Девственница

– Нет, эти точно не считаются. Ничто не считается до пубертатного периода.

– Ну, что я могу сказать? Я из очень католической семьи. У меня три брата, две сестры и самые консервативные родители на свете. И в тот день, когда я поняла, что люблю девушек и только девушек, я поняла, что хочу стать монахиней.

– Сколько тебе было лет?
– спросила Элли.

– Тринадцать.

– Ты с тринадцати лет знала, что хочешь стать монахиней?

– Сестра Мэри Патрик пришла в школу, в которой я училась, и прочитала небольшую лекцию о вступлении в религиозные ордена. Я сразу же влюбилась в нее, и в идею стать монахиней. Думаю…

Кайри прислонилась к стойке и скрестила руки. Если сестра Мэри Патрик выглядела так же, как сейчас Кайри, словно ангел во всем белом, неудивительно что Кайри влюбилась в нее.

– Думаю, они стали для меня неделимыми. Идея любви и идея уйти в монастырь. Они были одним целым, две струны одного аккорда. Если я хотела одного, я должна была получить другое.

– Ну и как у тебя пока получается?

– Пока...
– Кайри улыбнулась.
– До сих пор последний месяц был самым счастливым месяцем в моей жизни.

– Стадия медового месяца, - ответила Элли.
– Это пройдет.

– Думаешь?

– Я пробыла здесь достаточно долго, чтобы увидеть, как три послушницы прошли от стадии «Это рай на земле» до «Вытащите меня отсюда к чертовой матери».

– Но они не ушли?

– Одна ушла. Две все еще здесь. Сейчас ей лучше. По крайней мере, у нее прекратились приступы паники во время вечерни. Сестра Аквинас называет это прогрессом.

– Похоже, твоей маме здесь нравится.

– Да. Но мама хотела стать монахиней с тех пор, как... даже не знаю. Она говорит, всегда.

– Почему она так долго думала?

– Из-за меня, - ответила Элли, пожимая плечами. Она положила сложенные полотенца в корзину и принялась за новую стопку.

– Она забеременела тобой?

– Когда ей было семнадцать. Потом она развелась и, конечно же, ты не можешь вступить в религиозный орден, будучи разведенной и с ребенком. Но потом убили моего отца, и это означало, что формально она вдова. Она вернулась в колледж, получила диплом, и несколько лет назад приехала сюда.

– Молодец.

– Да, наверное, так оно и есть. В то время я этого не понимала. Теперь я начинаю это понимать.

– Ты видишь в ней перемену?

– В маме? Определенно. Она была очень злой, - ответила Элли.
– Злилась на себя, но часто срывала злость на мне. Не физически. Она не была жестокой или что-то в этом роде. Просто... печальной. Очень печальной, и я делала ее еще печальней.
– Воспоминания о сотне ссор матери и дочери вспыхнули в ее голове в одно мгновение.
– Она была не такой, какой должна была быть. И вот теперь она наконец-то здесь.

– Ужасно быть не тем, кем Бог создал тебя. Думаю, что это причина большинства страданий во всем мире, - сказала Кайри.
– Люди пытаются быть теми, кем не являются, или не становятся теми, кем должны стать.

– Может быть. Но что делать, когда не знаешь, кем ты должен быть?

– Спроси меня. Я отвечу.

– Отлично. Кем я должна быть?

Кайри снова подняла станицы.

– Этим.

– Этим? Девушкой, занимающейся сексом с копом?

– спросила Элли, изогнув бровь.
– Не думаю, что когда-либо трахалась с копом. Или с учителем музыки.

– Писателем, - ответила Кайри.
– Ты должна писать книги. Профессионально. За деньги. Как моя сестра.

– Писать книги, - повторила Элли.

– Профессионально, - повторила Кайри.
– За деньги. Вот. Я же говорила, что придумаю, что тебе делать со своей жизнью. Даже можешь делать это здесь. Тебе не нужно уезжать.

– Мне, скорее всего, придется ездить куда-то с компьютером, - ответила Элли.
– Печатать, понимаешь. Сомневаюсь, что издатели принимали рукописи с 1890 года.

– У матери-настоятельницы в кабинете есть компьютер.

– Это хорошо. Я попрошу ее одолжить его, чтобы напечатать мой роман о полицейском-новичке, у дерева лишившем девственности старшеклассницу, после того как убил ее брата.

– Ну... ты можешь перефразировать, - усмехнулась Кайри.
– Можно назвать это диссертацией.

Элли поморщилась при слове «диссертация».

– Что?
– спросила Кайри.

– Сила привычки. Прости. Во всяком случае, писать книги - это забавная идея. Я писала короткие рассказы с тех пор, как приехала сюда. Очень депрессивные.

– Выброси их, - ответила Кайри.
– На коротких рассказах не заработаешь. Пиши романы.

– Я подумаю об этом.

– Ты говоришь это таким тоном, что я думаю, вряд ли ты будешь думать об этом.

– Я подумаю об этом, обещаю.

– Ты ведь закончишь книгу, правда?
– спросила Кайри.
– Я хочу знать, что будет дальше.

– Я не знаю, что будет дальше.

– Ты умная. Узнаешь. Хотя тебе стоит более детально расписать сцену секса у дерева. Это было весело.

– В реальной жизни это не так весело. Кора на спине очень дерет.

– У тебя был секс у дерева?
– спросила Кайри с широко распахнутым глазами.

– Только не с деревом. У дерева.

– О, Боже, - усмехнулась Кайри и склонилась над гладильной доской Элли.
– Расскажи мне все.

– Однажды у меня был секс, и это было у дерева. Конец.

– Ладно, может тебе не стоит быть писателем.
– Кайри снова выпрямилась и вздохнула.

– Я не собираюсь рассказывать грязные подробности своей сексуальной жизни девственной монахине, которую никогда не целовали.

– Элли, я скажу тебе правду, и ты должна поверить мне, потому что это правда.

– Какую?

Кайри потянулась и взяла Элли за руку. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то держал ее за руку, что Элли забыла, как это приятно - простое прикосновение пальцев к пальцам, прижимание ладоней к ладоням.

– Правда в том, что... на земле нет никого, кто хотел бы услышать подробности твоей сексуальной жизни больше, чем девственная монахиня, которую никогда не целовали.

Элли уставилась на Кайри. Она думала, что они шутили, просто шутили. И хотя слова Кайри были шутливыми, они были сказаны серьезным тоном.