Дом для изгоев
Шрифт:
– И… и что? – напряжённо спросил Шер.
– А ничего, - ответил старый мельник, - народ в затылках почесал, сыщики покумекали, да и решили, что ты нарвался на стаю вырглов… Они-то тебя и растерзали. Так что, с сегодняшнего дня ты мёртв. Дядюшка твой с тётушкой и кузенами в трауре, а денежки твои, сам понимаешь, к кому перешли. Такие дела.
Шер побледнел:
– Как же так… Я же никогда с кузенами не ссорился… И никогда из дома не убегал. Это же неправда… Как дядя мог в такое поверить? А тётя? Они же знают меня…
Мельник обнял Шера за плечи и стал гладить по голове, как маленького:
– Знают, да… Да только дела у твоего дядюшки всё хуже и хуже шли… Думаешь, что кузены твои сами бы до такого додумались –
– Ой… - пробормотал Шер. – А я и не подумал… Нет, это точно были не они.
– Вот так-то… - вздохнул дядюшка Матэ. – Своя-то рубашка к телу ближе.
Шер всхлипнул:
– Ну как же так… Они ж родня мне… единственная…
Я подсел к Шеру и тоже попытался его успокоить. На душе было гадко. Наивного, доверчивого мальчишку… мало того, что не любили. В конце концов, это можно пережить. Но ведь эти родственнички ещё и подставили парня, завладев всеми денежками. А если бы не моё появление, что бы с ним было? Разбойнички просто продали бы парня какому-нибудь извращенцу… выжил бы он после этого? Бог весть… А эти… Эти мерзавцы спокойно ходили бы по земле и жировали на его денежки.
От этих невесёлых размышлений меня вырвала хлёсткая пощёчина и крик дядюшки Матэ:
– Мирон, прекрати! Опомнись, Мирон!
И запах палёного дерева. Я ошеломлённо моргнул… и опамятовался. На деревянной столешнице передо мной появилось уродливое горелое пятно. Хорошо, что мельник догадался плеснуть на стол водой из ведра, а то точно заполыхало бы. Я ошалело уставился на дядюшку Матэ:
– Это что? Это – я?
Мельник усмехнулся:
– Ты, милок, ты… А говорил – не колдун, не колдун… Ты у нас, похоже, огненный…
– Но ведь я… я… И Тьма говорила…
– Тихо-тихо-тихо… - мягко сказал мельник и быстренько подсунул мне здоровенную кружку с холодным квасом. – Давай-ка, попей… Дело-то житейское… Ты с чего так распалился-то?
– Разозлился, - коротко пояснил я, сделав хороший глоток и немного успокоившись. – На Шерову родню. Вот погань…
– Это да, - вздохнул мельник. – Только теперь они и не понимают, как им «повезло»… Огненного во враги… Тут лучше сразу самоубиться. Ничего, ты не переживай, парень. Кое-чему я тебя подучу. Главное – характер свой в узде держи… И будет нам счастье. Ничего, прорвёмся.
– Но с чего я вдруг колдуном стал? – удивился я. – Там, на Земле…
– Поздно вспоминать, что было, – сказал мельник. – Там тебя больше нет. И, запомни, не будь ты колдуном – никуда бы тебя Равновесие бы не отправило. А уж почему там у нас эти способности не проявлялись – не знаю. Может, не хватает чего… Странно… нужно было умереть, чтобы колдуном стать…
– Дядюшка Матэ, - спросил я. – А как ты умер?
*Не надо исправлять. Вплоть до начала двадцатого века крестьяне произносили свои отчества именно так – без окончания «-вич».
Комментарий к Глава 6. Огненный?
Мои дорогие читатели! У автора резко активизировалась работа, так что до четверга проды не будет))) Выкладываю всё, что написано)))
========== Глава 7. Преданье старины глубокой ==========
Внимание, пока не бечено!
– Дядюшка Матэ, - спросил я. – А как ты умер?
И тут же прикусил язык, кляня себя за излишнее любопытство. Но дядюшка Матэ не рассердился, наоборот улыбнулся грустной такой, хорошей улыбкой, так что от глаз разошлись морщинки-лучики:
– Любопытный ты… Да ладно, чего уж там. Давно всё было и быльём поросло. Отчего ж не рассказать.
Любопытный Шер подтянулся поближе и пристроил голову мне на плечо. Похоже, и он воспринимает меня
как старшего брата. Что ж, понятно… Своей-то семьи он лишился, да ещё такое предательство перенёс… Нет, не буду об этом думать, а то опять стол подпалю, а его дядюшка Матэ только в порядок привёл. Лучше уж рассказ послушаю…А рассказ был действительно интересным и грустным.
Дядюшка Матэ, точнее мальчик Матюша появился на свет в имении князя Куроед-Задунайского – Большой Куроедовке. Матерью его была «барынина горничная» Груня Кукушкина, а отцом… отцом, скорее всего, сам барин. Помещик Ипполит Дормидонтович Куроед-Задунайский в своё время «воевал турку» и в одной из военных кампаний получил тяжелейшее ранение, закончившееся ампутацией ноги. Выжил он лишь чудом, учитывая тогдашний уровень медицины, но живости характера не утратил и «на костыляшке» прыгал ловчее, чем иные передвигались на своих двоих. Получив чистую отставку, орден и монаршее благоволение довольно молодой помещик вернулся к наследственным пенатам, женился, и зажил, как исконный русский барин, имевший в двух губерниях четыре имения и пять тысяч крепостных душ.
Для провинции это был немалый доход, и новоявленный помещик зажил на широкую ногу, сильно оживив провинциальную жизнь балами, даваемыми в имении регулярно, псовыми и соколиными охотами и прочими изысками помещичьей жизни.
Однако совсем уж мотом он не был, да и доход с имений был достаточно велик, поэтому каждый год Ипполит Дормидонтович умудрялся оставаться в профите, откладывая некую, приятно округлую сумму в банк, как он говорил, на приданое дочуркам.
Ибо жена Ипполита Дормидонтовича, Варвара Саввична Болховская родила ему трёх прелестных, умненьких дочурок, в которых отец души не чаял и денег на них не жалел, покупая дорогих кукол, атласные башмачки и шёлковые платьица. А когда девочки подросли, любящий отец выписал из самого Парижа бонну-француженку, долженствующую достойным образом подготовить барышень к поступлению в петербургский пансион.
Варвара Саввична могла бы почитать себя счастливою – муж не был жаден, не был мелочен, и, хоть и любил погусарствовать, никогда не напивался допьяна, не играл в карты, теряя разум и никогда не придирался к Богом данной половине, а уж тем более – не поднимал на неё руку, но… В бочке мёда имелась огромнейшая ложка дёгтя. Ипполит Дормидонтович был, как говорили в тогдашнее время, большой сластолюбец, ну а сейчас его просто и незатейливо назвали бы кобелиной. Нет, он не вздумал посягать на честь соседских жён, а тем паче – юных барышень, Боже упаси! Да и зачем ему это было нужно, если красавиц в собственном доме была полная девичья. Крестьянские девушки просто не смели отказать барину, так что невинными до замужества оставались только самые некрасивые девушки. Надо сказать, однако, что Ипполит Дормидонтович никого не насиловал и искренне считал, что всё происходило по согласию. Он просто не понимал, что девушки боялись ему отказать, прекрасно понимая, какие кары в этом случае могут обрушиться на них и на их семьи.
Помещики грешили почти все, и далеко не все были так добродушны, как отставной герой Отечества, проверять же, чем закончится вызванный отказом девушки баринов гнев дурных не было. Более того, барин, вдоволь наигравшись с новой прелестницей, быстро охладевал к ней и никогда более уже не возобновлял прежних домогательств. Девица обычно получала два-три рубля отступных, не считая неплохих подарков – платочков, колечек, атласу на сарафан… Если же случался конфуз, и красавица оказывалась беременной, барин приискивал ей подходящего мужа, со строгим наказом – молодую жену не забижать! Первенца её не трогать! А червонец деньгами и полный сундук прочего приданого быстро успокаивал мужнину ревность. К тому же, потенциальные женихи, сами будучи крепостными, понимали, что избежать барской милости у невесты шансов не было.