику вчерашнего дня, словно за отдельным кусочком воспоминаний ему приходилось идти в бакалею на соседнюю улицу. Больница простиралась одним тягостным пластом, за ней гнетущая жарой дорога домой, после память рвётся и путается.

Под собой Лев нащупал брезент и тонкие полоски. Кто-то содрал у колодца сигнальную ленту и сбросил её вниз. Его смутные догадки были верны. Сыновья хозяйки Харьковой, не ведая, провели последнюю и лучшую из своих козней, которыми обильно насыщали жизнь Льва.

Да, западня на славу, высотой в три роста мальчика. Установить лестницу в колодце не успели, так скоро свернулась стройка. Лев пробовал звать на помощь и голос срывался на хрип. Горло помнило на себе пальцы верзилы. Тогда он собрал влагу с брезента и прополоскал рот. Голос не вернулся, зато накатила рвота. Опорожнившись организм подарил обманчивую лёгкость и непреодолимое желание закрыть глаза, и его воле мальчик не смел перечить. Он представлял себя древним мамонтом и ждал, когда сверху твёрдая рука, наконец-то, запустит милосердное копьё.

Казалось, одно мгновение заморозилось в его склепе, если бы капли дождя, лупящие по бетону, не отсчитывали время в особенном такте. Где-то на границе яви и грёз трепетал бумажными крыльями мотылёк. От резвых взмахов мгла отступала, словно едкий дым, обнажив красивое дерево и неясный образ. Постепенно человек приобрёл изящные линии телосложения, тёмные волосы укрывали плечи.

– Очнись.

Лев открыл глаза. Чернота темницы разбавилась, будто краски прошедшего сна запоздало покидали реальность. Дыхание сбилось, мальчик сжал грудную клетку, в которой вспыхнула надежда сиянием ярче чем свет, стелившейся по округлым стенам. Лев потянулся навстречу, боясь спугнуть, но свет решительно ворвался к нему.

– Вот же он! – воскликнул кто-то чудным говором.

– Схоронился на славу, шкет.

– Расступись, дай глянуть.

Лев не на шутку испугался. За слепящей пеленой возник не сочетавшийся с ночью гомон.

– Вынимай/пропавший/клад, – прозвучавший приказ вовсе сломал воображение Льва. – Доколе/не обнаружил/враг?

– Чего лопочешь? Не ты ли твердил, будто по такому пустяку мы не суетились.

– Мнимые/мастера дела. Не ведаете/истину/тишина/дороже/злато.

– Извиняй, какие есть! Умные бы сюда не сунулись.

– Довольно, препираться, – кто-то раздражённо вмешался. – Вытащим парнишку, и полдела одолеем.

Лев вжался в стену, наружу ему расхотелось. Однако на поверхности шли бурное приготовление к его спасению, хлюпали ноги, неразборчиво ворчали, и через минуту на дно колодца свесилась верёвка.

– Чего раздумываешь?! Хватай!

Яркий свет мешал различить обладателей удивительной речи.

– Гляди-ка, не собирается вылезать.

– Видать, ему там по вкусу.

– Агась, норка-то приличная, только с крышей беда.

– Брысь! – владелец раздражённого голоса вновь навис над колодцем. Его тон звучал убедительней всех. – Держись за верёвку, парнишка! Нам сверху виднее, что никто прочий тебя спасать не торопится.

Лев бесполезно пытался увидеть лицо женщины, которая разбудила его. Почему она замолчала, ведь ей он вмиг поверит. Свет поглаживал холодные бетонные стены. Мальчик обмотался верёвкой и зажмурился.

– Держись! – предупредили с поверхности, и Льва утянуло к свету.

От скорого подъёма закружилась голова. Поднявшим мальчика могучим рукам пришлось обхватить его, чтобы он вновь не свалился в злосчастный колодец.

– Вроде косточки целы, и лицо не измято, – кто-то добро похлопал по плечу Льва, и у того колени подогнулись. – Хотя присядь-ка на сумку.

Мир постепенно уравновесился для Льва, но сомнения отпустили не сразу. Ведь то, что предстало перед ним ни с чем другим сравнить нельзя. Его спасителями оказались широкоплечие и низкорослые существа в тяжёлых одеждах, никак не подходящих для прогулки в летнюю ночь. Почти похожи на людей, если бы только на их свекольных головах, каким-то образом не закрепились круглые глаза со стеклянным блеском. Двое рядом с ним, ещё пара сматывала канат у походных носилок, а последний держал бумажный фонарь, чей свет давно бы привлёк любопытство жителей красного дома.

– Этот парень? – крепыш с фонарём обернулся к парочке с носилками.

К изумлению Льва, спрашивал он не их. Среди катушек и медных коробов, набросанных на носилках, в шерстяной попоне куталось пернатое существо.

Потрёпанная голова большого филина кивнула.

Что до конца убивало в мальчике надежду на реальность происходящего так это круглые очки на птице. Два тёмных блюдца на ободке.

– Моё имя Лев. Я – Лев Лукин, – мальчику казалось важным, чтобы смотрящие на него создания, наконец, осознали, что обманулись. Правда, он понятие не имел, как и зачем они докатились до такой ошибки.