Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

– Асенат, – произнёс он, – вы и так мне уже очень многим обязаны. Вы на волосок от смерти, и ножницы – в моих руках. Моя жизнь полна трудов и забот, и я бы предпочёл – в его голосе отчётливо прозвучали металлические нотки, – чтобы вы встречали меня с более доброжелательным видом.

Повторяться ему не пришлось, поскольку впредь в его присутствии я вела себя с напускной весёлостью, за что он вознаграждал меня своим обществом и ещё более подробным посвящением в свои планы. В задней части дома он обустроил лабораторию, где день и ночь работал над своим эликсиром. Он частенько навещал меня в моей гостиной, иногда жалуясь на неудачи, но гораздо чаще взахлёб рассказывая об успехах. Его долгое присутствие становилось практически невыносимым, и столь же безрадостным становилось для меня осознание того, что жизнь уходит из него капля за каплей. Однако, несмотря на это, он беспрестанно распространялся о блестящем будущем и с юношеской самоуверенностью строил планы один грандиознее другого. Как я ему отвечала, я уже не помню, но мне всегда удавалось находить нужные слова и интонации, хотя само его присутствие вызывало у меня отвращение.

Неделю назад доктор явился ко мне с восторженным выражением на лице. Мне сразу бросилось в глаза, что он сильно исхудал.

– Асенат, – торжественно объявил он, – я выделил последний недостающий компонент. Через неделю наступит финальная, наиболее опасная часть эксперимента. Однажды вы уже стали невольным свидетелем провала подобного опыта. Именно эликсир стал причиной ужасного взрыва, когда вы ночью проезжали мимо моего дома, и было бы глупо отрицать, что проведение столь сложной последовательности химических реакций в многомиллионном городе чревато огромной опасностью. С этой точки зрения я очень жалею, что покинул своё жилище посреди пустыни. С другой же стороны, мне удалось выяснить, что кратковременная неустойчивость эликсира в момент проведения опыта была обусловлена скорее недостаточной степенью очистки составных частей, нежели их сочетанием. Теперь же, когда я располагаю максимально чистыми компонентами, я почти не сомневаюсь в успехе. Через неделю, дорогая моя Асенат, наконец-то закончится долгое и томительное ожидание.

С этими словами он улыбнулся мне какой-то странной отеческой улыбкой.

Я улыбнулась в ответ одними губами, в то время как сердце моё сковал ледяной ужас. А вдруг его постигнет неудача? Или, что во сто крат хуже, опыт увенчается успехом? Что за жуткий и отвратительный подмёныш станет требовать моей руки? И была ли, в страхе думала я, какая-то доля истины в его хвастливых тирадах о том, что ему не составит ни малейшего труда сломить меня? Предположим, его опыт удастся. Предположим, он вернётся ко мне в обновлённом обличье, как вампир из легенды. Предположим, что благодаря какому-то дьявольскому очарованию… У меня закружилась голова, все мои прежние страхи исчезли, и я решилась выбрать худшую участь, нежели согласиться на этот безумный компромисс.

Мой ум заработал чётко и ясно. Присутствие доктора в Лондоне оправдывалось деятельностью общества мормонов. Часто в наших разговорах он с затаённым восторгом распространялся об этой организации, которой очень боялся, несмотря на то что имел там немалый вес. Он постоянно напоминал мне, что даже в грохочущем муравейнике Лондона за нами постоянно следит недреманное око из далёкой Юты. Его разношёрстные посетители – от простых миссионеров до ангелов-разрушителей – до того момента вызывали у меня лишь отвращение и страх. Я знала, что если моя тайна станет известна кому-то из старейшин, то судьба моя предрешена. И тем не менее, обуреваемая ужасом и отчаянием, я обратилась за помощью именно к визитёрам доктора. Однажды я перехватила на лестнице одного из миссионеров, человека невысокого звания, но не чуждого сострадания, наболтала ему кучу каких-то небылиц, чтобы как-то оправдать моё к нему обращение, после чего при его посредстве я вступила в переписку с семьёй отца. Они всей душой откликнулись на мои призыв о помощи, и в этот самый день я должна была совершить побег.

Всю прошлую ночь я просидела в своей комнате одетой, ожидая результата эксперимента доктора и приготовившись к худшему. В это время года ночи здесь короткие, и вскоре за окном забрезжил рассвет. Царившее в доме и вокруг него безмолвие нарушалось лишь звуками, доносившимися из лаборатории. Я прислушивалась к ним, постоянно глядя на часы, которые держала в руке, и ожидала условленного часа, снедаемая нетерпением и в то же время любопытством: чем же закончится опыт. Теперь, когда я знала, что могу рассчитывать на чью-то защиту, я начала в какой-то мере сочувствовать доктору и поймала себя на мысли, что даже желаю ему успеха. И когда несколько часов назад из лаборатории донёсся характерный хриплый возглас, я не выдержала, поднялась по лестнице и отворила дверь.

Доктор стоял посреди комнаты, держа в руках большую стеклянную колбу, на две трети заполненную какой-то ярко-жёлтой жидкостью. Его лицо светилось триумфом и восторгом. Увидев меня, он торжественно поднял колбу вверх.

– Победа! – воскликнул он. – Победа, Асенат!

И тут – то ли колба выскользнула из его дрожавших пальцев, то ли произошла спонтанная детонация – нас швырнуло в разные стороны. Меня ударило о дверной косяк, доктора отбросило в угол лаборатории. Мы пострадали от того же взрыва, который, очевидно, напугал вас на улице. Через мгновение от титанического труда, которому доктор посвятил всю жизнь, остались лишь осколки стекла да зловонные испарения, вырвавшиеся наружу сразу после того, как я выбежала из дома.

Дамский угодник (окончание)

Благодаря живой манере изложения и драматическим сменам интонаций, рассказ девушки вызвал у Чаллонера целую бурю эмоций. Его воображение, при обычных обстоятельствах, возможно, не являвшееся особенно богатым, на сей раз буквально аплодировало как предмету повествования, так и его стилевым особенностям. Однако заложенное в нём рациональное начало не до конца верило этому поразительному рассказу. Это была великолепная история, вероятно правдивая, но именно её правдивость и вызывала у него большие сомнения. Мисс Фонбланк являла собой воплощение благородной дамы, а дама, безусловно, вполне могла исказить истинное развитие событий. Но как джентльмену тактично сказать ей об этом? Его настроение ухудшалось с каждой минутой, и настал момент, когда оно упало до нуля. После того как она умолкла, он ещё долго сидел с озабоченным выражением на лице, глядя прямо перед собой и тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы поблагодарить её за рассказ. Он не испытывал ничего, кроме смутного желания как можно быстрее исчезнуть оттуда. Долгое молчание, с каждой секундой становившееся всё более неловким, внезапно было нарушено звонким смехом девушки. В нём взыграло уязвлённое самолюбие, он повернул голову и посмотрел на неё. Их взгляды встретились, и в её глазах он увидел такую неподдельную весёлость, что сразу успокоился.

– Как я понимаю, – начал он, – вы переносите все невзгоды с исключительной стойкостью и твёрдостью духа.

– Ах, неужели! – воскликнула она и разразилась ещё более заразительным смехом. Однако длился он недолго.

– Всё это, конечно же, прекрасно, – продолжила она, вмиг посерьёзнев, – однако я по-прежнему нахожусь в весьма печальных обстоятельствах, совладать с которыми, если вы откажете мне в помощи, мне будет весьма трудно.

При слове «помощь» Чаллонер снова помрачнел.

– Я всей душой на вашей стороне, – ответил он, – и счёл бы за счастье помочь вам. Однако положение наше более чем странно, и обстоятельства, на которые, уверяю вас, я никоим образом не могу повлиять, лишают меня удовольствия помочь вам… Разве что, – добавил он, ощутив некоторое просветление, – я мог бы предложить вам обратиться в полицию?

Она взяла его за руку и посмотрела ему прямо в глаза тяжёлым взглядом. Он с удивлением заметил, что впервые за всё время их краткого знакомства её лицо сделалось белым, словно полотно.

– Если вы поступите именно так, – произнесла она, – то, уж верьте моему слову, вы просто убьёте меня.

– Боже сохрани! – воскликнул Чаллонер.

– Ах, вот оно что! – вскричала она. – Я вижу, что вы не верите рассказанному мной и не придаёте особого значения опасностям, со всех сторон подстерегающим меня. Но кто вы такой, чтобы судить? Моя семья разделяет мои опасения, она тайно помогает мне, и вы сами видели, какого посредника и какое место они выбрали, чтобы снабдить меня средствами, необходимыми мне для бегства. Я признаю, что вы смелый и умный человек, к тому же вы произвели на меня самое благоприятное впечатление. Однако как вы можете ставить своё мнение выше мнения моего дядюшки, бывшего министра с огромным политическим опытом и человека, приближённого к Её Величеству? Если я сумасшедшая, то кто же тогда он? К тому же, мне кажется, у меня есть особые причины просить вас о помощи. Какой бы странной вам ни показалась моя история, вы знаете, что большая её часть – сущая правда. И если вы, слышавший взрыв и видевший мормона на вокзале, не поверите мне и откажете в помощи, к кому ещё мне тогда обращаться?

– Значит, он дал вам деньги? – спросил Чаллонер, которого волновал только этот аспект.

– Ага, выходит, я стала вам интересна! – воскликнула она. – Хотя, откровенно говоря, вы просто обязаны помочь мне. Если бы я хотела попросить вас о какой-то хлопотной, необычной или даже подозрительной услуге, я бы о ней даже не говорила. Но в чём же эта услуга? Совершить приятную поездку (за которую, если вам угодно, я заплачу) и передать от меня другой даме некую сумму денег. Что может быть проще?

– А сумма значительная? – поинтересовался Чаллонер.

Она достала из-за пазухи свёрток и с удивлением обнаружила, что так и не удосужилась пересчитать деньги. Разорвав обёртку, девушка высыпала на колени целый ворох банкнот. На подсчёт ушло некоторое время, поскольку купюры оказались самого разного достоинства. Наконец, приплюсовав к ассигнациям несколько золотых соверенов, девушка насчитала немногим меньше семисот десяти фунтов стерлингов. Вид такого количества денег произвёл мгновенный переворот в сознании Чаллонера.