Догоняя рассвет
Шрифт:
Амари отказывалась принимать услышанное, она не поверила ни единому слову, просочившемуся с губ, говоривших совершенно дрянные вещи, и улыбавшихся с дерзостью, разжигающей в крови гнев.
— Ты лжешь, — злобно проговорила сквозь зубы Изабель, едва не трясясь вся от ярости.
— Мне было приятно притворяться больным, Лирой очень мило подавал мне еду и лекарства. Жаль, что Рю так и не узнал, каким заботливым может быть его брат.
Амари надавила на лезвие, и улыбка сразу же улетучилась с лица Веноны. Ощутив серьезную угрозу, ведьма сменила свою утонченную женскую руку на огромную когтистую лапу и ударила Амари ошеломительной, сравнимой с железным молотом силой, выбив
Но не успела Венона завершить обращение в монстра, настолько жуткого и несуразного, насколько безумной была фантазия ведьмы, как нож Изабель впился в чешуйчатый бок и вошел глубоко под ребра. Чудовище заверещало невыносимым криком, переливающимся женским голосом, и этой заминки хватило Амари, чтобы сорваться с места и вонзить кинжал ведьме в грудь.
Какой бы хитростью и проницательностью ни располагала Венона, вряд ли она ожидала от Изабель такого смелого шага, и, видя угрозу в Амари, совсем не думала, что гибель подберется с другой стороны.
Тяжело дыша от рывка и волнения, Амари смотрела, как подле ног кровью истекало тело женщины, — теперь лишь красоту ведьмы можно было назвать колдовской. Изабель уставилась на Венону отстраненным, но не имевшим ничего общего с потрясением взглядом.
Амари поняла этот взгляд.
— Изабель…
Сначала Клайд, теперь Рю — потери сдавливали сердце Амари не меньше, чем сердце Изабель, которая взрослела вместе с братьями и обрела с ними дружеские, а если не умалять, то самые что ни на есть семейные узы. Девушки стояли в безмолвии, не зная, что друг другу сказать, как выразить весь ужас того, что Рю давно был разорван вампирами, не похоронен в земле должным образом, не оплакан.
Чем глубже Амари приходила к осознанию, тем все более душа наполнялась чем-то мерзким, грязным, горьким.
— Найди Лироя, — голос Изабель звучал твердо вопреки ее скорбному чувству, — не дай ему открыть город.
Амари понимающе кивнула и без лишних слов покинула дворец. Защитить Иристэд — это все, что теперь она могла сделать для Рю.
В ту роковую ночь Рю умчался к Альвару в неугасимой решимости призвать его к ответу. Несясь через тьму, преодолевая густые заросли леса, Рю представлял, как вампир явится в заранее установленное ими время, чтобы зло поглумиться над наивностью Моретта, а такое стерпеть никак было нельзя. Предательство Альвара, разочарование в его дружелюбии отзывались внутри гневной досадой прежде всего на себя самого, на свою нестерпимую глупость.
Приближаясь к поляне, Рю все отчетливей рисовал себе облик Альвара посреди моря небесно-синих и белых цветов, названия которых по-прежнему оставались неизвестными, —высокий, стройный вампир, усмехался перед мысленным взором гнусной улыбкой на бледном лице с надменно приподнятым подбородком.
Но на месте ожидала совсем иная картина. Увидев ее, Рю застыл в замешательстве.
Под небом, усеянным звездами, в высокой траве, на которую набегал ветер шелестящими волнами, в землю вросли неподвижные фигуры с белыми лицами. Тишина и умиротворение леса придавали затаенным немым силуэтам лишь большей жути и диссонировали с рожденным в душе беспокойством.
— Рю, уходи! — отчаянный возглас разнесся над лугом.
Альвар задергался в плену вампиров,
один из которых выбросил сильный удар, заставляя Альвара молчать.— А вот и Моретт собственной персоной, — протянул глубокий бархатный баритон, и навстречу Рю с угрожающей неспешностью вышел мужчина. Даже во мраке можно было заметить едва уловимое мерцание рыжего цвета его собранных за спиною волос.
— Оставь его, Виктор, — голос Альвара звучал свирепым, но угасающим пламенем, настолько грозно, насколько позволяли силы, иссякнувшие в жестокой неволе. — Это приказ.
На что Виктор снисходительно окинул Альвара и скривил лицо, будто наблюдал самое омерзительное зрелище. В этом взгляде схлестнулись ненависть, презрение, брезгливость.
— Ты все еще не понял, что никто тебе больше не подчиняется, глупец?
И тут Рю наконец-таки начал соображать: Альвар непричастен к нашествию вампиров в Ночь греха и пламени. Он утратил свою власть, но все же остался верен договору с Рю. И теперь этот договор навис над ними орудием палача, что вот-вот накажет обе стороны сделки за предательство своего народа.
— Чего вы от меня хотите? — Рю храбрился, не теряя сердито насупленного лица, хотя у самого и затряслись поджилки.
— Можешь попытаться убедить нас принять тебя на службу Оберону, ничтожество, но от мысли позволить потомку наших вечных врагов приблизиться к лидеру и объединиться мне становится тошно.
— Я никогда не преклоню колен перед кровососами.
После всех неверно принятых решений, бессонных ночей, позорного разоблачения Рю не мог больше позволить себе ошибиться. И полностью осознавая последствия, он не хватался за жизнь предателя, несчастно влюбленного мужчины, недостойного сына своего отца и самого худшего брата, каким приходится Лирою.
— Так я и думал.
Повелительным жестом Виктор разрешил вампирам не сдерживать голода. В небо поднялся истошный крик, и Рю испуганно заметил, как тело Альвара со всех сторон пронзили когти-кинжалы. Из глубины души поднялся пережитый в детстве страх, рано посеребривший волосы, — Рю оторопел. Его руки, знающие все сами, потянулись обнажить меч для отражения атаки наступающих демонов, но резкий наскок со спины застиг Рю врасплох и безвольно повалил на землю.
Вампиры кинулись ото всюду терзать Рю зубастыми пастями. Под тяжестью тел, под натиском вихря беспощадных когтей и клыков, что были сродни наточенным лезвиям, сознание необратимо погибало, унося Рю в избавительную черноту, призванную окончить нестерпимую боль.
А ведь Рю так и не успел раскаяться перед Лироем, искренне рассказать о страхах и волнениях. Рю не вышел на путь примирения ни до Ночи дьявола, ни после, и, пожалуй, умирая, счел бы это самым досадным, самым болезненным упущением, если бы не сходил с ума, сгорая в агонии.
Рю Моретт покинул этот мир несчастным человеком, не добившись успехов ни на поприще любви, ни на поприще карьеры. Не прощенный семьей, не осуществивший сокровенных мечтаний.
Так и не догнавший свой ясный рассвет.
Впервые он увидел Лироя будучи пятилетним мальчишкой. Укачиваемый в колыбели младенец глядел на Рю ясными глазами, не зная, что смотрит на старшего брата, но уже готовый отдать этому человеку всю любовь, на которую способно искреннее детское сердце. Рю был удивлен и заинтересован.
Он протянул малышу руку, и Лирой крепко-крепко обхватил брата за палец. В этом жесте значилось столько любопытства и в то же время безграничного доверия, свойственного не знавшему жестокости мира ребенку, что Рю не сдержал улыбки. Глаза Лироя, в которых танцевало солнце, засветились ответной радостью.