Долина смерти

— Ты хочешь его… добить? Как бешеного пса?

— Это уже не Рэд, — тихо говорит Дженсен, подходя ближе ко мне. От его присутствия становится немного легче. — Ты сам это знаешь, Коул. Он больше не человек.

Элай отворачивается, не в силах смотреть на то, во что превратился Рэд.

— Может, есть какое-то лекарство? — говорит он, но в голосе нет надежды. — В фильмах всегда есть лекарство, — добавляет он печально.

— Нет никакого лекарства, — сухо обрывает его Дженсен. — Мы все знаем, что нужно сделать.

— Тогда делай, — рычит Коул, в его голосе слышна боль и злость. — Убей его хладнокровно. Если ты так уверен.

Дженсен тянется к моему пистолету, но я останавливаю его, кладя руку ему на плечо.

— Нет, — говорю. — Это сделаю я.

Все удивленно смотрят на меня. Даже Рэд поднимает голову и злобно рычит.

— Тебе не нужно это делать, — говорит Дженсен тихо, качая головой. — Это не должно быть твоей ношей.

— Я из ФБР, — напоминаю я, и это признание все еще жжет нас обоих. — Меня учили, как поступать в таких ситуациях. И… — сглатываю, собираясь с духом. — И мне необходимо, чтобы вы все доверяли мне, если мы собираемся выбраться отсюда живыми. Поэтому я сделаю это. Возьму грех на душу. Чтобы не пришлось вам.

Не считаю нужным говорить о том, что я никогда раньше не убивала. Думаю, сейчас это будет лишним.

Дженсен пристально смотрит на меня, потом коротко кивает, и в его взгляде проскальзывает благодарность.

— Хорошо.

Он возвращает мой пистолет, и я понимаю, что после того, как убью Рэда, я его не отдам.

Если я убью Рэда. Я реально собираюсь нажать на этот чертов курок?

Но как я могу быть уверена, что он действительно умрет?

Когда подхожу ближе, синие глаза Рэда находят мои, и пистолет становится непомерно тяжелым. На мгновение мне кажется, что в них мелькает узнавание — крошечная искра того человека, которым он когда-то был, в ловушке этого чудовищного тела. Но затем, как будто свечу погасили, ее больше нет.

— Прости меня, — шепчу я, хотя знаю, что он не понимает, почему я должна это сделать. Я даже не уверена, что он вообще что-то понимает.

Смотрю на остальных и встречаюсь взглядом с Дженсеном. Его рот плотно сжат, и он едва заметно кивает.

Сделай это.

Все закрывают уши, я делаю глубокий вдох и молю вселенную о прощении. Вспоминаю своего отца. Вспоминаю своих коллег и о тех трудных решениях, которые им приходилось принимать, о жизнях, которые они отнимали. Думаю о том, как мне повезло, что я никогда раньше не оказывалась в такой ситуации.

И если я сейчас ничего не сделаю, то моя удача может закончиться.

Целюсь в центр лба, и палец давит на спусковой крючок. Выстрел оглушительным эхом разносится по хижине, лошади снаружи испуганно ржут. Чтобы наверняка, стреляю еще раз — в сердце.

Тело Рэда обмякает и повисает на веревках, неестественный блеск в глазах гаснет. Я смотрю на него несколько долгих мгновений, убеждаюсь. Мы все убеждаемся.

Он мертв.

Коул отворачивается, плечи его напряжены, он крестится. Элай что-то бормочет, похожее на молитву. Дженсен молчит, но кладет руку мне на плечо, коротко сжимает в знак поддержки, а потом идет помогать остальным собираться в дорогу.

Мы собираем припасы, проверяем оружие и готовим остатки еды к дороге. Занятия, хоть немного отвлекающие от произошедшего, занимают нас целый час.

Но приходит время перенести тело Рэда. Оставить его связанным в охотничьей хижине, которую посещают туристы, просто недопустимо. Не пройдет и нескольких дней, как его обнаружат, и тогда это место станет огромной сценой преступления.

Мы вытаскиваем тело Рэда наружу. Утро выдалось ясным и холодным, солнечные лучи отражаются от свежевыпавшего снега. Хэнка и других одержимых поблизости не видно, но множество отпечатков вокруг здания. Некоторые из них имеют форму человеческих ног, другие же деформированы, словно их оставили не совсем люди.

Дженсен тащит Рэда мимо хижины в лес, чтобы похоронить тело в снегу, так как земля слишком промерзла, чтобы выкопать могилу. Остается надеяться, что хищники и падальщики быстро расправятся с ним.

— А если его кто-нибудь найдет? — Дженсен смотрит на меня, и в его глазах читается невысказанный вопрос. — С твоей пулей в голове?

Черт меня дери.

Сама виновата. Не стоило показывать свою принципиальность и использовать свой пистолет. Теперь его с легкостью смогут отследить до самого бюро.

— Мне придется извлечь пули, — говорю я безучастным тоном, чувствуя, как живот скручивает от отвращения. Безжизненные глаза Рэда устремлены в небо, и только мысль о том, что придется вскрывать ему голову, чтобы достать пулю, вызывает приступ тошноты.

— Я сделаю это, — вызывается Дженсен.

Сердце пропускает удар.

— Ты уверен? — с опаской спрашиваю. — Я не могу тебя об этом просить.

Он хмыкает, потирая бороду и глядя на тело.

— Я не жду твоей просьбы. Просто сделаю это. И, без обид, ты хоть раз разделывала тушу животного?

— Я присутствовала на вскрытиях.

— Видеть — это не то же самое, что делать. И хоть ты и крепкий орешек, чтобы пробить череп, нужна грубая сила.

Я морщусь от отвращения, но отхожу в сторону.

— Что нужно? — спрашивает Элай.

— Молот и гвоздь, — отвечает Дженсен, не отрывая взгляда от Рэда. — Только чтобы гвоздь был размером с железнодорожный костыль.

— У нас есть колышки от палатки, — предлагает Элай. — Подойдут?

— Не могу поверить, что вы сейчас это обсуждаете, — с отвращением бормочет Коул, его лицо выглядит не лучше моего.

— Если не подойдут, придется просто дробить череп, пока от него ничего не останется. В любом случае, пулю я достану, — заявляет Дженсен. — И принеси мне мой топор.

Элай достает молоток и колышки от палатки, а Коул, несмотря на отвращение, приносит топор для подстраховки.

Я отворачиваюсь, потому что это не имеет ничего общего со вскрытием, и возвращаюсь в хижину. Слышу кряхтение Дженсена, звук рвоты и еще более ужасный звук ломающихся костей и хлюпающей мозговой массы. Стараюсь сосредоточиться на уборке хижины, стирая все следы произошедшего. К счастью, здесь мне мои навыки приходятся как нельзя кстати, хотя я никогда не думала, что мне придется использовать их в таких обстоятельствах.

Наконец дверь открывается, и в хижину входит Элай, его рубашка забрызгана кровью.

— Все, — говорит он, и лицо его белее мела. — Пора уходить.

Осмотрев хижину еще раз, я выхожу на улицу и направляюсь к лошадям, чтобы попытаться позаимствовать у них немного энергии, хотя они кажутся такими же встревоженными, как и я.

Осталось всего три лошади: старый добряк Джеопарди, мерин Хэнка по имени Шторм и пегий Гарри, конь Коула. Остальные, включая моего любимого Дюка, сбежали прошлой ночью, поддавшись панике. Сердце разрывается от одной мысли, что Дюк сейчас один в этих горах, беззащитный перед «голодными». Я успела к нему привязаться. Надеюсь, он и другие умчались обратно на ранчо, подальше от этих проклятых мест.