Должница

– В моем мире нет места доверию. И я виноват в том, что не поверил тебе в нашу первую встречу…

– О, не нужно оправдываться, - цежу ему в лицо.

– …нам нужно было сплотиться, а не перекрываться договором. Тем более, что ребенок не ограничится договором, это нечто объемнее и больше. Дороже. Ты почувствовала это, Аля. Сейчас наша жизнь вышла за рамки чертового договора, потому что, как минимум, я не смогу разлучить ребенка с его матерью.

– Ты же не любишь оправдываться и извиняться?

– В каком месте ты услышала оправдание или извинение?

– Раскаяние? – изгибаю бровь.

– Ничуть. Констатация факта.

Замолкаю. Факты у него не добрые.

– Хватит, Артем. Нам нужно решить, как жить дальше, а не вести эти разговоры. Они не для нас, понимаешь? Мы упустили момент объяснений.

Руднев прищуривается.

– Я не хочу жить, как на минном поле. Не хочу не знать, когда ты взорвешься. Я каждый день жду, что ты вновь вышвырнешь меня из жизни Богдана. Я не смогу забыть. Не хочу вертеться в твоем жестоком мире. Ты взрослый мужчина. Артем… пожалуйста.

Шепот растворяется в холоде его глаз. Я отвожу взгляд к мирно посапывающему Богдану. Спиной чувствую жесткое дерево, к которому меня прижимают его руки. Он до сих пор решает вопросы силой. Такова природа Руднева.

– Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.

Не верю!

Отталкиваю его от себя, насколько это возможно.

Делаю несколько шагов подальше и осторожно предлагаю:

– Мы будем жить отдельно, но ты сможешь видеться с ним. Ты найдешь себе женщину под стать, а я же… я девчонка, которая не должна была встречать тебя в этой жизни. Наши судьбы не должны были пересечься. Я не хочу, чтобы наш сын рос в нелюбви. Потому что любовью здесь даже не пахнет…

В его глазах показалось что-то, похожее на отчаяние. Лишь на секунду. Показалось?

– Я понял, что тебе нужно. Свобода? – бросает напряженно.

Я задерживаю дыхание. Я ведь говорила об этом прямо. А он понял только сейчас.

Мужчины…

– Я дам тебе свободу. В извращенной форме, но какая есть. Большего не проси, Аля.

Спросить об извращенной форме свободы я так и не успела, ведь на следующий день наш разговор затуманился совсем другими событиями…

Имя которым – Вика.

Глава 44.

Утром я вышла на кухню, решив приготовить что-нибудь вкусное и заодно заняться чем-нибудь полезным. В последнее время моя жизнь походила на замкнутый круг, и даже приготовление еды, что в принципе входило в обязанности прислуги Руднева, стало неким разнообразием для меня.

Раньше я не готовила для Руднева. Принципиально. Из гордости. Из личных побуждений.

Да, он отец моего ребенка, и он дает нам с сыном крышу над головой и обеспечивает продуктами. Он - мужчина, без которого жизнь Богдана может рухнуть в одночасье. Я знаю, как тяжело расти в неполноценной семье.

Но готовить для этого мужчины было выше меня.

Готовить – значило отступить. Начать заново, как он говорил.

Большего бреда я не слышала.

Но сегодня я приготовила. В первую очередь для себя и Натальи, но приготовила я много. Кажется, я потратила на это весь день, иногда прерываясь на игры с Богданом.

– Кексы получились просто волшебными! А запеченная курица… ммм…

Наташа стала почти что членом нашей семьи.

Но Руднев уже поставил меня перед фактом, что скоро мы останемся одни. Что помощь Натальи уже почти не требуется. И спорить с Рудневым было бесполезно.

К вечеру хлопнула дверь. Резко. Громко. Сверху послышался плач, и Наташа тут же убежала наверх, к Богдану.

Я не успела выйти из-за стола, как в кухню ворвался Руднев.

Не в настроении. Мокрый из-за дождя, что лил весь день – еще одна причина, по которой мы весь день провели с Богданом дома.

– Привет…

Руднев хотел начать с дела, но увидел мою оторопь и вспомнил про правила приличия. Он старается, хорошо старается изображать семью.

– Здравствуй, - нервно откашливаюсь.

Не спрашиваю, что случилось. Вероятно, рабочие неполадки. Хочу скрыться с его глаз, но в проеме кухни он преграждает мне путь.

– Прикажешь поинтересоваться твоими делами? – моя колкость никуда не делась.

– Я бы попросил. Но не стану заставлять тебя это сделать. Хватит, Аля. Я не для этого тебя остановил.

– Что-то случилось? – вопрос вырвался сам собой.

Его мокрая от дождя одежда прикоснулась к моей. Я отступила.

Он недовольно сощурился, поставил рабочий чемодан на стул и отвернулся. Его спина была напряжена.

– Будут похороны. Мы должны пойти. Вика покончила жизнь самоубийством в борделе.

Я хватаюсь за столешницу. В глазах потемнело.

Что?..

Нет, мне не было больно.

Но что-то кольнуло, екнуло в сердце. Родная кровь перестала течь по ее телу.

На кухне вкусно пахло. Руднев это почувствовал, но его спина была по-прежнему напряжена.

– Ты огорчен? – не понимаю я.

– Да. Я огорчен.

Это заставляет меня выпрямиться и застыть в напряжении. Тогда Руднев поворачивается, и я узнаю тот самый холод в его глазах.

Как я могла подумать о таких чувствах, как огорчение?

– Я огорчен только тем, что эта женщина не понесла наказания, которого заслужила. Наказания, которое ей назначил я.

Качаю головой. Усмехаюсь.

– Ты не меняешься. Мне страшно быть с тобой!

– Разве я делаю тебе плохо?! Я говорю о ней. А она и мизинца твоего не стоит!

– Ты черствый. И жестокий.

Не замечаю, как наши тона повышаются. Как его руки сжимаются в кулаки – от бессилия, а мои глаза загораются злостью.

– Так больше не может продолжаться. Кто мы друг другу?!

– Муж и жена. Если ты забыла, - грубо усмехается.

– А по-настоящему? А по-настоящему! – меня охватывает ярость, - мы живем вместе, но ненавидим друг друга!

На мои глаза вновь набегают слезы. Слабая. Он сильнее. Он давит морально, противостоять ему – невозможно.

– Это ты не можешь забыть прошлое. Это ты меня ненавидишь. А я… - он замолкает, - я пытаюсь загладить свою вину. Это ты не идешь на контакт, Аля.

Он приближается. Я распаляюсь.