Дни яблок
Шрифт:
И колокол настойчиво звал.
Время моё здесь заканчивалось, истекало живым светом. Пора было искать выход. Дверь и ключ…
А он лежал на подоконнике — немаленький, нелепый, и я обрадовался, но потом поморгал и присмотрелся — это был пряник, оставленный тётей Алисой. И я взял его — все же прошлое подарение.
… Гончие архангела Гавриила — светлой масти собаки, весело лающие навстречу утру. В пику дьяволовым чертовым отродьям, архангеловы псы защищают путников от нечисти. Золотые, остроухие, гибкие — что ветер по ковылю летящие по холмам на фоне грозового горизонта. Эта сияющая свора всегда на страже
Я осторожно дунул в ключ, призывая золотую стаю…
Повеяло тёплым ветром, раздался треск, топот — и, не иначе как с потолка, мне почти под ноги свалился очень выросший и окрепший Крыштоф. Без павлина.
— Вот что значит сон! — радостно заметил ему я. — Ты расцвёл! Почти что вырос!
— Собачье мясо! — ответил Ёж. И побежал.
— Свинюка ты, — заметил Ежу я. — Пробегаешь мимо — и ни здрасьте, ни… Вот верну назад лапки тебе, посмотрю, как гасать станешь.
— Оглянись! — прокричал цокающий подковцами на каблуках Крыштоф.
И я послушался.
Вслед улепетывающему Ежу, а значит, прямо ко мне и Авлету, неслись маленькие скрюченные многоногие создания. Множество маленьких созданий. Рой и стая…Так бы выглядели летучие мыши, если бы срослись с ящерицей, восьминогой к тому же. Большеротой и глазастой. С тонкими, цепкими, когтистыми ручонками. Но мыши и ящерицы суть разное, живут и едят врозь. А этихя знаю. Криксы. Ночные страхи. Как навалятся скопом — ужас!
— Я, — сказала Дракондра, — задержу их. Бегите!
Она пыхнула ярым пламенем раз и другой. Коридор в свете драконьего огня выглядел странно, как и не из нашего края. Криксы разбежались с визгом.
— Вот! — горделиво сказала Дракондра.
И тут шумная ватага крикс обрушила на неё ведро воды. С красивого потолка… И прыгнула следом — всей гурьбой на моего дракона. Драть и теребить…
Пришлось бросить свет — спичку зажжённую, выхватить дракона из морочьих когтей и бежать. Вперёд, дальше вверх и снова прямо. До лестницы — выше и выше… Швыряясь спичками…
… Мы сидели у большой двери, почти целиком застеклённой. Прозрачной. Криксы бесновались в противоположном конце коридора — у зеркала, время от времени брызгаясь водой. Дракондра пыхала жаром, и брызги не долетали до нас, становясь паром.
Она лежала у меня на коленях, вся истыканная криксами — шипатыми их лапами. Жар её слабел и чешуя блестела слюдяной радужкой, а не красным янтарём, как раньше.
— Видимо, умру, — сказала Дракондра. — Чувствую нехорошее. Холод в хвосте.
— Ты просто долго была под дождём на карнизе, — рассудительно сказал я. — Это действительно нехорошо. Простудно!
— Прежде, — прокашлялась Дракондра. — Скажу, что знаю. А ты, Майстер, стерегись.
— Уже боюсь, — хмыкнул я, зажёг от драконьих хрипов палочку и бросил её в крикс. Те, завидя искры, брызнули в стороны. Стёкла в дверном переплёте над нами дрогнули…
— Давно, и очень, когда осени не было, люди всего стереглись, — начала дракон. — Стереглись мерлецов[154] — затыкали ноздри им, глаза завязывали, зашивали первой нитью рот, несли на кладбище тропой
неверной, чтобы невозвратно упокоились. Подорожник путников пугались, воинов-чужестранцев стереглись особо. Чернокрылых опасались, ночных птиц стереглись. Лютой зверины лесной — стереглись пуще всего. Сильнее воды боялись огня, а больше огня — вихра-ветря. На север окна не ставили — стереглись. Через порожек не брали, не давали, втихую воду не глядели — стереглись. Но более всего стереглись чужого глаза — от него не скроешься.Я заслушался. Дракон чихнула дымом.
— В том краю жил правитель… — продолжила она, — и он не боялся. У него там все в роду не боялись, невест привозили сами… из лесу. Необычных. Ну, ты слыхал: молчат, вяжут… — Она сделала крошечную паузу. — Зелёные одежды. Любят укромные комнаты. Супруга родила королю дочь. А через положенные дни исчезла. Лишь след на подокончике остался — словно и не человечий вовсе. Не будь ребёнка в колыбели, никто и не вспомнил, была ли у государя жена.
— Как её звали? — быстро спросил я.
— Кого? — поинтересовалась Дракондра, словно вываливаясь из зелёных пут своей же сказки.
— Дочь, — проговорил я.
Дым добрался до коридора и изобразил собою флёр — между нами и криксами.
— Лимена, — ответила она, — Болотнина. Так назвала её мать. Но… Майстер, ты ведь так не испугаешься, а просто замерзнешь.
Она посмотрела на меня, в полумраке чешуя её светилась нежно.
— Оставь меня здесь, Майстер, — попросила Дракондра. — Я сожгу ещё многих из них.
— Нет, — сказал я. — Никаких отговорок, об одном могу сожалеть — не будешь пыхать пламенем… Уже.
Пришлось волхвовать. Про нерождённую, но сотворённую. Адам да Оляна, глина да вода, иди-броди, беда… ну и всё такое. Само собой идущее — почти что время…
Плоть, появившаяся из слова, сомневалась и в сомнениях своих трепетала. Очень крупной дрожью, несмотря на субтильность.
На месте истрёпанной в схватке Дракондры сидела девочка, маленькая и чернявая. Я содрал с двери бархатную шторку.
В коридоре погас свет.
— Накинь на себя, — попросил девочку я. — А я пока не смотрю.
И сделал ошибку — отвернулся, конечно же. Всегда делаю эти ошибки и неправильно расставляю знаки…
Из дымного коридора вынеслась следующая стая крикс, учуяла девчонку и…
И я повернулся к ним…
— Venefica… стерегись… — крикнула Дракон-девица и пропала во тьме, умыкнутая морочью. Криксиный топот стих.
Ёж Крыштоф покашлял…
— Не хочу говорить, что предупреждал, — печально сказал Ёж и пыхнул трубочкой.
— Значит, куришь, — уточнил я. — Полезное занятие, и комарикам смерть. Натруси-ка тут праху.
И Ёж выбил пепел из глиняной носогрейки прямо на паркетины дворца.
Пришлось волхвовать снова, капать кровью, плевать, жечь лавровый лист и, когда криксы явились вновь, узреть пославшую их.
— Щось я сьогоднi слабую, наче на планети. Голова не така, вiзiя жовчна, — сказала пепельная Потвора криксам. — Пiдiйдiть но ближче, з’їм якусь, то може й попустить.[155]
Криксы замялись, заскребли пол маленькими лапками, некоторые робко хныкнули.