Дикая

Хочу к Никите. Уткнуться в его плечо и отчаянно плакать. Он успокоит меня, я знаю. В его объятиях всегда уютно и тепло. Он моя спасительная гавань. Я должна бежать к нему прямо сейчас.

Ноги в кроссовках опять болели, так всегда бывало, если я переходила на бег. Но я не останавливалась. Летела что есть мочи прочь из дома, прочь от их ужасной новости.

Меня продали за овец и муку! Какой кошмар!

Кому расскажешь — не поверят. Только Никита…

Смахивая брызнувшие слезы, я мчалась и мчалась, пока не оказалась у двора Алешиных. На улице стемнело. Ноги гудели, а пальцы болезненно сжались от боли.

Свет в их дворе и доме уже не горел. Дед Савва рано ложился спать, а Никита, возможно, торчал перед ноутбуком в своей комнате. Мой торопливый побег из дома за утешениями друга был бессмысленным. До второго этажа, где он, наверняка, сейчас валяется в своей кровати, я не долезу, лазаю плохо. Да и овчарка будет лаять, разбудит Савву. Даже во двор бесшумно не попасть.

Шмыгнув носом, я смахнула слезы и осторожно пошла в обход их двора. Попробовать войти с задней калитки?

Но там был гараж, а значит появлялся шанс нарваться на старшего брата. Кирилла я всячески решила избегать. Только при мысли о нем, меня охватывало жгучее чувство стыда и кое-что такое, о чем было даже страшно подумать. Это было неправильно и слишком…

То, что я наделала тогда, было слишком. Вот и все.

Впрочем, учитывая, что Кирилл и так часто отсутствовал дома, всю прошедшую неделю я его даже издали не видела.

Проскользнув за калитку и придержав за щеколду, чтобы не громыхнула и не разбудила псину, я осторожно ступила в траву. Может, зря я так вломилась? Могла бы все рассказать и завтра. Мать ведь права, никуда я не денусь. Вернусь сейчас домой и лягу спать. Обмусолю все в своей голове, смирюсь с положением.

Разве Никита смог бы помочь?

Я точно заберу тебя с собой, Огонек. Ты моя навеки.

У него даже нет работы. Никита, в отличие от меня поступил в институт и учится очно. Скоро наступит сентябрь, а значит он уедет.

Пригорюнившись, я незаметно кралась к дому, как вдруг из гаража до меня донеслись звуки. Резко остановившись, я застыла, прислушиваясь. Неужели Кирилл дома?

А потом… я почувствовала, как меня бросило в ледяной жар. Щеки, да что там, все лицо ошпарило. Потому что я услышала стоны и звуки возни. Даже такой неопытной дурочке как я было понятно, чем занимались в гараже.

Картина того, как Кирилл имеет кого-то на своем мотоцикле так мгновенно появилась перед глазами, что я аж пошатнулась. И чуть не закашлялась.

Испугавшись, что меня услышат, я лихорадочно присела у стены гаража, бестолково пытаясь спрятаться. Нет бы бежать отсюда сломя голову, но я, вытаращив глаза, прислушиваюсь к каждому звуку, будь то хриплый стон или влажные причмокивания. Просто не могу уйти.

Снова в голове с мазохистским упрямством появляются картины того, что могло бы быть в том охотничьем домике, если бы… А когда мои кошмарные фантазии переместились в этот гараж за спиной, я была уже на грани. Ну точно сумасшедшая. Ненормальная!

И вот я уже собралась с силами поднять свой зад и удрать прочь с Алешинского двора, как внезапно узнаю женский голос, когда она выкрикивает «О, да! Сильнее!».

Это Леська. Сто процентов она.

Хмурюсь, ничего не понимая.

Что? Кирилл и… она? Это… странно. До этого момента я даже не подумала бы что они пересекались.

А потом, когда ей отвечает мужской голос, все внезапно становится на свои места. Ведь с Леськой оказывается совсем не Кирилл.

А мой Никита.

Первые мгновения я, кажется, совершенно ничего не испытываю. Просто продолжаю сидеть в полнейшем затупе, не шевелясь. Потом на меня с запозданием обрушиваются горечь и обида, в глазах в сотый раз за сегодня появляются слезы.

Я знаю, что сама виновата перед ним, сама храню постыдный секрет, произошедший неделю назад. Ведь не имею никакого права обижаться и злиться, но все равно меня накрывает. Мне плохо.

И если неделю назад я глупо верила, что все еще можно исправить, то сейчас с щемящей тоской на сердце я осознаю, что моя первая любовь закончилась. Мое детство закончилось. И мы с Ником больше не дети, рыбачащие на озере и пересматривающие диснеевские мультфильмы.

Прямо сейчас он трахает Леську в пыльном гараже, а я… Я умираю здесь за стеной. Но не от того, что разочарована в нем. Нет. Это не совсем честно.

Я умираю только от того, что снова осталась одинока. И от того, что закончилась определенная веха в моей жизни.

— Я люблю тебя! — страстный выкрик Леськи возвращает меня из моих тяжелых грез в реальность. Мое лицо щекочет высокая трава.

— Лесь, ты же знаешь… — с досадой отвечает ей Ник.

— Что? — в девичьем голосе боль и обида. — Ее любишь?

— Ты знала, я никогда не отрицал.

Я почти вижу, как он равнодушно пожимает плечом, потому что голос у него донельзя равнодушный. Прикрываю глаза.

— Как ты можешь… Я же все это время…

— Хватит. Это просто перепихон.

— А ее, значит, бережешь? Да она же шуганная. Бревном будет лежать, когда дойдет до этого! Да может и не целка вовсе!

— Лесь, вали домой. Я тебе говорил? Говорил. Ну что ты ожидала? — И после недолгой паузы: — Чего смотришь? Одевайся я сказал!

Всхлипывания Леськи окончательно выводят меня из транса. Поднявшись с травы, я, похрамывая, побрела в сторону калитки. Мне здесь больше нечего было делать.

Пройдя сотню метров от двора, я разулась. Освобожденные ступни словно вздохнули с облегчением. Связав шнурки между собой, я аккуратно повесила обувь на ближайшем суку. Мне они больше не нужны.

Домой пошла босиком.

Когда добралась до дома, было уже темно. Все легли спать.

Сполоснув в тазу ноги, я даже не нашла сил добраться до бани, чтобы помыться целиком. На меня навалилась вселенская усталость. Душа будто разодрана на кусочки.

В комнате было тихо.

Взглянув на пустующую Дуняшину кровать, я закусила губу, чтобы не закричать. Как мне ее не хватало! Почему она меня бросила?!

Спать не хотелось. Хотелось собрать себя воедино, заполнить черную жгучую дыру в груди чем-то, что могло бы отвлечь.

Анфиса не спала. Лежала на спине, безмолвно разглядывая узоры от занавески на потолке. Даже не вздрогнула, когда я подошла и присела на ее кровать. И только когда я осторожно легла рядом с ней, робко и с надеждой ее обнимая, она пошевелилась. Ее руки, пропахшие выпечкой, обняли меня в ответ и без слов прижали к себе. Накрыли нас обеих одеялом.

Так мы и лежали еще какое-то время в полнейшей тишине, прежде чем уснуть. Потерянные и беспомощные. Мы ничем не могли друг другу помочь. Могли только крепко обнимать, даря призрачную надежду на то, что все будет хорошо.