Догоняя рассвет

Огромные арочные двери, отлитые металлическим узором, караулил мужчина, невольно всколыхнувший нервный трепет в сердцах испуганных детей. Он был высок, мрачен лицом, с телом крепким, как камень, и неподвижным, как скала. Еще большей суровости ему придавал рассекающий щеку жуткий шрам, надо полагать, полученный не в достойном уважения бою.

— Господин Мерсер, — кивнул он с учтивостью неожиданной для отчаянного головореза.

— Забирай, Риель, — небрежно обронил ему Габриэль Мерсер, исчезая в глубине здания.

Продвигаясь далее за Риелем, Амари совсем не запоминала дороги. Страх сменился каким-то возросшим смятением, поселившим в ее голове беспорядок: что это за место, какие цели преследовал Мерсер, и куда приведут их эти глухие, безликие коридоры? Ответов не было.

Внутри дворец оказался не менее пугающим, чем снаружи — остроконечные оконные барельефы отбрасывали столь уродливые тени на стены и пол, что, чудилось, будто все вокруг было охвачено ликами дьявола. Порой, навстречу попадались мужчины и женщины, с головы облаченные в черное, и поглядывали на детей глазами, ничего толком не выражающими. Куда красноречивее блистали на ремнях их кинжалы.

Риель остановился, открыл дверь в одну из комнат окутанного полутьмой коридора и отодвинулся, пропуская Амари внутрь. Дверь затворилась, как только девочка переступила порог и оказалась среди еще более холодных, неприветливых стен. Позади раздался щелчок замочного механизма.

Здесь Амари была не одна.

Глаза ее быстро привыкли к царившему мраку, и тогда Амари увидела бледные лица детей, вернее, девочек, таких же, как она, — маленьких, с широко распахнутыми глазами не то от испуга, не то от недоумения, граничившего с тихой паникой. В глубине души Амари зарождался всхлип, но так и не смог прорваться наружу под напором обрушившихся на нее одной за другою перемен.

— Новенькая? — едва слышно прошелестел голос. — Ты откуда?

Всего в комнате с койками было четверо девочек, и каждая смотрела на Амари с неподдельным и даже осторожным интересом.

— Я Амари, меня привезли из Аклэртона.

— Аника, слышала? Она тоже из Аклэртона, — девочка с россыпью веснушек на лице пихнула в бок ту, что носила имя Аники. — А меня зовут Джил. Там Сара и Лидия.

Амари едва поспевала за Джил, всполошенным сознанием не совсем уловив, кто есть кто.

— Что это за место?

— Не знаю, но оно до жути пугает меня, — пожала плечами Джил.

— Я слышала от взрослых, что из нас будут делать убийц, — угасающим в дрожи голосом проронила светловолосая девочка. Кажется, Сара.

— Глупости какие! — в противовес ее робости решительно воскликнула та, что методом исключения оставалась Лидией. — Старшие специально так подшучивают над нами.

— Вчера приходил этот, со шрамом… — начала заговорщически Джил, и все смолкли, не нарушая таинственности момента.

— Риель? — также негромко подхватила Амари.

— Да. Он увел Айрис и Дею. Они так и не вернулись.

Полночи Амари не могла сомкнуть глаз от мысли, что дети в этом месте пропадали столь же вопиющим образом, сколь и появлялись. И только ли девочек касались эти необъяснимые исчезновения? Какой-то удушливый, но вместе с тем отчаянно подавляемый страх не давал Амари покоя, но все же усталость от долгой дороги дала о себе знать, и сон заволок девочку в вязкие путы.

Риель пришел на следующий день. Забрал с собой Джил и Анику, а для остальных распорядился выделить завтрак из каши и кружки чая.

Ни Джил, ни Аника больше никоим способом не сообщили о себе.

Следующую ночь Амари провела без сна.

Когда пропали Сара и Лидия, начался новый виток тревоги, совпадающий с осознанием неотвратимости, неизбежного злого рока, нависшего над Амари. Она нервно металась в постели, прислушивалась к каждому шороху и кидалась к закрытым дверям, порываясь бежать.

Но на утро Риель неумолимо схватил ее за руку, ввел в блистающий на солнце кабинет и удалился без единого слова. В окна небольшого помещения лилось столько света и воздуха, что, границы пространства казались просторнее. По стенам стояли шкафы с пузырьками и чистым бельем, вгоняя несведущую в медицине девчонку в замешательство.

Амари до того была напугана дурными предчувствиями, что все ее тело от макушки до пят сковала оторопь. Первой же мыслью стало броситься прочь вопреки всем возможным преградам, но она продолжала стоять посреди обстановки, которую никак не могла оценить, ведь с одной стороны — единственный островок свежести после застоявшейся атмосферы не должен вызывать волнений, а с другой — повсюду мерцавшие склянки со снадобьями поднимали вопрос о чистоте как их содержимого, так и умысла владельца.

Мужчина с большим мускулистым телом, одетый в кожаный фартук поверх белой сорочки, легко уложил Амари на кушетку, не обременяя себя объяснениями. К лицу объятой страхом девочки прижал влажную ткань со сладковатым запахом, отчего глаза Амари удивленно раскрылись.

— Я доктор Ансель Гарро, — впервые заговорил мужчина, и в его низком голосе, характерном могучему сложению, звучали неожиданные ноты успокаивающей ласки, — не переживай, это сильный алхимический опий. Ты не почувствуешь боли.

Хоть слова его и производили призрачное впечатление заботы, глаза оставались бесстрастны.

Не успела Амари осмыслить то, что ей намеревались причинить какой-то вред, как сознание безвольно погрузилось в крепкий беспробудный сон.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем жизнь вновь возвратилась в ее тело. Годы, недели, часы — все прекратило существование, оставив после себя лишь грузный туман. Долго отходя от дурмана, к Амари постепенно возвращались ее ощущения и мысли, но эти ощущения ужасно тяготили ее, — внизу живота она обнаружила давящую перевязку и не смогла найти этому объяснений.

Впоследствии Амари узнает, что дворец — ничто иное, как гильдия ассасинов, где взращивали убийц и продавали их услуги. Девочек принимали немного, но каждой окончательно и без согласия отрезали возможность зачатия. Жизнь ассасина принадлежала Габриэлю Мерсеру, гильдии и ее темному ремеслу. Рождение новой жизни не входило в расчеты исполнителей, принимавших весьма солидные заказы.

Но Амари также узнает, что не все девочки выживали после операции. Некоторые погибали от кровотечения и шока. Сколь бы бережен ни был доктор Гарро, его возможности ограничивали времена не самой развитой медицины. Мерсеру приходилось терпеть убытки.

Впрочем, для того чтобы смерть детей пронизывала Амари до глубины души, ей следовало обладать эмпатией. Гильдия же отрицала право на сочувствие — качество не присущее ассасину. Все, что от ассасина требовалось — убивать уверенной рукой, не тратя ни секунды на сомнения. Даже если прикажут избавиться от соседа по койке. Поэтому в этом месте не принято было заводить ни друзей, ни любовников.

Амари пользовалась репутацией образцовой ученицы, все знали, что со временем она займет высокое положение в гильдии. Но в кое-чем она все же нарушила порядок, и узнай об этом кто-либо, ее имя заклеймили бы позором.