Дни мародёров
Шрифт:
Он запустил пальцы в волосы.
— Эй, Поттер.
От звука этого голоса кровь вспенилась и ударила ему в голову.
— Иди нахер, если жить хочешь, — прорычал он, даже не повернувшись. Боунс подтащил к нему стул и оседлал его, положив руки на спинку. — Катись отсюда нахуй, или я просто убью тебя, клянусь.
— Надо поговорить, — коротко сказал он.
— Выяснили уже все, — он оттолкнул свой стул и встал, но тут Боунс схватил его за предплечье и силой вернул на место. — Руки! — рыкнул Джеймс, выхватывая палочку. Его просто заколотило от гадливости.
— Ты меня выслушаешь, —
Джеймса словно током ударило. Да какое нахрен право он имеет?!..
— Сядь, — спокойно попросил Боунс. — Клянусь, если то, что ты услышишь, тебе не понравится, мы выйдем в коридор, и ты опять набьешь мне морду.
Сотрясаясь от макушки до носков ботинок, Джеймс упал на место и навалился на стол, принципиально не глядя на Боунса.
Тот подождал, пока он немного успокоится, а затем сказал:
— А теперь слушай, как все было на самом деле...
Через десять минут Джеймс Поттер вылетел из кабинета Слизнорта с таким видом, словно за ним гнался бешеный дементор. Врезался в дверь, заставив Синистру испуганно взвизгнуть и выронить свой блокнот, шарахнулся от нее, разогнал толпу перепугавшихся третьекурсниц и опрометью бросился по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх.
В голове стучало.
МАТЬ ЕГО, КАКОЙ ЖЕ ОН ИДИОТ!!!
Лили, девочка моя...
Мерлин, он в лепешку разобьется, но она простит его, простит, черт подери!!!
Джеймс взлетел по лестнице, прыгнул на каменную площадку, не дожидаясь, пока лестница с ней соприкоснется.
У входа в гостиную Гриффинора кто-то стоял.
Джеймс затормозил на всем ходу, чуть не сбив профессора Макгонагалл с ног, но она не разозлилась, даже когда увидела, в каком он состоянии.
— Простите, профессор, я...
— Поттер, а я как раз искала вас... — что-то тревожное свернулось у сердца, когда Джеймс взглянул ей в лицо, но сейчас это было неважно.
— Простите, мне надо в гостиную, это очень срочно, вопрос жизни и смерти...
— Нет, Поттер, подождите! — она придержала его за плечи, и что-то такое прозвучало в ее голосе, что Джеймс и в самом деле замер, отдуваясь и сгорая от нетерпения, поглядывая на портрет у нее за спиной. — Я искала вас, чтобы сказать вам кое-что...
— Что случилось, профессор?
Она отпустила его. Джеймс заметил, что в руке она держала распечатанный конверт.
Улыбка его слегка померкла.
— Что такое?
Он почувствовал раздражение.
Да ведь он ответил на прошлое письмо, и преподаватели вроде на него не жаловались, что опять такое?!
— Это... это пришло от вашей тети, Поттер... — с ее голосом определенно что-то было не так. — Час назад...
Какая-то странная тревога метнулась в груди.
А затем ее вдруг сковал жуткий холод.
И сердцу в этом холоде стало очень тесно и тяжело.
— Чт слчлось? — спросил он и не узнал свой голос. — Профессор?..
Она посмотрела на него, и тут вдруг глаза железной леди Хогвартса заблестели от слез, а тонкие неулыбчивые губы задрожали.
И тут он понял.
Словно бладжером по голове.
Кувалдой.
Пол качнул его, и Джеймс врезался в стену.
Нет...
Боже... нет...только не это...
за что...— Как? — выдохнул он, отчаянно цепляясь за реальность. — Что?..
— Драконья оспа. Острая вспышка. Они ничего не могли поделать... Джеймс... — она покачала головой и тут всполошилась, глядя, как он сползает по стене на пол. — Джеймс!
http://maria-ch.tumblr.com/post/63030260886
Песня, которую пел Мирон — David Draiman of Disturbed — Forsaken
Использован текст песни Panic! At the Disco — This is Halloween
====== Лучшее лекарство ======
Похороны были назначены на третье ноября.
К тому моменту, когда немногочисленные родственники и гости собрались на маленьком кладбище, дождь, идущий несколько дней к ряду, закончился, но болезненно-бледное небо распухло от рыданий и скорбно нависло над предместьем Ипсвича, провожая редкими слезами маленькую процессию в черном.
Закрывая от этих слез, волшебники раскрывали черные зонты и с высоты можно было подумать, будто это не люди, а черные лодчонки плывут среди луж...
Джеймс плохо помнил, что происходило в эти несколько дней, после того, как рыдающая тётушка Кассиопея Блэк встретила их с Сириусом на пороге своего дома, глубокой ночью. Последнее, что он помнил отчетливо — это тела, лежащие в гостиной на двух столах.
А ещё помнил лицо Сириуса, который вывел его из этой гостиной на следующий день — кажется он провел в том треклятом полосатом кресле всю ночь, но так и не понял этого, а потом всё провалилось в какое-то бездонное «ничего» и Джеймс превратился в амебу.
Он лежал, свернувшись, на какой-то дурно пахнущей постели, дрейфовал на туманной границе между больным сном и больной явью, пытаясь справиться с тем бешеным воем, который рвал его изнутри, уничтожал, точил, как гниль...
Их больше нет, Джим.
Их просто больше нет.
И эта страшная истина просто не могла ужиться в его голове.
Потому что этого просто не может быть.
Они живы. Они живы, его просто обманули...
Его единственным, безмолвным собеседником была тень, ползающая по стене между шкафом и окном. С её помощью он держался за время, которое медленно, зацепив его крюком за внутренности, тащило Джеймса к третьему числу.
С тётушкой он старался не пересекаться — стоило ей увидеть его, как её ярко накрашенные, морщинистые губы начинали трястись и она лезла за платком. За два дня её старый, пропахший розовым маслом и кошками дом заполнился сочувствующими родственниками, но и с ними Джеймс по возможности старался не встречаться, их сочувствие было как удар ножом и единственный человек, которого он мог выносить, был всё тот же Бродяга. Хвала Мерлину, хотя бы он не обливался слезами, глядя на Джеймса. Он приносил еду, но не заставлял есть, защищал Джима от напора сердобольных бабулек и дедулек, а ещё просто валялся на соседней кровати у стены и читал. Джеймс чувствовал себя как корабль, которого выбросило в море в шторм, но который ещё не потерял из виду мигающую точку маяка. Бродяга стал для него такой точкой. Но Джеймс скорее съел бы свои уши, чем признался ему в этом. Но Сириус и сам это понимал, потому и не отставал от него ни на шаг в эти дни.