Девочка-лед

Я вздыхаю, отодвигаю в сторону шпингалет и высовываю голову за дверь.

— Добрый вечер, Марина Максимовна, — здороваюсь с ней, замечаю, с какой опаской она рассматривает наш отвратительный подъезд. — А Ромы здесь нет.

— Да, милая, знаю. Я, собственно, к маме на чай, — она широко улыбается и демонстрирует мне связку коробок, с уже знакомым названием кондитерской фабрики.

— Мамы нет, она на работе, — выдаю первое, что приходит в голову.

— Вот же не везет, что ж такое, — вполне искренне расстраиваемся она.

— Ну, — я пожимаю плечами, — может, в другой раз.

В глубине души, надеюсь, что никакого другого раза не случится. Тем более, что скоро женщине рожать.

— Че, кто там? — раздается прокуренный голос матери за моей спиной.

Черт возьми, только не это… Я опускаю глаза в пол, когда Екатерина отодвигает меня и широко распахивает дверь.

— Эт еще че за пигалица тут нарисовалась? — разглядывает гостью с ног до головы. — Каким ветром тебя занесло сюда, дамочка?

Марина Максимовна явно пребывает в состоянии шока. Она так мечтала об этой встрече, но, скорее всего, даже не предполагала, что увидит нечто подобное. Думаю, совсем не такой она запомнила мою мать.

— Катюш, — ее губы трогает грустная улыбка, когда она рассматривает подругу, которую не видела более двадцати лет. — Скажи, ты меня совсем не помнишь?

Глава 91

АЛЕНА

Катерина чешет затылок и косится на нее с подозрением. Вроде как совсем не узнает институтскую подругу, но в тот момент, когда мама Романа начинает плакать, в ее глазах я замечаю нечто, похожее на удивление.

— Куда ж ты пропала, Катюш, — промокнув глаза платочком, тихо произносит Марина Максимовна.

— Крестовская, — Катя смотрит на нее так, будто не верит тому, что видит. — Ты?? Фигассе, вот это да…

— Я, — радуется женщина, как ребенок. — Катенька, столько лет, и вот, я нашла тебя!

— Ну дела… — она застывает на пороге со странным выражением лица, словно не зная, как вести себя дальше.

Мама Романа вдруг подается ей навстречу и крепко обнимает, только и успеваю перехватить коробки с пирожными, чтобы не упали.

— Столько лет, Катюш, столько лет! — повторяет Марина Максимовна, всхлипывая.

— Пошли в дом, Марин, — глухо отзывается Катя. Видно, что объятия ее несколько смутили.

Одетая с иголочки Марина Беркутова, в девичестве Крестовская, проходит в нашу убогую квартиру. Предполагаю, что она в ужасе от того, в каких условиях, мы живем, но, надо отдать ей должное, вида не подает.

Принимаю из ее рук дорогую шубу и не даю возможности разуться.

— Проходите прямо так, — поднять на нее взгляд я не решаюсь. Очень стыдно за свой обман…

— Здравствуйте, — улыбается ей Ульянка.

— Привет, малыш.

— Знала б, Крестовская, что ты свалишься как рождественский снег на голову, стол бы накрыла, да прибралася, — сообщает мать с ноткой недовольства в голосе. — Ну садись, рассказывай, как жизнь сложилась.

К моему ужасу, достает бокалы и начинает разливать вино.

— Кажись, хорошо сложилась, — прищуривается, детально рассматривая давнюю подругу.

Да, стоит признать, мама Романа производит очень сильное впечатление: красивая и яркая женщина. Ухоженная, все при ней: макияж, прическа и стильный черный комбинезон классического покроя.

— Ца-ца-то какая стала…

— Да ну нет, что ты, глупости, все такая же, Кать! — отмахивается гостья.

— Картошку жареную будешь? — насмешливо интересуется мать. — Или ты на ужин только фуагру и креветки предпочитаешь?

— С удовольствием отведаю Вашу дивно пахнущую картошку, — тепло улыбается в ответ Марина Максимовна. — Все относительно неплохо у меня, Катюш, а как твои дела, моя дорогая?

Отправляю Ульяну в комнату и ставлю перед гостьей тарелку с картошкой. Думаю, от ужина мама Романа не отказалась только из вежливости.

— Как дела, как дела… Ну ничего, Марин, не настолько «НЕПЛОХО», как у тебя, — подчеркивает сарказмом в голосе. — Живу по-простому, так сказать. Без шуб, да золотых колец. Две девахи, убитая хата и куча долгов. Так-то!

Улыбка на лице Марины Максимовны гаснет.

— Ну что, за встречу? — подмигивает Катерина, поднимая бокал.

— Мам, — смотрю на нее с укором.

— Ну вижу, — косится на живот, — но чуток-то можно че?

— Нет спасибо.

— Мальчик? — любопытничает Катя, после того, как ее бокал остается пустым.

— Да, — женщина любовно поглаживает свой живот.

— От того Саши?

— Нет, Кать, Сашу… убили десять лет назад, — ее глаза блестят от застывших слез.

— Во, слыхала, Лялька, как бывает? Убили… Помянуть надобно.

Лишь бы выпить, честное слово. Стыд какой…

— Кать, а ты куда пропала тогда? Мы очень расстроились. Ты бросила институт, сорвалась и уехала, даже контактов никаких не оставила.

Катя сидит погруженная в свои мысли. Кажется, она не особо хочет говорить на эту тему.

— К матери в Тверь уехала, — рассказывает нехотя. — Голодранкой уезжала, голодранкой и вернулась, еще и эту привезла, — кивает в мою сторону. — Залетела, че, будто не знаешь, как оно бывает.

— А Дюжев, что же? — Крестовская сводит брови на переносице.

— Тю, — мать цокает языком. — Оно ему надобно такое счастье в девятнадцать-то лет! Аборт потащил делать, а потом, когда я отказалась, исчез.

Я смотрю на то, как она наливает себе еще вина. Ну сколько можно уже, в самом деле!

— Мерзавец…

— Не, ну потом нормально все было, я встретила Мишу. Ой, какой мужик был золотой! Во! — Катя показывает большой палец вверх. — Умер, Марин. С тех пор все. Не живу. Существую.

— Катюш, — женщина осторожно берет ее за руку. — Аленкин, дай маме водички.

— Хорошо, Марина Максимовна.

Снимаю с полки кружку и сама едва сдерживаю слезы. Потому что я тоже помню, какой была наша семья при дяде Мише.

— Вы знакомы, че ль? — хмурится мать.

Я в этот момент чуть кружку не роняю, клянусь.