Девственница
Шрифт:
Кайри уставилась на нее. Ее глаза были широко распахнуты от шока. Она не произнесла ни слова, не издала ни звука. Это было самое долгое молчание Кайри в ее присутствии. Шок в ее голубых глазах сменился ужасом, а затем чем-то еще более страшным.
Отвращение.
Кайри развернулась и вышла из уборной, не сказав больше ни слова.
И, как она и хотела, Элли, наконец, осталась одна.
Глава 18
Элеонор перелистнула страницу в своей книге, подложила под голову вторую подушку и принялась читать. Она была так поглощена рассказом, что
И все же она продолжала читать, не отрывая взгляда от лежащих перед ней слов.
– Граф Монте-Кристо, - сказал Кингсли, протягивая руку и выхватывая книгу из ее рук.
– Отличный выбор. История о горькой мести с идеальным концом.
– Я получаю удовольствие, - ответила она.
– Получала удовольствие, пока кто-то грубо не прервал.
– Она забрала у него книгу и устроилась на подушках. Была почти полночь, поэтому на ней была только одна из рубашек Кингсли - белая с жемчужными пуговицами спереди. Она закинула ногу на ногу и попыталась продолжить чтение. Затем она почувствовала руки Кингсли на своих ногах. Он раздвинул их.
– Кингсли...
– Тебе уже лучше, ch'erie?
Она посмотрела на него поверх книги.
– Намного.
– Bon. Tr`es bon, - сказал Кингсли, наклоняясь и целуя ее бедро.
Она продолжила чтение.
Кингсли расстегнул третью пуговицу на его рубашке, которую она решила украсть для сна. Он отодвинул ткань в сторону и поцеловал ее левый сосок. Она ощутила восхитительное напряжение в животе.
– Кингсли, ты здесь чтобы соблазнить меня?
– спросила она.
– Пока я пытаюсь читать?
Он обвел языком вокруг ее соска и ответил, - Oui.
– Оу, - ответила она, закрывая книгу с громким хлопком.
– Тогда какого хрена я это читаю?
Она швырнула книгу через всю комнату. Кингсли рассмеялся и сел.
– Тебе следовало быть повежливее с Дюма, - сказал он.
– Величайший французский писатель.
– Я предпочту быть вежливой с тобой, monsieur. Величайший французский любовник.
Кингсли оседлал ее колени и поцеловал в губы. Это был медленный, мягкий, чувственный поцелуй, всего лишь прелюдия к каким-то декадентским планам, которые он строил для нее этой ночью. Как бы она ни скучала по Сорену, когда тот уезжал, по крайней мере, он всегда оставлял ее с лучшей в мире нянькой.
Кингсли просунул руку ей под рубашку и положил на живот. Как хорошо обученный сабмиссив, она раздвинула для него ноги и предоставила доступ к каждой частичке себя, которые он только мог пожелать.
Он раздвинул складочки ее киски кончиками пальцев и нежно помассировал вход во влагалище. Когда она стала влажной от его прикосновения, он вошел в нее одним пальцем.
– Ты единственная женщина, в которую я кончал, - сказал он, нажимая на ее любимую точку, прямо под лобковой костью.
– Ты знала об этом?
Она слегка покраснела от его слов. Кингсли был непреклонен в использовании презервативов. В доме не было ни одной комнаты, в которой не стояло бы хрустальной чаши с ними. Но с ней он никогда ими не пользовался. С ней и только с ней.
– Знаю, monsieur.
– А знаешь почему?
– спросил он, проталкивая второй палец.
– Нет.
– Он кончает в тебя, - сказал Кингсли.
– И это делает эту дырочку очень особенной для меня.
Она рассмеялась и приподняла
бедра.– Кончай в меня, сколько хочешь. Он отдал меня тебе. До его возвращения, я вся твоя.
Они снова поцеловались, целовались долго, пока он трахал ее пальцами. Он раздвинул их внутри нее, раскрывая ее для себя. Она текла и тяжело дышала.
– Я думал попробовать что-то особенное с тобой, - сказал Кингсли.
– Потому что ты так много значишь для него и для меня.
– Все, что захочешь, - ответила она.
– Ты же знаешь, я сделаю все, что ты скажешь.
Кингсли поцеловал ее в мочку уха, шею под ухом.
– Пойдем ко мне в спальню. Там я тебе все расскажу. Но...
Она изогнула бровь.
– Но что?
– То, чем мы займемся, должно остаться в тайне, - прошептал он.
– В тайне? От кого?
– От него.
На мгновение она замерла.
– Почему мы должны держать это в секрете от Сорена?
– спросила она.
– Ему все равно, чем мы занимаемся.
– Это ему будет не все равно, - ответил Кингсли с улыбкой, которая на долю секунды была нервной.
– Что это?
Кингсли вытащил из нее пальцы.
– Пойдем узнаем. Если осмелишься, - сказал он, и прежняя плутоватая улыбка вернулась.
Он оставил ее одну в спальне, а сам пошел к себе.
Элеонор хотела последовать за ним, но сомневалась. Что такого странного Кингсли планировал для них сегодня вечером, что не хотел, чтобы она рассказала об этом Сорену? Они с Кингсли занимались всеми практиками, которые только можно придумать, даже более жесткими вещами, такие как игра с изнасилованием, игра с дыханием, игра с кровью. Обычно Сорен был с ними, но не всегда. Все, что имело значение для Сорена, чтобы она была хорошей девочкой, подчинялась Кинсли, когда было велено, и рассказывала Сорену все эротические подробности того, что происходило после.
Что-то, о чем они не могли рассказать Сорену? Смесь желания и любопытства привела ее по коридору в спальню Кингсли. Открыв дверь, она обнаружила, что он зажег полдюжины свечей. Они горели по обе стороны от его большой красной кровати. И собак, которые всегда спали в его комнате у подножья кровати, нигде не было видно.
– Запри дверь, - произнес он редкую команду. Никто не посмеет прервать хозяина дома в его спальне, предварительно не постучав.
Она заперла за собой дверь.
– Кинг, я немного напугана, - призналась она, подходя к нему. Он стоял возле кровати и уже начал раздеваться. Он был босиком и снял жакет. Он мог бы сойти за графа Монте-Кристо в облегающих черных брюках, белой рубашке и черно-красном жилете с вышивкой. Его волосы сегодня выглядели по-Байроновски. Его бывшая подружка, Чарли, коротко их подстригла, но он начал отращивать их снова, и теперь они вились до самых ушей.
– Если тебе от этого легче, то я тоже.
– Мне совсем не легче. Ни сколько.
Она кивнула на свечи, мерцающие в тишине, тишине, исходившей от Кингсли. Сегодня он был другим. Ничего похожего на Кингсли, к которому она привыкла, на Кингсли, который мог заставить ее замолчать взглядом, поставить на колени кивком. Бывали дни, когда она не могла приблизиться к нему и на пять футов, чтобы он не схватил ее, не бросил на колени и не шлепал, пока она не начинала кричать и хохотать. Ничего из этого сейчас. Кингсли нервничал? Смущен? Сейчас ей не следовало встречаться с ним взглядом. Она уже должна быть на коленях, у его ног, повинуясь, служа, подчиняясь.