Деяния ангелов

Мне показалось, что Инга говорит это уже вполне серьезно, даже с некоей обидой. Господи, неужели ревнует? Так, может, мои подозрения — все-таки полная нелепица, чушь на постном масле? И правда, как может женщина превратится в кошку? Кто поверит в этот бред?

— Я говорил не о женщине, а о самой что ни на есть натуральной кошке, — спокойно объяснил я. — Она напала на меня посреди улицы и расцарапала руку.

— Не бешенная ли эта кошка часом? — предположила Инга с тревогой.

— Нет! — поспешил заверить я. — Просто глупая и агрессивная.

Уже через сорок минут мы сидели друг против друга в кухне за столом и пили чай.

— Так что ты там говорил о кошке? — напомнила Инга.

Я протянул правую руку, на ней виднелось несколько глубоких царапин и укусов. Женщина пристально их рассмотрела и сообщила:

— Ткани возле ранок сильно воспалены. Ты их чем-то обрабатывал?

— Да, перекисью водорода.

— И все? — возмутилась Инга. — А йодом или зеленкой почему не смазал? И почему не перевязал руку бинтом?

— Я лишь недавно снял бинт, — озабоченный вид хозяйки квартиры меня забавлял. — Он мешал мне набирать текст….

Она быстро вскипятила воду с какими-то травами, вылила ее в глубокую миску и приказала:

— Как только вода немного остынет, сунь в нее руку и подержи. Эта ванночка уменьшит воспаление… А вообще-то, надо бы сходить в поликлинику и получить прививку от бешенства.

— Та кошка не была больной! — отрезал я.

— Уверен?

— Абсолютно!

После того, как я хорошо пропарил руку, Инга смазала ее какой-то вонючей мазью и тщательно перевязала. И болезненные ощущения сразу прошли…

Пока не стемнело, мы поехали на моей машине прокатиться по городу. Об этом попросила Инга, сказав, что совсем не знает Запорожье и хотела бы на него посмотреть хотя бы из окна автомобиля. Я согласился, полагая, что мне тоже следует развеяться.

Мы пересекли плотину Днепрогэса туда и обратно, побывали на Хортице. Потом рванули через полгорода к парку «Дубовая роща». Тут-то и тормознули нас гаишники. Они обвинили меня в том, что я не пропустил людей на пешеходном переходе, и это было правдой. Однако писать протокол почему-то не стали и даже не намекнули на взятку. Просто пожурили и отпустили. Отъезжая от поста, я похлопал Ингу по бедру и пошутил:

— Если бы гаишники выписали мне штраф, ты бы их, наверно, прикончила…

Она убрала мою руку со своей ноги и обиженно заметила:

— Ты язвительный человек!

— Ладно, прости! — вздохнул я. — Больше не буду.

— Кстати, тот толстый капитан, который тебе махнул палкой, скоро свое получит, — как бы между прочим произнесла моя пассажирка, сосредоточенно глядя в окно.

— Ты опять…

— Причем тут я! — огрызнулась Инга. — Дело вот в чем. Не так давно этот толстяк не совсем заслуженно оштрафовал старика на полусгнившей «Таврии». Тот так просил простить его, так просил… Говорил, что получает мизерную пенсию и еле сводит концы с концами, рассказал, что у него на попечении находится семнадцатилетняя сиротка-внучка, которая сильно болеет. Но слова старика не тронули сердце гаишника, он выписал максимальный штраф….

— И что дальше? — я вдруг представил этого несчастного деда, слезно просящего пощады у непреклонного милиционера, которому должностная инструкция и желание выслужиться заменили человечность и совесть. — Рассказывай!

— Ну, что дальше… — вздохнула Инга. — Когда старик забирал свои документы вместе с протоколом из рук гаишника, то в сердцах выкрикнул: «Пусть вас Бог накажет!». А уже, сев в свою машину, прибавил: «Пусть твои дети будут прокляты!» И его слова были услышаны…

— Кем? Богом? — уточнил я.

— Нет, Бог таких слов не слышит, — тихо произнесла Инга. — Но тот, кто услышал проклятия старика, тоже всемогущ. И теперь через полтора года капитан умрет от кровоизлияния в мозг, но перед этим его восемнадцатилетнего сына до смерти забьют грабители.

— Но это же чудовищно! — закричал я, повернув разгневанное лицо к своей пассажирке.

— Может, и чудовищно, — повела она плечом. — Зато справедливо….

— Откуда ты знаешь все эти подробности — о старике, о судьбе гаишника и его сына? — я надеялся, что Инга сейчас рассмеется и скажет, что просто нелепо пошутила.

Но этого не произошло.

— Я ведь все-таки ясновидящая, — равнодушно бросила она. — Не забывай этого….

— Но ты же не станешь утверждать, что видишь будущее каждого человека? — допытывался я.

— Конечно, не стану, — подтвердила она. — Но будущее этого капитана и его сына вижу прекрасно…

Я с досадой махнул рукой и, достав сигарету, смачно закурил. К дому Инги мы возвращались в полном молчании. Ее предсказание дальнейшей судьбы толстяка-капитана не давало мне покоя. Но все же мне хотелось надеяться, что с ним и его сыном ничего плохого не случится.

Глава четырнадцатая

Должность собственного корреспондента газеты не особо обременительна. Но расслабляться нельзя, все запланированные статьи нужно готовить вовремя и, кроме них, почти каждый день отправлять в редакцию пару коротких сообщений о событиях, происшедших в области. Правда, иногда для того, чтобы написать какую-нибудь небольшую корреспонденцию, приходится встречаться с десятком людей и ездить во многие места, часто довольно отдаленные друг от друга. А еще в работе собкора есть одна особенность — у него нет коллег. То есть, они есть, но не рядом. А это значит, что часто бедному журналисту даже не с кем поговорить.

Поначалу такое вот творческое одиночество, работа вне коллектива мне очень нравились. Никаких хлопот! Не нужно выслушивать жалобы кого-нибудь из сослуживцев на «деспота»-шефа; не надо утруждать себя подбором подходящих комплиментов для стареющей секретарши, которая без внимания мужчин мгновенно увядает, будто цветок, выставленный в январе на балкон; никто не ждет от тебя участия и понимания, восхищения и благодарности… Но вскоре я стал тяготиться положением трудяги-единоличника. Ведь неделями обходиться без общения — настоящий кошмар! Жена с утра до вечера на работе, сын — в университете или за компьютером, от которого его не оторвать. Сидишь в четырех стенах, пишешь и скучаешь, пишешь и скучаешь! Оторваться бы на полчасика да поболтать с кем-нибудь… Но с кем? Рядом ведь никого!

Когда такое положение вещей уже достало меня до печенок, я нашел довольно простой выход: научился быстро управляться с работой, отводя ей не больше двух-трех часов в сутки, а остальное время коротал у любовницы. Встречался, конечно, и с друзьями-приятелями, но не часто — в последние два-три года я что-то перестал находить с ними общий язык. Возможно, из-за того, что их интересы поменялись, а мои остались прежними. Я как любил общаться с женщинами, так и продолжаю любить, а друзья теперь заняты в основном детьми, внуками, дачами да собственным здоровьем. И уговорить кого-то из корешей развеяться, как в былые времена, становится все труднее.