Долгая дорога в Никуда

– Вон, смотри что, – показала мне Алёна теперь вдоль по улице, и в это мгновение я стал ощущать, как волосы на голове становятся дыбом.

Ощущение нереальности происходящего вернулось ко мне снова. Мне показалось, что я нахожусь в каком-то большом аттракционе вроде «Дома страха».

По улице прямо к нам, спускаясь в буераки и выныривая оттуда с прежней скоростью, катилось горящее, будто облитое смолой, деревянное колесо от телеги.

«Страсти-то какие?» – ужаснулся я про себя, но вслух произнести ничего не смог.

Колесо докатилось до телеги, обогнуло заржавшую в животном ужасе лошадь и покатилось обратно, прямо до дома соседки – «ведьмячки», забралось на крыльцо, да так, горящее, и въехало в дом. Оттуда, из окон, тотчас же показались всполохи пламени.

«Пожар, наверное, будет», – с необъяснимой отрешённостью подумал я.

Однако всполохи в окнах соседки вскоре пропали, и вместо них возникло ровное зелёное свечение, вскоре также померкшее.

Я посмотрел на Алёну. У меня вдруг возникла безотчётная догадка, что девушка является если и не сообщником разыгрываемого передо мною жуткого спектакля, то уж, во всяком случае, его благодарным зрителем.

– Как понимать всё это? – обрёл я, наконец, дар речи.

– Как хочешь…

– Но откуда ты знаешь про то и про это?..

– Не знаю… Это не в первый раз.

– Слушай, но ведь это кошмар какой-то! Неужели никому нет до этого дела? У всех на виду, прямо под носом чертовщина какая-то происходит, а никто будто бы и не замечает!

– Может, и не замечает… Не хотят замечать, наверное.

– Но разве так можно жить?

– А почему же нет?

– Но это же всё равно, как делать вид, что не замечаешь, что тебе кладут на голову!

– Значит, так удобнее жить… Ладно, мне пора.

– Куда ты?

– Домой…

Алёна ответила это так спокойно и просто, что едва возникшие в моей душе ростки надежды на некоторое романтическое продолжение нашего знакомства тут же поникли.

– Пойдём, я тебя провожу, – всё-таки предложил я.

– Зачем? – Алёна ступила с крыльца.

– Слушай, а где волк? – изумился я, когда, проходя мимо телеги, ощупал её рукой в желании обнаружить тушу зверя.

Соломенная подстилка была пуста.

– Нет, что ли? – без удивления поинтересовалась девушка.

– Нет, – ответил я, чувствуя, как мурашки побежали по спине, потому что возникло вдруг такое ощущение, что волк где-то рядом и снова готовится к прыжку.

– Ну, и ладно.

– Как ладно? – удивился я. – А если он рядом?

– Да нет. Или убежал, или хозяйка забрала.

– Какая хозяйка?

– Вон та, – Алёна кивнула на погрузившийся в темноту ведьмин дом.

Мне стало не по себе, и даже передёрнуло всё тело от её слов. Гнетущее чувство жути крепко прилипло к сознанию.

Я проводил девушку до её дома на другой стороне деревни и всю дорогу обратно боялся и даже дрожал…

Гости у Пелагеи ещё не разошлись. Их было уже намного меньше, чем вначале. Те трое, что спасли меня, составляли теперь чуть ли не половину присутствующих.

Моё отсутствие никто и не заметил, разве что Пелагея бросила в мою сторону непонятный, полупьяный взгляд.

За столом доедали остатки угощения и допивали последний самогон. Я сел рядом с хозяйкой и тут же получил предложение выпить и полстакана зелья. Протягивал его тот самый Пётр. Он уже довольно-таки сильно накачался.

– На, пей, – произнёс он сиплым басом. – Пей со мной.

– Не хочу, – я поморщился от вонючего запаха мутного белёсого пойла.

– Пей, говорю! – Пётр слегка пристукнул кулаком по столу, и вся посуда дружно подпрыгнула.

– Не хочу, – повторил я.

– А я говорю – пей, щенок! – глаза мужика засверкали злобной искрой и стали вылазить из орбит.

– Ты, Пётр, чего это?! – затормошил его за плечо один из спутников, тот, что одёргивал его ещё в сенях. Он тоже был уже «тёпленький».

– Уйди-сь! – Пётр легко повёл локтем, и осаживавший его чуть не слетел с лавки. – Не трожь меня! Я с салажонком ентим пить буду!

– Да ты что-т, очумел, паразит?! – вмешалась, наконец, Пелагея. – Ты что-т к нему пристаёшь, медведь?! Я те щас дам – салажонка!..

Пелагея так грязно выматерилась в адрес пристававшего ко мне, что тот, обратив на неё свой залитый зелёным змием взор, но ничего не сказав, молча опрокинул стакан, потом, снова уставившись на меня с непонятной, пьяной ненавистью, вытянул далеко вперёд над столом руку с гранёным стаканом.

На лице Петра проступило усилие, исказившее его в зверской гримасе. Пальцы, толстые, поросшие на суставах грубой чёрной щетиной, побелели. И в ту же секунду раздался глухой хруст.

Стакан лопнул, рассыпался.

Пётр, широко разинув рот, засунул туда оставшиеся в руке обломки стекла и с диким хрустом принялся жевать его, продолжая по-бычьи пучить на меня глазюки, налившиеся кровью.

Видимо и раньше этот огромный мужичище проделывал за столом подобные фокусы, потому что произошедшему никто не удивился. Наоборот, сразу почувствовалось, что все присутствовавшие как-то успокоились, осунулись, уткнулись в свои тарелки.

Мне надоела вся эта дикость, окружившая меня плотным удушливым кольцом в первый же день моего пребывания в этой странной деревушке. Я поставил стакан на стол и зачем-то произнёс:

– Там волк пропал.

Пётр тут же подавился стеклом, загнулся, закашлял. Изо рта его потекла обильная слюна с кровью. Он упал лбом на край стола, продолжая страшно кашлять. Один из его спутников что было дури принялся колотить его по спине. Второй же бросился на улицу. Вскоре он появился и встал на пороге комнаты:

– Нету, нету волка!

На лице его было удивление.

– Спёр, видать кто-то, – раздалось из-за стола, – на шубу!

Шутка, однако, не возымела действия и утонула в омуте наступившего вдруг молчания, среди которого страшно бухал, харкая кровью, Пётр.

– Бери его! – бросил стоявшему у порога хлопавший его по спине. – Ему чего-то совсем худо.

Петра взяли под руки и повели из дома.

На улице послышался скрип колёс телеги.

После ухода этой троицы гости один за другим, попарно и группами, потянулись на выход, прощаясь с Пелагеей и благодаря за угощение.