Девочка Лида

– На Воробьевы горы пойду. Там молочница Устюшка... Я уж как-нибудь...

– Лида, что это ты говоришь! Ты ведь шутишь, Лида? Тетя простит, все будет как прежде. Хочешь, я сейчас пойду попрошу тетю?
– уговаривал Коля.

– Не хочу.

– Ты просто с ума сошла! Ведь темно...

– Не беда.

Лева стоял молча.

– Ты в самом деле, взаправду хочешь уйти?
– вдруг спросил он.

– В самом деле, взаправду, Лева. Я сейчас уйду.

– Нет, ты сейчас не ходи. Теперь темно, да ты и дороги не знаешь. А завтра утречком рано встанешь и пойдешь себе... И я с тобой пойду, Лида. Так будет лучше. Да, Лида?

Лида молчала.

– Да перестаньте вы!.. Что только придумали! Разве это можно?

– убеждал Коля.

Лева дернул его за руку.

– Ну что, Лида?

Лида подняла глаза на окошко: темно!

– А ты меня не обманешь, Лева?

Лева с серьезным лицом быстро протянул руку.

– Лева, кто-то идет!
– зашептал, останавливая его, испуганный Коля.

В комнату вошли тетя и Луиза Карловна.

– Лида, пойдем прощаться, домой пора. Вы зачем здесь?
– спросила тетя, заметив мальчиков.

Тетя велела идти прощаться в гостиную.

Как улыбнулась Зиночка! Как захихикал Петя! Лида надвинула себе шляпу совсем низко на брови и прошла за тетей в гостиную. В гостиной никто ничего не заметил. Зиночкина мама, как всегда, кивнула ей головой, а Левина мама ласково, как никогда еще, притянула ее близко к себе, сдвинула шляпу с бровей и поцеловала в лоб, в брови, в горевшие нахмуренные глаза.

Что-то будто растаяло в сердце у Лиды, и что-то сладкое, теплое на миг охватило ее.

Но нет, нет! Все-таки она уйдет!..

– Уйду, уйду, - шептала Лида, шагая впереди тети в темноте по дорожке.
– Лева, придешь?
– спросила она у крыльца Леву, прощаясь.

– Приду, Лида.

Глава XIX

Лида проснулась поздно. Тетя давно уже уехала с Любой и с Колей к обедне в Новодевичий монастырь.

– Вставай, Лидочка! Тебя вон Лева зовет, сколько времени в саду дожидается, - говорила Аксюша.

– Лева?.. Зачем?
– спросила Лида, и вдруг все вчерашнее разом припомнилось ей: "сковорода", длинная комната, Воробьевы горы. Из полога над кроватью смотрела Луиза Карловна, улыбались Зиночкины тонкие губки.

Нечему смеяться! Она только заспалась. Она сказала, что уйдет, - и уйдет, убежит непременно.

– Лида, какая погода!
– говорил Лева.
– Ты погляди только. Такой погоды никогда не бывало. Здорова ты? Хорошо спала?

– Здорова. Ах, в самом деле, какая погода!

– То-то и оно! В такую погоду везде хорошо, всем хорошо, - уверял Лева и смотрел на Лиду - и вдруг увидал, что, несмотря на погоду, Лиде совсем нехорошо, совсем по-вчерашнему, как будто все вчерашние беды и неприятности только сейчас приключились с нею.

– Лида, разве ты не раздумала?
– спросил Лева и не договорил.

– Нет, нет, ни за что!

– Лида, а лучше бы...

Но Лида не дала договорить Леве.

– Если только любишь меня, пойдем, а нет, так я и одна пойду, - сказала она и повернулась к двери.
– Только как вот с Аксюшей быть?

Аксюша сверху звала Лиду пить молоко.

– Да ты скажи... А то вот что, Лида, ты ей лучше уж ничего не говори. Вот твоя шляпка на гвоздике. Идти так идти! Пойдем, я тебя покормлю. У меня... видишь?
– Лева хлопнул себя по оттопыренному карману.
– И здесь, в коробке, тоже есть.
– На плече мальчика висела небольшая металлическая коробка.

Лида стащила шляпу, схватилась за Левину руку и побежала по лестнице с балкона, по садовой дорожке, за ворота; еще раз послышался голос Аксюши, а потом ничего не стало слышно. Повернули за угол, и дом скоро скрылся из глаз.

– Вот уж и совсем домов не видать, - обернувшись, заметил Лева.

Жук рысью мчался впереди.

Пробежали еще немножко и вышли на просторное поле.

– Пойдем тише, Лида, нам ведь еще далеко идти. Ты совсем запыхалась.

– Нет, я ничего. Лева!
– помолчав, сказала Лида.

– Ну что?

– Лева, вот я и убежала!

– Убежала, - рассеянно повторил за ней Лева, видимо думая о другом.

– Лева, я туда больше никогда не вернусь... Когда мама с няней приедут, тогда и вернусь, а раньше не вернусь ни за что. Мне никого не жалко... Папу только жалко, и Колю, и Любу, и Жени жалко. И Аксюшу; еще Митрия жалко. Я потом вернусь. Я папе большое письмо напишу, потому что папа ничего ведь не знает. А теперь ни за что не вернусь, потому что не хочу, не могу, не могу! Пойдем поскорей, Лева.

– Успеем. Нас теперь не догонят. Да и догонять-то некому; Аксюша не догадается. А только куда же мы идем, Лида?

– Как куда? На Воробьевы горы.

– Да, но где ты там будешь, если совсем не вернешься домой?

– Уж где-нибудь. Я, может быть, Устюшу найду. Ты знаешь Устюшу, Лева?

Лева не знал Устюши. Лида давно познакомилась с Устюшей у реки, за садовой оградой; не с одной Устюшей, а с Глашкой косой, с Домашкой и с Дунькой рябой. Матрена проведала про знакомство и тете пожаловалась; тетя рассердилась, приказала не ходить за ограду и Матрене велела не спускать с Лиды глаз. Но за короткое знакомстве Лида все-таки многое узнала. Лида узнала, что все они - Устюшка, и Дунька, и Домашка, и Глашка косая - все они совсем другие, совсем не такие, как она с Любой, как Зиночка, - такие, как нянины внучки в деревне. На них платья и рубашки другие; бегают они босиком и шляпок не носят. Раз в праздник они прибежали в сад и обедали прямо в овраге: съели по такому толстому ломтю черного хлеба с крупной солью, как у Аннушки в кухне, и ничего больше не ели.

Лида это рассказала Аннушке, а Аннушка отвечала:

– Ну что же? В коня и корм. Нешто они барышни?.. Им и черный хлеб всласть, потому они другого, может, и в жисть не видали. Они, матушка, другое дело.

– Другое дело, Аннушка? Значит, они белого хлеба не любят?

– И... не любят, никогда не едали.

– И шляпок и башмаков тоже носить не любят?

– Известное дело, не любят. Какие там башмаки! Были бы лапти.

– Аннушка! Отчего же они не любят? Ведь белый хлеб лучше черного? Отчего у них гадкие платья? Ведь в лаптях больно, Аннушка?

Но тут Аннушка стала пробовать соус к обеду, обварила язык и прогнала Лиду из кухни. Так Лида ничего и не узнала от Аннушки. Лида потом в овраге Устюшу расспросила, и Устюша ей все рассказала.

Устюша сказала, что она и все они - и Домашка, и Дунька, и Глашка - все белый хлеб любят, а только "николы" не едят, и по большим праздникам не едят, разве в Светлое Христово Воскресенье хозяйка к разговеньям испечет. Белый хлеб не в пример вкуснее, слаще черного. И башмаки, как на господах, тоже хорошо, верно, носить, потому что в башмаках, верно, ноге небольно, а так-то, без башмаков да без лаптей, очень больно. Так ногу-то всю и обдерешь по камням. И платье на Лиде лучше ихнего. Устюше хотелось бы такое платье надеть, а Глаша нарядилась бы в розовый сарафан и пошла бы по улице в праздник гулять. А еще всем бы хотелось, чтобы черного хлеба хозяйка давала побольше. А то другой день скажет: "Нетути" - а там и живи как знаешь.