Деяния ангелов
Шрифт:
Помню, приехал как-то к Алексею, думал, вместе покумекаем, куда податься — в сауну с девчонками или к нему на дачу да напечем шашлыков под водочку. А он сидит и сосредоточенно так марки в лупу рассматривает. «Смотри, — говорит, — какую я красавицу в одного филателиста выменял!» — и тычет мне под нос полуистлевший клочок бумаги. «Ты что, — спрашиваю, — рехнулся? Чем ты занимаешься? Субботний день, солнышко светит, а он, как слюнявый онанист, какие-то фантики перебирает!» «Ну, что ты, филателия — это же интереснейшее занятие, — стал оправдываться Алексей — Многие великие люди питали к ней слабость». Я рассмеялся ему в лицо: «Очнись! Жизнь коротка, как всполох молнии, завтра-послезавтра нас понесут на кладбище. А тебе на смертном одре и вспомнить-то
Наш разговор тогда так ничем и не закончился. Но, как я теперь думаю, мои разглагольствования все-таки посеяли в душе Алексея зерна сомнений в правильности его образа жизни. И зерна эти позже проросли любовной связью с Люсей. Вот только всходы оказались с изъяном — я говорил о мужской потребности иметь романтические отношения с женщинами, но не о том, что ради них надо бросать жену. Видать почва — душа Алексея — была для них не особо благодатной…
И вот теперь он сидит передо мной — молчалив, мрачен и крепко выпивши. Рядом — Настя. Настроение у нее подавленное.
— Что мне с ним делать — ума не приложу, — она кивком головы указывает на мужа, посасывающего пиво прямо из литровой бутылки. — Он уже три дня пьет и ничего не ест.
— Совсем ничего? — переспрашиваю я, озабоченно поглядывая на Алексея.
— Ничегошеньки! — вздыхает Настя. — Я ему и грибной суп предлагала, и пельмени, и его любимые котлеты по-киевски. Не хочет!
— Да, дело серьезное! — качаю я головой и незаметно делаю ей знак, дескать, уйти, дай нам поговорить с Алексеем наедине.
Настя, вспомнив, что у нее не развешано постиранное белье, быстро выходит из кухни. А я закуриваю и некоторое время молчу — жду, чтобы Алексей сам начал разговор. Но он безмолвствует — пьет пиво и курит, стряхивая пепел прямо на стол.
— Слушай, с чего это ты вдруг решил загулять? — не выдержав слишком затянувшейся паузы, спрашиваю я эдаким слегка шутливым тоном. Хотя прекрасно понимаю состояние Алексея. Я бы сам пил по-черному, если бы любимая женщина, которая ждала от меня ребенка, ушла вот так из жизни…
— Тошно мне! — бросает
он, не поднимая головы.— Бери себя в руки! — советую я. — Не мучай жену. Она же переживает за тебя…
Он небрежно кидает под стол пустую бутылку и открывает другую — полную.
— Плевать! Пусть помучается…
Я смотрю на друга с недоумением:
— Ты что говоришь? Вы прожили вместе столько лет, делили на двоих и радости, и невзгоды, построили дом, вырастили дочь… Жена — самый родной для тебя человек, как можно не пожалеть ее?
— А мне вот не жалко! — огрызается Алексей. — И вообще, отстань от меня со своими нравоучениями!
Обиженно отворачиваюсь и, пожав плечами, тихо произношу:
— Какие нравоучения? Я просто даю тебе совет, как друг.
Он поднимается из-за стола, стоит, покачиваясь, на нетвердых ногах. Потом делает несколько неуверенных шагов к окну, останавливается и вдруг во всю мощь легких затягивает:
— По Дону гуляет! По Дону гуляет! По Дону…
С грохотом открывается дверь кухни. На пороге — перепуганная Настя:
— Что тут у вас? Алеша…
— Уйти, змея! — рявкает Алексей через плечо. — Вот отсюда, зараза!
Женщина вмиг теряет самообладание. Ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать.
— Не смей! Не смей меня оскорблять! — кричит она.
Я подхожу к ней, беру под руку и вывожу за порог.
— Настя, не нужно истерик! — прошу я. — Ты же видишь, он пьян.
— Алешка и раньше, случалось, выпивал, но никогда не повышал на меня голос, тем более — не оскорблял, — глотая слезы, лепечет она.
— То было раньше! — твердо говорю я. — Ты думаешь, ему сейчас легко?
Настя не хочет слушать, Оттолкнув меня, она влетает в кухню и не своим голосом орет:
— Это все из-за той шалавы! Из-за нее, мерзавки! Пусть гниет в земле, поделом ей!
Алексей разворачивается, его лицо искажено гримасой боли и ненависти. Он медленно заносит кулак. Я подскакиваю, хватаю друга за руку и начинаю заламывать ее ему за спину. Но сделать это не так просто — Алешка на голову выше меня и пуда на полтора тяжелее.
— Немедленно сядь и успокойся! — прошу я.
Он опускает кулак и опять отворачивается к окну.
— Ваня, я эту скотину видеть не могу! — цедит сквозь зубы. — Скажи ей, чтобы не путалась у меня под ногами! Не то…
Я растерянно взираю то на Настю, то на Алешку, не зная, что предпринять. У меня нет ни малейшего представления о том, как им помочь.
— Послушай, — говорю я ей. — Пожалуйста, оставь его одного. Пусть сидит себе и пьет свое пиво. Пройдет какое-то время, он успокоится…
— Я сама его успокою, — трясет кулаками она. — Так успокою…
— Заткнись! — гундосит Алексей и искоса с угрозой смотрит на жену.
— Он сегодня работу прогулял, Ваня! — продолжает вопить Настя. — Если и завтра не выйдет, его выгонят, как паршивую собаку!
Мой друг делает глоток из бутылки, тычет пальцем в сторону супруги и гогочет:
— Она подохнет с голоду без моей получки! Вот я посмеюсь!
Настя изо всей силы топает ногой по полу и, как резанная, кричит:
— А ты, ты не подохнешь?! На какие шиши станешь покупать себе сигареты и водку?
— Мне об этом нечего печалиться! — презрительно усмехается Алексей и выпускает струйку дыма прямо в лицо Насте. — Я недавно купил стройматериалы для летней кухни? Купил! Теперь продам! Надо будет — и машину загоню!
— А я на развод подам и на раздел имущества! — неистовствует женщина. — Половину машины мне присудят!
— А мне полдома! — потешается Алексей. — Круто погуляю, когда продам!
Настя беспомощно зевает ртом, она не знает, что сказать, чем крыть. У нее просто нет слов.
— Ну, а сам-то где жить будешь? — наконец, вопрошает она, растерянно блуждая глазами по углам кухни.
— Да бабу себе найду с хатой! — равнодушно изрекает Алексей, отирая мокрые от пива губы. — Я мужик с руками и с головой, в одиночестве не зачахну, найдется какая-нибудь грудастая дамочка…