Долгая дорога в Никуда

– Это разве дела?! – отозвалась, наконец, Алёна. – Так – делишки.

– Ну, ничего себе делишки! Да это же чертовщина какая-то!..

– Может быть, и чертовщина… Только знаешь, вши заводятся от грязи, а это, – она кивнула головой назад, – заводится от скуки, да тоски.

– В общем-то, феерично! – вдруг неожиданно для самого себя сделал я оценку. – Похлеще всякого шоу будет. Но ты же такой ерундой не занимаешься, хотя тебе тоже скучно и тоскливо!

– А что? – возмутилась Алёна. – Вполне могла бы. Просто, наверное, я ещё до такого не доросла…

Она вдруг замялась и потом сделала наблюдение:

– А этого волка я прежде не видела…

– А всё остальное?

– Всё остальное видела.., может быть, только не так. И зарева такого никогда не было. Да и одной мне страшно было ходить смотреть. Я так, изредка, одним глазком, когда уже совсем невмоготу. … Тихо!

Алёна вдруг стала прислушиваться, даже перестав дышать.

Я тоже затаил дыхание, напряженно вслушиваясь в непроглядную темень.

Где-то позади послышались едва уловимые звуки. Будто бы кто-то подушкой хлопал по пыльной дороге.

«Волк!» – почему-то подумал я и в ужасе закричал:

– Бежим!

Я схватил девушку за руку и понёсся вперёд, к деревне, что было мочи, не помня себя от страха и волоча её за собой. Мне казалось, что я несусь словно ветер, а Алёна тяжёлым грузом, телепаясь где-то сзади, мешает моему бегу и даже упирается, пытаясь меня остановить.

Мы выскочили на мосток, и только здесь я позволил себе остановиться, чтобы перевести дух, и обернулся.

Сердце моё, бешено колотившееся в груди, заглушало все звуки, и потому я не услышал, а словно почувствовал это едва уловимое содрогание земли от четырёх касающихся её мощных лап и понял, что нам не убежать.

Надо было защищаться, но чем?..

Я нащупал и попробовал оторвать сначала жердь поручней, потом доску с настила моста. Она поддалась, и я едва успел выпрямиться с ней в руках, как что-то навалилось на меня, ударив лапами в грудь, сбив с ног и обдав теплым зловонным дыханием.

Падая на спину под тяжестью навалившейся на меня туши, – а сомнений у меня теперь не было, что это огромный волк, – я услышал, будто бы издалека, испуганный вскрик Алёны и прохрипел ей из последних сил:

– Беги!..

Доска, оторванная с мостка, ещё была у меня в руке, и я в падении впихнул её каким-то чудом в пасть хищнику, напирая на неё что было силы. Но зверь наседал, и я чувствовал, что силы мои быстро таят, и продержусь так недолго.

– Беги, Алёна, беги! – кричал я, или мне так казалось, чувствуя, вскоре моё сопротивление будет сломлено: лёгкие мои сдавило навалившейся массой так, что нельзя было сделать и вздоха.

Но Алёна не убегала. Она металась где-то рядом в темноте, и сквозь рычание и сипение зверюги, сквозь звуки борьбы, в темноте я слышал шорох её шагов где-то рядом с моей годовой.

Я боролся, как мог. Из пасти волка на меня дышало тёплое и смрадное дыхание, и я всё сильнее и сильнее ощущал, как последние силы покидают меня. В сознании отчётливо нарастала единственная мысль, что это конец…

Вдруг волк как-то осел на задние лапы, словно бы немного освободив меня. Раздался глухой удар, которому, видимо, предшествовал ещё один. Потом удары, такие же глухие и гулкие посыпались один за другим откуда-то сверху до тех пор, пока туша зверя не повалилась с меня куда-то набок.

То ли от большого нервного напряжения, то ли ещё от чего, я вдруг почувствовал, что теряю сознание, и только успел со сладкой радостью подумать: «Спасён!..»

Глава 5

Гладышев возился подо мной. Я тоже пытался подняться, задыхаясь в дыму. Но мы всё мешали друг другу до тех пор, пока, наконец, не раскатились в стороны.

Поднявшись, я нащупал стену, и стал пробираться по ней, чувствуя сквозь едкую пелену дыма жаркое пламя. Вскоре мои пальцы наткнулись на косяк. Я выбрался за порог и захлопнул её за собой двери.

В комнате, куда я попал, тоже стоял ещё не густой дым. Я окинул её взглядом, представив, что вот-вот и она будет объята пламенем. «Но что же Гладышев?!» – пронзила вдруг меня тревожная мысль. Я вдруг с ужасом представил себе, что он уже объят пламенем, и распахнул дверь снова, чтобы позвать его.

В лицо мне пахнуло обжигающим пламенем, которое вырвалось оттуда. Дверь с той стороны уже начала гореть. Краска на ней почернела и запузырилась.

– Гладышев! – закричал я что было мочи. – Гладышев!!!..

– Что здесь происходит?! – раздался вдруг за моей спиной возмущённый голос.

Я обернулся, захлопнув дверь. Какая-то незнакомая женщина стояла на пороге комнаты и смотрела на меня широко открытыми глазами, округлившимися от возмущения.

– Там. … Там. … Там пожар! – только и смог произнести я, показывая на дверь.

– С какой это стати?!! – вдруг истошно завопила тётка, даже подпрыгнув на своих толстых и коротких ногах от возмущения. – С какой это стати?!

– Ни с какой! – глупо ответил я и, снова показывая на дверь, добавил. – Там Гладышев! …

Скорее всего, это была его мать.

– Что-о-о?!! – завопила она. – Караул!!!.. Спасите!!! Спасите!!! – и бросилась мимо меня к двери.

Ноги понесли меня в другую сторону. И когда женщина распахнула пылающую уже дверь, её истошные вопли: «Ой-вой-вой-вой-вой!!!» – я услышал уже на лестнице, чуть ли не кубарем слетая вниз, вывалившись из квартиры вместе с валящим на лестничную клетку дымом.

Выскочил на улицу, я задрал голову вверх, туда, где из окон на улицу шёл густой чёрный дым.

Гладышев висел на водосточной трубе, закопчённый и чумазый, испуганно таращась то на окно, из которого уже вместе с дымом выбивалось пламя, то вниз, на землю, до которой было довольно далеко.

– Гладышев!!!.. Ты придурок, понимаешь?!!.. Придурок!!! – что было силы, закричал я.

Он выпучил на меня свои глаза, будто бы видел впервые, отчего его испуганное лицо сделалось до упаду потешным, но вызвало у меня, потрясённого произошедшим, лишь новый приступ клокочущей ярости.

– Чего, козёл, зенки вытаращил?! – закричал я, перейдя на столь чуждый мне жаргон.