Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
Потом мне пришлось добрых полчаса убеждать ее, что я не из папиной конторы, что это просто шутка, но валерьянку в аптеке мы купили.
В последний раз я видел Лену в Киеве, она вышла замуж и работала в иностранном отделе какого-то ведомства, место для отличницы МГИМО, прекрасно владеющей французским языком, не слишком престижное.
Зато другая студентка из ее группы — Лера Калмык, тоже катавшаяся с нашими группами, сделала карьеру головокружительную: посол в Коста-Рике, заведующая отделом в МИДе.
Дело все в том, что у умнички Лены папа был всего лишь подполковник, а у серой Леры — первый секретарь Смоленского обкома партии Николай Иосифович
Поистине, не родись красивой…
В «Спутнике» дела шли хорошо, а в университете дела шли плохо. То есть вообще не шли. Я начал делать дипломную работу. Мне выделили прибор, с помощью которого я должен был разгонять спирты, содержащие радиоактивные препараты. С самого начала ребята попросили меня не торопиться «загрязнять» аппарат. И приносили спирт для очистки. Мой аппарат работал великолепно, разгонял одеколон и технические смеси.
Время шло, а к работе я не приступал. Да и бывал в университете нечасто. К тому же не уделял должного внимания (а точнее, не уделял никакого внимания) аспирантке, которая мною руководила.
А тут еще у меня появились иностранные вещи, не ахти какие, но иностранные. Так что для изгнания меня из храма науки были причины как совершенно объективные (спиртовой фактор и непримерное прилежание), так и чисто субъективные (дамские).
Но все это она терпела до тех пор, пока…
Несколько раз в Успенское к моему дяде Боре приезжал некто В. Чурилов, советник посольства в Финляндии, и каждый раз я вступал с ним в спор по самым различным политическим вопросам. По мнению моего брата, вел я себя неприлично, грубил. Но однажды Чурилов, ставший к тому времени заместителем заведующего отделом кадров МИДа, сказал дяде: «Я хочу взять Олега в МИД. Нам такие нужны». И в университет пришло письмо…
Этого уже моя руководительница вытерпеть не могла и после очередной моей глупости (я сказал, что фамилия отображает сущность человека, а ее фамилия была Авдотьина) смертельно обиделась и доложила начальству о моем самогонном агрегате, что и привело к моему изгнанию.
Восстановился на факультете я только через два года.
Работая с иностранными делегациями, я постоянно имел дела с кагэбэшниками. Группу переводчиков, в которую я входил, курировал брат известного футболиста ЦСКА, мы часто ходили с ним на футбол и злоупотребляли спиртным.
И он решил определить меня в высшую школу КГБ. Я не хотел и отбивался как мог. К счастью, для поступления нужно было иметь законченное высшее образование. Тогда он по своей линии связался со своими коллегами из университета, меня тихонечко восстановили, и я начал писать дипломную работу.
Однако когда я получил диплом, вопрос о высшей школе отпал по «семейным обстоятельствам».
— Кто это?
Вот уже несколько месяцев я встречался с моей будущей женой. Мы гуляли по Москве, ходили в кино, покупали один бублик за 6 копеек на двоих. Однажды она пригласила меня к себе домой. Родители ушли в гости, дома была только ее младшая сестра Галя.
На стене в комнате я увидел фотографию. Красивый плечистый украинец, которого я несколько раз встречал. Курировавший переводчиков кагэбэшник однажды познакомил меня с ним, это был его начальник.
— Кто это? — спросил я Ларису.
— Это мой отец, — ответила она.
Через несколько месяцев ее отец стал моим тестем.
И
в отношении высшей школы КГБ все решилось просто: тогда было запрещено двум членам семьи работать в КГБ.В первый раз меня исключили из комсомола после отчисления из академии, однако в воинской части, куда меня направили, на это не обратили внимания и в комсомоле оставили.
Во второй раз меня исключили из МГУ за историю с самогонным аппаратом. Когда я поступил на работу в Комитет по координации научных работ, я, как ни в чем не бывало, явился в комитет комсомола МГУ за своим личным делом. Девочка из учетного отдела нашла мое дело, а в нем листок, где было написано, что выдавать его на руки нельзя, нужна беседа с инструктором. Но девочка оказалась доброй, я пообещал ей, что непременно побеседую с инструктором, и она отдала мне дело вместе с листком, который я при выходе из МГУ уничтожил. А через год я стал секретарем райкома комсомола.
Позже ретивый секретарь из МГУ, особо настаивавший на моем исключении, оказался в командировке в Алжире и потерял паспорт. Ему пришлось идти в консульский отдел посольства, к консулу, то есть ко мне. Он вошел в мой кабинет бледный, не поднимая глаз. Я не стал его слушать, просто подписал бумагу «Выдайте документы для возвращения домой» и вежливо улыбнулся. Даже не напутствовал «Не теряйте больше документов». Он спросил:
— Меня в Москве накажут?
— Нет. Мы ничего не сообщим.
В 1975 году меня пригласили в МГУ прочесть лекцию по международному положению. Главный университетский зал был полон. Секретарь парткома меня представила:
— Первый секретарь Первого европейского отдела Министерства иностранных дел.
А пока я шел к трибуне, добавила:
— Олег Сергеевич выпускник нашего университета.
Зал аплодировал. Уже с трибуны я увидел аплодирующую мою бывшую руководительницу. К моему удивлению, я потом узнал, что она так и не защитила диссертацию. Говорили, что ее кто-то «валил».
10. Дитя манежа
10.1. Ах, эти женщины в трико
Когда меня спрашивают:
— Ваши родители ученые, дипломаты? — я отвечаю:
— Увы, нет. Я дитя манежа. Я родился в цирке.
Обычно после этих слов я ожидаю, что люди, считающие себя острословами, — а таких всегда немало — весело спросят:
— В какой клетке?
На самом деле родился я не в цирке. Но мои родители работали в цирке, много гастролировали. И именно в цирке мой отец, в ту пору инспектор манежа, или, как тогда называли, шпрехшталмейстер, познакомился с моей матерью, тогда танцовщицей кордебалета (та самая, которые «Ах, эти женщины в трико»).
Однажды с мамой приключилась история. Она тогда выходила в кордебалете аттракциона Юрия Дурова. Во время представления она споткнулась, а так как была самой маленькой по росту и шла последней, то упала прямо под ноги идущему сзади слону. Цирк замер. Слон медленно опускал ногу прямо ей на голову. И вдруг, почти коснувшись головы, задержал ногу. Мать вскочила, отбежала. Слон спокойно опустил ногу. Зрители зааплодировали, они решили, что это очередной трюк. Дуров не мог прийти в себя несколько минут. С отцом, который в это время стоял за форгангом, чуть не случился обморок.