Дни мародёров

Сириус, сидящий на своей кровати в темноте, перебирал струны гитары, повторяя один и тот же, довольно унылый мотив.

— Слышу, — тихо отозвался он. — Это было до или после того, как она тебя вырубила? А то я подзабыл.

Ремус усмехнулся — он знал, что уже крепко достал Бродягу своим рассказом, но просто не мог держать это всё в себе. Несмотря на то, что он направлялся в одно из самых опасных мест волшебной Британии, сердце его пело.

— Она не хотела, чтобы я шел за ней. И знала, что по-другому меня не остановить, — Ремус торопливо пересек спальню и сдернул с сушилки свои теплые носки. — Если бы я не стащил карту, её план бы сработал.

Сириус хмыкнул. Струны дрогнули, пауза и мелодия пошла по-новой.

— Слушай, какой тебе смысл торчать в школе все каникулы? — Ремус чувствовал легкие угрызения совести за то, что оставляет Бродягу в полном одиночестве. — Тебя ведь звала к себе на каникулы кузина, съездил бы, повеселился бы.

— То ещё веселье.

Ремус бросил свитер в рюкзак и уселся на кровать, уперевшись локтями в колени.

— Слушай, в чем дело? Это из-за М...Рок...

— Пусть катится к черту, — оборвал его Сириус, ударив ладонью по струнам.

— Тогда в чем дело?

Сириус молчал так долго, что Ремус резко встал и вернулся к сборам. Последние вещи были уложены, он застегнул молнию на рюкзаке, обмотался шарфом, надел дутую магловскую куртку.

Тогда-то Сириус и сказал:

— Я просто думаю, как лучше попрощаться и сказать Сохатому, что Лунатик нас бросил. Можешь подумать вместе со мной.

Ремус оглянулся, не веря своим ушам.

— Бродяга, ты спятил? Что значит бросил? Кого это я бросил?

Сириус красноречиво промолчал.

— Бродяга, я вернусь! — крикнул Ремус. — Я вернусь, ты понял?! Я обязательно...мой дом — здесь! — он обвел руками круглую спальню. — Плевать я хотел на Сивого и на его стаю, я...

Сириус едва заметно кивнул.

— Скажи это себе через недельку-другую.

Ремус опустил руки.

— Почему ты думаешь, что я не смогу уйти? По-твоему я такой слабак?

Сириус поднял взгляд от гитары.

— Слабак? Старик, мы втроем еле тебя остановили, когда ты рванул на зов этого упыря.

Снова повисла пауза. Мелодия Сириуса стала сбивчивее и злее.

— Бродяга, я не могу бросить её там одну, — тихо сказал Ремус, с сожалением глядя на друга. — Просто не могу. Я вот сейчас с тобой разговариваю, а сам думаю, жива ли она ещё, или уже нет. Это... это как наркотик. Я сам завишу от того, есть она или нет. Я просто... я не могу представить, что в какой-то день её не станет в моей жизни. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — лениво обронил Сириус. Какое-то время Ремус ещё смотрел, как Бродяга перебирает струны, а затем засопел и опустил взгляд, схватившись за кнопки на куртке. Надо будет заставить Бродягу взять свои слова назад, когда они с Валери живые и здоровые вернутся обратно в школу. В отличие от них всех, Ремус верил, что поступает правильно. Он застегнул молнию на куртке, вскинул на плечи рюкзак.

— Счастливого Рождества, Бродяга, — сказал он и протянул Сириусу руку.

Несколько долгих мгновений Сириус помолчал, сжав губы в нитку, а затем вдруг коротко вздохнул, отложил гитару и пружинисто вскочил, растягивая лицо в вымученной улыбке.

— Ладно, чего уж там, Лунатик, — Сириус с хлопком схватил его протянутую ладонь, дернул к себе и крепко обнял. Дутая куртка захлопала под его рукой. — Возвращайся домой, волчара, а если не захочешь, твое право. Но нам будет не хватать твоей занудной рожи, — и Сириус напоследок панибратски хлопнул его по щеке. — И смотри... не помри там, а то совсем обидно будет.

— Ладно! — Ремус рассмеялся и добродушно оттолкнул Сириуса. Лицо у Бродяги было веселое, но в серых глазах металось какое-то странное беспокойство и азарт. Такое выражение бывало у Сириуса на лице, только когда они с Джеймсом задумывали особенно классную шалость. — Хороших тебе каникул.

У двери Сириус снова его окликнул.

Ремус оглянулся. Бродяга покопался в своей тумбочке и бросил Ремусу что-то через всю комнату. Подарок булькнул, когда Ремус поймал его. Раскрыв ладони, он увидел маленькую бутылку первоклассного огневиски Огдена.

— Ночи в лесу холодные, — пояснил Сириус, засовывая руки в карманы джинс. Лицо его, до этого деланно-веселое, стало по-настоящему грустным. — Не пропадай, старик.

Ремус усмехнулся и сжал бутылку в руке, приподняв её в ободряющем жесте.

— Не пропаду.

И он ушел, мягко закрыв за собой дверь.

Путь занял у Ремуса почти трое суток. Трансгрессировать он не мог, потому что не знал точно, куда именно попадет и как ему потом ориентироваться. Решил добраться до реки, вьющейся жирной змеей по карте, оставить там свою метку и потом вернуться к ней, если что. Так и вышло. Полдня он шел по тихому, зимнему лесу, держа на всякий случай палочку наготове. Днем в лесу было замечательно. Густой голубой мороз, взрезанный лучами ледяного солнца, глазурь на каждой ветке, мелкие птички, прыгающие по снегу в поисках зерен и ругань ворон, гулко разносящаяся под круглым голубым небом.

А вечером мороз усилился, а лес резко пошел в гору, что очень сильно затрудняло путь. Местность здесь была неровная, овраги стали круче, пару раз нога Ремуса проваливалась в снег по самое бедро и он кубарем скатывался по оврагу, проваливались в конце-концов в снег на добрые десять футов. Когда он наконец добрался до горной речки, скованной ранним льдом, в лесу совершенно стемнело, а Ремуса колотило от холода.

Возле речки он нашел небольшой каменный грот, развел там костер и кое-как оградил себя чарами, чтобы защититься от ветра. В своем маленьком убежище он перекусил теми запасами, которые ему удалось добыть на кухне — сэндвичем с вяленым мясом и сыром, отпил немного огневиски, потом натянул на себя все свои вещи, залез в спальный мешок, который удалось втиснуть в растянутый чарами рюкзак и почти сразу же отключился, несмотря на холод и неудобства — так сильно он устал.

На следующий день он решился трансгрессировать к маленькому горному озеру, до которого, такими темпами, ему пришлось бы идти дня четыре. Сделав на дереве зарубку, к которой потом можно было бы вернуться, Ремус трансгрессировал и, к счастью, удачно — приземлился на самый берег озера, но если бы инстинктивно не обхватил руками ствол какого-то дерева, точно скатился бы по сыпучей гальке в ледяную воду.

Природа здесь была красивая и дышала истинно-шотландской широтой и могуществом. Буйно заросшие лесом кручи сменялись широченными снежными долинами, пересеченными венами рек, небо, лазоревое, густое, то поднималось вверх, то опускалось и давило к земле, мешая дышать. Ремусу было жаль, что сейчас с ним нет отца — Маркус всегда мечтал побывать в шотландских горах. Но смог бы его отец-маггл увидеть всё, что скрывали эти горы? Смог бы увидеть маленький табун гиппогрифов, пришедший к реке на водопой, смог бы разглядеть в снегу следы единорога?

И все равно именно сейчас Ремусу его не хватало. Он был совсем один, далеко от друзей и цивилизации и чтобы скрасить налетающую тоску, говорил с белками или птицами. А ещё думал о том, что здесь, возможно, ещё вчера прошла Валери. Мысли о ней подогревали его не хуже, чем огневиски.

Всё-таки правду говорят, что магия — лучшая страховка. Здесь овраги были такими, что свалившись в какой-нибудь, можно было запросто сломать себе ногу. Расчищая снег кипятком, Ремус целый день взбирался по узкой тропке наверх, обливался потом, трясся от холода и мечтал только об одном — чтобы этот подъем закончился. В конце-концов так и вышло, но Ремус так устал, что не стал особенно заморачиваться насчет убежища на ночь — соорудил из веток и бревен небольшое укрытие, радуясь тому, что он все-таки волшебник, залез туда и выдул у костра почти половину бутылки огневиски, потому что после подъема его сильно знобило. Перед сном он развел костер, закутался и, светя себе палочкой, сверился с картой. Запасов оставалось не так много, но Ремус рассчитал всё так, чтобы ему хватило до самой колонии — хотя он понятия не имел, как её искать. Едва ли у них есть табличка или что-то в этом роде. Хотя на карте и была пометка, что колония располагалась на месте древнего, пересохшего озера.