Дети, сотканные ветром

– Здорово, что ты в своём уме, – сказал хмурый крепыш у носилок и продолжил с едва скрываемой угрозой. – Мы-то сами скупы на имена.

– Агась, зови нас, как вздумается, – подхватил здоровяк со вздёрнутым кончиком носа и таким же задиристым голосом. – Только без всяких: обрубышей, пучеглазых. От «тупого коротышки» мы тоже в восторге не будем.

Лев осунулся, и мысли, затаившиеся в глубине мозга, вылились в пару слов:

– Вы гномы.

– Гноммы? – непонимающе протянуло создание рядом с мальчиком.

– Ты что оглох, он же сказал «хтомы»? – подхватил Задира.

– Видать, что-то обидное, – вставил Хмурый.

– Хватит! – перебил их рассерженный крепыш и, стало ясно, кто был главным в шумной братии. – Мы, младой, от рождения народ чудь. И никто из нас не слыхивал про тех, кого ты гномами величаешь. То есть называют полые, а ты не из их числа, раз нас послали за тобой. Знаешь ли, дельце это весьма опасное, чтобы попусту трепаться до утра.

– Опасность/сокрыта/невеждам, – обратился сидящий в носилках филин.

От его речи у Льва подгибались колени. Она походила на неисправное радио. Слова, заряженные разной интонацией, набегали друг на друга.

–Время/после/болтовне.

Лицо Главаря покривилось в свете фонаря. Видимо, он не терпел подобного пренебрежения к себе, но выбрал более мирный тон, чем прежде:

– Понимаю вашу расторопность, пернатый друг. Всё же если мои жизненные ценности порой расходятся с линией закона, то это не повод считать, что у меня нет убеждений. Я отказываюсь выкрадывать парнишку из его родного мира, не объяснив всю шумиху, что мы подняли нынче.

– Понадобиться/ускорение, – провещал, не раскрывая клюва, филин.

Хмурый чудь отчего-то почесал квадратный кулак, а Задира оценил глубину колодца. Главарь, упустив из вида их знаки, понимающе кивнул и приблизился ко Льву. Мальчик попятился от него, и Добряк, поддерживая его за плечи, мягко сказал:

– Не робей, мы не хотим тебе зла.

– Рассказ выдастся долгим. Посмолить успеем, – Хмурый достал курительную трубку.

Филин испустил белый шум, и даже его наполнил неодобрением.

– Пернатый сударь прав. Мы скрыты от глаз полых, и всё же не надейтесь, что нам так повезёт с их носом, – Главарь обвёл всех взглядом, какой отбивает желание на разные вольности и после обратился на мальчика: – Вряд ли, младой, ты очутился в такой замечательной яме от хорошей жизни. Наш караван, сделав небольшой крюк, явился помочь тебе.

Главарь чуди, словно вырубленный из скалы, стоял перед Львом. Ростом был он немного выше мальчика, но в довесок с уверенным голосом его внушительность впечатляла.

– Вернее, помочь хотят те, чьего посланника видишь в тех потешных очках. Вот только тебе одному решать, пойдёшь ли ты с нами. Подумай хорошенько, что ждёт тебя, если останешься здесь. Остались ли в этом мире те кто дорог тебе?

– Моя мама… – хрипло ответил Лев. – Вчера её не стало.

Чуди насторожились, даже с Задиры сошла улыбка.

– Мы не знали, – проговорил Добряк.

Главарь почесал подбородок, оценивая новое положение дел, и продолжил:

– Остались ли вещи, что нужны тебе по ту сторону Пелены?

– Нет, – ответил Лев, вспоминая разрушенную комнату, где прожил двенадцать лет.

– Есть ли что-то другое, что держит тебя здесь?

– Не знаю. Нет, – мысли Льва путались, он очарованно глядел на фонарь в руке чуди, по коже от его свечения шло тёплое покалывание. – И что значит ваше «по ту сторону»?

На вопрос мальчика Главарь лишь многозначительно кивнул остальным, те принялись снаряжаться в путь.

– Что ж выдвигаемся, младой.

Добряк, не отпускавший мальчика, засуетился и вытащил из-за пазухи фляжку.

– Тебе в дорогу. Глотни и вмиг наберёшь силёнок, – сказал он, и как только Лев с жадностью припал к горлу фляжки, добавил: – Не подумай, будто там сопли.

– Как знать, даже мы не выжали из него рецепт бодрящего бульона, – подмигнул тот, кому мальчик присвоил прозвище Задира.

Разрываясь между жаждой и недоверием, Лев робко отпил и остановился, лишь когда густая влага осталась на донышке. Казалось, она пробралась в ноги и заполнила там образовавшиеся пустоты, ударила в голову, прогнав из неё туман. Заработавший мозг немедля породил сомнения, за ними явился и страх.

– Вы забираете меня под землю из-за случившегося с тем громилой?!

Оживление Льва застопорило ход группы.

– То-то удивлялся, что всё шло гладко, – Хмурый обратился к Задире.

– Я разозлился, когда он хотел забрать картину! Ту единственную… – мальчик закашлял, боль в горле усилилась.

– Ни перед кем не объясняйся, Лев, – попытался успокоить Добряк.

– Когда они накинулись на меня, я ничего не делал.

– Да, младой. Не делал ты ничего запредельно громко, – на лице Главаря и остальной чуди появилась улыбка. – Весть о твоём неделанье только зарождается. И кое-кто уже потерял спокойствие в этом и нашем мире. Полагаю, скоро они сообразят, что от дома удрал ты не так далеко.

– А те двое?

– Живые/будут помнить/мышонка/до погребения, – вставил филин, словно требуя прекращения развернувшейся сцены. – Настойчиво/продолжить/путь.

Задира без причины достал мешок, как раз под размер филина, и с детским ожиданием посмотрел на главаря, но тот покачал головой.

– Выступаем. Пернатый прав.

Шествие остановилось так же скоро, как в прошлый раз. Никакому бодрящему бульону не восстановить Льву силы, которые отнял колодец. Добряк подсадил его к себе на спину.

– Не проспи всё путешествие, – подбодрил мальчика чудь.

– Может, мне надо заснуть, чтобы проснуться, – Лев оглянулся на колодец, в чувствах будто что-то оставил в нём, однако темнота скрывала дно. – Куда же мы идём?

– Туда/где/прячется/волшебство! – изрёк филин.

Лев посмотрел на него, но тот уже клювом завернул потуже шаль. Через секунду чуди взялись за носилки, не забыв встряхнуть непонятное оборудование и пернатого наездника.

– В добрый путь, караван, – объявил Главарь.