Дневники потерянной души

– Хорошо, хозяин, – произнес я успокаивающе, и он наконец расслабился, зарываясь поглубже в постель и почти тут же засыпая.

Тогда я тихо покинул комнату, и до меня донесся голос жены, которая уже встала и напевала веселую утреннюю песенку, прохаживаясь с дочкой на руках.

Простыни и наволочки на кровати, где хозяин спал той ночью, были насквозь пропитаны потом, и я сменил постельное белье, сильно пахнущее мокрым металлом.

Затем, выйдя из дома, я направился в сторону соседнего имения, где жила богатая семья, имевшая несколько коров.

Я громко постучал в дверь. Ждать пришлось долго; в конце концов внутри послышались грузные шаги, засов отодвинули, и мне открыла полная хозяйка средних лет, с растрепанными волосами, выбивающимися из-под грязно-серого платка. Она поглядела на меня, зевая во весь рот, и спросила недовольно:

– Че надо?

– Доброе утро... – начал я как можно вежливее. – Я молока хотел у вас попросить...

– Ты слуга в Лабин-нег? – спросила она резко, почесывая голову.

– Да, я... Меня хозяин послал, – соврал я на всякий случай.

– Ну вот пусть он сам и придет. Тогда поговорим, – заявила она, высокомерно задирая лицо с упитанными румяными щеками и уже собираясь захлопнуть дверь у меня перед носом.

Почувствовав прилив гнева, я уперся локтем в дверь, не давая ее закрыть, и воскликнул:

– Да не может он прийти!

Маленькие свиные глазки женщины остались равнодушными.

– Тогда и молока дать не могу, – отрезала она.

– Дай ему, мама... – послышался тонкий нерешительный голосок из-за широкой спины хозяйки. Девочка лет десяти стояла, еле удерживая на руках толстого хныкающего младенца и уставив на меня любопытные темные глазища.

Мать повернулась, отвешивая ей оплеуху со словами:

– Молчи, дура! Ты ли мне советовать будешь?

В отчаянии я развернулся и пошел домой, чтобы захватить мешочек с медными слитками для похода на рынок.

– Постой-ка! – вдруг крикнула она мне вслед, передумав. – Давай двор мне прибери. Мешки вон пустые валяются у сарая, весь мусор соберешь, потом печку нам затопишь. Мужик-то мой ленивый, пьет, шляется по деревне весь день, некому работу наладить. Рабов почти всех перебили эти разбойники проклятые... Вот ты и приступай. Получишь две крынки за это.

Я уже проклинал тот момент, когда решил обратиться к соседям, полагая, что молока у них в избытке и наивно рассчитывая на их щедрость, вместо того, чтобы просто купить его; но было уже поздно идти на попятную. Засучив рукава, я побрел к сараю за мешками.

– Живее, живее! – бросила хозяйка мне вслед привычным для нее командным тоном. – Ишь, тащится, что больная корова!

Когда солнце взошло уже высоко, я вытер пот со лба и распрямил ноющую спину. Двор оказался больше, чем я думал. Еще некоторое время ушло на разведение огня в покосившейся глиняной печи, так как я по-прежнему неумело брался за это дело.

– Вот никчемный-то! – гоготала баба, уперев руки в бока. – И как только тебя твой хозяин не выгнал!

Наконец она с неохотой сунула мне в руки обещанное молоко, и я вышел за дверь в таком жутком настроении, что хотелось разбить эти самые крынки о землю, или о чью-то голову.

– Крынки вернешь мне! – раздалось за спиной.

Я поспешил обратно, стараясь не расплескать их содержимое и тревожась за хозяина с его такой странной простудой... Простудой, которой он никогда раньше не болел. Только бы жена не разбудила его своими неблагозвучными утренними трелями, думалось мне. А ну как ему что-нибудь понадобится, а меня рядом нет... А Ками неопытная в быту, еще хуже меня оказалась. Ведь шестнадцать лет уже девке, а готовит так, что едва есть можно, пыль выметать забывает. Хорошо хоть, девочку здоровую родила, с этим хлопот не будет... Какие бы у меня ни были к ней теплые чувства, временами я приходил в бешенство от ее нерасторопности и недалекости – трудно было каждый день натыкаться на отражение своих собственных недостатков. Если бы у меня был выбор, я бы, может, и совсем не стал жениться, внутренне вздохнул я. Жил бы себе с хозяином в его доме, помогал бы ему во всем, как раньше...

Больно споткнувшись о камень и выплеснув немного молока на сапоги, я очнулся и понял, что наконец добрался до дома.

Ками я застал сидящей у стола и штопающей свое платье. Корзинку с Эль-Нор она поставила перед собой, то и дело заглядывая туда и нежно воркуя над дочкой. Когда я вошел в комнату, она подняла удивленные глаза.

– Где ж ты был так долго? – спросила она, вдевая толстую нить в ушко костяной иглы. – Хозяин уже спрашивал тебя, на двор выходил, я сказала, что не знаю, куда ты пошел. Он бледный такой, я испугалась даже...

Не слушая ее более, я поставил принесенное на стол и быстро прошел за занавеску, где Маура лежал на смятой постели. Его рука свесилась с края кровати, и он мотал головой, словно ему опять снился кошмар. Я придвинул стул и сел рядом, осторожно подняв худую руку обратно и поправляя одеяло. В голове моей вертелась только одна мысль: привезти знахарку, потому что состояние его не менялось, и моя тревога росла с каждой минутой.

– Что с ним такое? – озабоченно заглянула Ками.

– Не знаю, - обернулся я через плечо. – Побудь с ним, я поеду за старухой Лиани.

– Это которая травница? – уточнила она. – Так ее в Зараке нету.

– Как это «нету»? – вскинулся я.

– Так она в Бирель поехала, там хворь какая-то носится, дети болеют, у них своих лекарей не хватает. Это мне вчера Бенин сказала.

Рассчитывать мне было не на кого. Я велел Ками принести воды, и положил на лоб Маура смоченное полотенце. Он не очнулся, но уголки его губ приподнялись в подобии улыбки, когда прохладная материя коснулась лица. Ткань быстро нагревалась на горячем лбу, и я снова окунал ее в тазик, обтирая его щеки, покрытые лихорадочным румянцем, и смачивая губы. Он дышал хрипло и прерывисто, часто поворачиваясь, словно никак не мог найти удобную позу. Я сидел рядом, склонив голову и раздраженно слушая непрерывное хныканье Эль-Нор, перемежаемое попытками жены ее успокоить. Мне казалось, что прошла вечность. Но в комнате все не темнело, а хмурый день продолжался.

Неожиданно занавеска отдернулась, и в проеме показалась высокая темная фигура. Я тревожно вскочил.

Пришедший откинул широкий капюшон, скрывающий лицо, и я с огромным удивлением и облегчением узнал морщинистое лицо Эль-Орина. Раньше я и представить себе не мог, что его визит когда-нибудь обрадует меня.

К счастью, Ками как раз перед этим покинула имение, взяв дочку на прогулку. Вероятно, Эль-Орин специально и дожидался ее ухода, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания посторонних людей.

Сев на стул у кровати Маура, он, не говоря ни слова, провел ладонью над лежащим, прикоснулся к его лбу, затем опустил руку и, кажется, глубоко задумался. Я не решался прервать тягостное безмолвие.

– Давно у него жар? – не оборачиваясь ко мне, спросил внезапный гость.

– Со вчерашнего вечера... Он сказал, что простудился...

Правитель Сейи вновь прижал основание ладони к центру лба Маура, и тот медленно открыл глаза, несколько раз моргнув, словно не веря увиденному.

– Эль-Орин? – пробормотал он слабо. – Что вы здесь делаете?