Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Долгая дорога в Никуда
Шрифт:

– Здравствуй, – заулыбалась она обрадовано, – поправился, наконец?

– Поправился, – ответил я смущённо, с беспокойством в душе припоминая срамные сны из моего бреда, в которых происходили какие-то оргии, я превращался то в коня, то в собаку или волка, а ведьма Варвара и, почему-то, Алёна вместе или по очереди играли со мною в любовь, обнимали, гладили по шерсти, по бокам, держали за гриву, становились под меня и орали какие-то непристойности, которые я, как животное, понять не мог, но всякий раз воспринимал, как побуждение к действию.

«Срам-то какой!» – подумал я, не находя сил поднять глаза

на девушку: мне казалось, что она всё знает о моих снах.

Алёна стояла напротив в лёгком сарафане из ситца в горошек, таком нарядном для унылого деревенского пейзажа, таком ярком и чересчур коротком и открытом, что даже мне, человеку привычному к такой одежде на городских девушках, её одеяние показалось слишком неуместным и вызывающим на фоне окружающей нас серой деревенской обыденности. Взгляд мой невольно закрадывался за край сарафана, лишь слегка прикрывавший её молодую, небольшую, упругую и красивую девичью грудь. Я даже встряхнул головой, чтобы отогнать возникшую вдруг и всё усиливающуюся похоть, а чтобы совсем развеять чары спросил:

– Что такая нарядная?!

– А что? Разве нельзя?!..

– Да нет, почему же, – снова потупил я взгляд: навязчивые непристойные сцены из моих бредовых снов так и лезли в голову, словно бы это были воспоминания о недавних событиях, – можно…

Я старался не смотреть на Алёну, как на участницу приснившихся оргий, в которых она представала мне во всей своей прелестно-манящей, женственной уже наготе и во всех бесстыдных и развязанных, распутных проявлениях своих желаний, которые я со страстью, беспощадной, как жажда, исполнял, принимая то облик лошади, то волка или собаки. Я не мог забыть, как они вместе с Варварой забавлялись со мной, помогая друг другу справиться со мной и совершенно не стыдясь выказывать одна перед другой наслаждение в усладе своих похотей.

Вдруг на мгновение захотелось, чтобы всё, что приснилось мне, стало явью, но я тут же испугался своей постыдной мысли.

– Чего молчишь? – поинтересовалась Алёна, кокетливо наклонив голову на бок и продолжая улыбаться.

Перемены, произошедшие в ней, были весьма удивительны.

Будто бы вуаль сонливой и осторожной скованности, окутывавшая её дотоле, как паутина розу, теперь была сброшена, разорвана, и маленький невзрачный бутончик раскрылся, очаровывая своей прелестью и молодым, но уже сильным, с лёгким привкусом терпкости благоуханием, обещающим обильный и ароматный нектар, капли которого прятались где-то между розовых, просвечивающих на солнце тонкими нежными жилками, лепестков.

Я подумал: «Уж не связано ли её преображение как-то с моей болезнью и странными снами?» – и от этой догадки во мне сочно заиграли самые низкие душевные струны, отчего в груди стало и больно, и сладостно, и жарко до жжения, и холодно до озноба. Весь этот коктейль, вся эта смесь, перемещаясь всё быстрее, в несколько секунд ввели меня в такое неописуемое состояние, что я уже и понять не мог, что со мной происходит, где верх, где низ, и стоят ли ноги мои на земле или же, оторвавшись от неё, парят над нею.

Очертания фигуры девушки, черты её лица сделались вдруг расплывчатыми, неясными, но вместе с тем сильное влечение потянуло меня к ней, и я с ужасом обнаружил, что к своему стыду не могу с ним справиться…

Сквозь чары прорывался

возмущённый, приглушённый шёпот Алёны. Они стали расходиться, рассеиваться, как туман, и я увидел, что держу девушку в своих объятиях.

– Пусти же, говорю! – она упиралась в мою грудь своими руками, стараясь оттолкнуться, отпрянув назад, прогнувшись в гибком стане.

– Прости!.. Не знаю, что это со мной!..

Я раскрыл объятия и освободил её.

Алёна отступила на шаг и зачем-то стала отряхивать, оправлять юбку сарафана:

– Ты что, припух?! – она задала этот вопрос, не требовавший ответа, но в голосе её не было обиды, а лёгкая игривость интонации давала понять, что проступок если и не прощён уже, то вскоре будет забыт.

Я оглянулся. Свидетелей вроде бы не было: Пелагея громыхала в дальней части избы посудой, занятая по хозяйству.

– Пойдём вечером на танцы, – предложила девушка, и я тут же согласился, не зная радоваться или огорчаться, но потом спросил:

– А где тут у вас клуб или что-нибудь ещё?..

– В Большой Василихе.

– Так это ж далеко!

– Ну, и что?! Подумаешь – далеко! Когда сильно хочется – вовсе не далеко… Ну, пойдёшь?

– Пойду, – подтвердил я свой ответ, вспоминая довольно-таки дальнюю дорогу к соседней деревне.

Алёна попрощалась со мной до вечера и, легко проскакав по ступенькам крыльца, пошла по кривой деревенской улице торопливой, пружинистой походкой. В её движениях чувствовалась какая-то окрылённость и радость ожидания приятного события.

Я долго смотрел ей вслед, пытаясь разобраться в своих чувствах и не пропуская мимо внимания ни одного её движения, с любопытством вспоминая стройные, поджарые ножки девушки, открывшиеся мне нечаянно и незаметно для хозяйки из-под взлетевшего вверх сарафана, когда она стремительно сбегала с крыльца.

Но едва Алёна скрылась из вида, как мною неожиданно овладело оцепенение. Я теперь просто не мог уйти с крыльца, будто приклеившись локтями к его перилам, на которые опёрся, положив на ладони подбородок. Ощущение было не из приятных, а все члены тела сделались точно ватными.

Мне показалось, что из окон соседнего дома за мной наблюдает Варвара, и её взгляд, тяжёлый, испускающий тягучую и клейкую, как смола, энергию власти над плотью, точно пригвоздил меня на месте. На ум почему-то пришло воспоминание из далёкого детства, когда я, ещё мальчишкой, вместе со своими шаловливыми приятелями-сверстниками ловил стрекоз, протыкал их брюшко тонкой иголкой, а потом запускал на нитке. И четырёхкрылое насекомое летело, тяжело и послушно влача за собой привязь, туда, куда желал её жестокий хозяин. Стрекоз потом мы убивали…

Ощущения мои имели жуткое свойство. При ясном сознании тело совершенно не подчинялось голове, и это был настоящий кошмар.

Не знаю, сколько ещё времени продолжалось всё это, как вдруг я почувствовал, что ноги сами понесли меня с крыльца в огород, а оттуда на задворки, к самой речке, где стояла баня «по-чёрному» и покосившийся, обветшавший туалет.

Через пару секунд дверь бани со скрипом затворилась за мной, и я оказался в полумраке четырёх бревенчатых, прокопчённых стен с одним, совсем крошечным, квадратным окошечком, сквозь мутное стекло которого пробивался слабый, тусклый луч света.

Поделиться с друзьями: