Дом для изгоев

– Он колдун! Кол… - вопль оборвался, превратившись в булькающий хрип. Я похолодел. Неужели?…

– Прости, Господи… - пробормотал дядюшка Матэ. – Я не хотел.

Бурое облако рассеялось практически сразу, только вот вместо семи вполне себе живых и здоровых всадников перед нами предстали семь человеческих скелетов в потрёпанных лохмотьях, восседающих на костяках тогрухов. Меня неслабо тряхнуло. Это что же за пакость дядюшка Матэ применил, чтобы так… вот так…

А потом кости с шелестящим стуком осыпались неопрятной кучей.

– Можно выходить? – раздался из повозки голос Шера, и я рявкнул:

– Нет! Сидите внутри и не высовывайтесь!

Шер обиженно замолк, а дядюшка Матэ торопливо выскочил из повозки и пробормотал:

– Мирон, не спи, помогай! Надо кости убрать… Вон хоть в тот распадок…

Я не стал устраивать истерики. Следы нашего преступления и в самом деле было необходимо скрыть, тут не так далеко выход из Зыбунов, мало ли кто наткнётся. Эх, тогрухов жалко, славные были зверюшки, быстрые, красивые… Но не время сейчас кости таскать, мало ли что…

И я спокойно сказал:

– Погоди, дядюшка Матэ. Думаю, что у меня есть выход получше.

И поднял руки, готовясь вызвать Огонь.

– Погоди, Мирон, - произнёс тихим голосом дядюшка Матэ. – Их надо обыскать. Вдруг что-то отыщется… что-то, что прольёт свет на всю эту историю.

– Хорошо, - мрачно сказал я.

И мы начали перетряхивать остатки одежды на скелетах. Ничего особого у тех пятерых, что явно были подчинёнными, мы не обнаружили. Проржавевшее оружие, немного денег, обратившаяся в труху еда в седельных сумках. А вот у «тощего» и «пузатого» седельные сумки практически не пострадали – явно были зачарованы от порчи и иного воздействия. Дядюшка Матэ срезал сумки у обоих, заявив:

– Потом разберёмся. На тропе Лесных. Там безопаснее.

А потом обнаружил у одного их них пластинку на толстой золотой цепочке, которую тот носил под одеждой. На пластинке – золотой, усыпанной мелкими блестящими камушками и ничуть не пострадавшей, - был изображён герб. Маленькие «иконки» на ремешках, кстати, просто рассыпались прахом, а эта пластинка уцелела.

Дядюшка Матэ помрачнел, спрятал пластинку в свой поясной кошель и сказал:

– Вызывай Огонь, Мирон. Пора нам убираться.

Я молча свёл ладони вместе, а почувствовав знакомое жжение, развернул их вперёд, и с них сорвалась струя Огня. Останки людей и тогрухов охватило бледное смертоносное пламя, и буквально за несколько минут от семерых всадников осталась только куча золы. Я погасил Огонь. Дядюшка Матэ нарисовал в воздухе какой-то знак, и прямо посреди дороги образовалась щель, в которую этот прах и провалился. Ещё один знак – и щель затянулась. Ровно, без следа. Словно тех, кто нас настиг, кто нам угрожал, и не было никогда на свете.

У меня закружилась голова – слишком много сил я вложил в свой Огонь. На душе было пусто. Но дядюшка Матэ жёстко сказал:

– Не раскисай, Мирон. Это были не Нойоты. Это… это хуже. Куда хуже. Хорошо, что Имран поделился со мной Прахом Времени. Иначе сейчас мы все были бы уже мертвы. Поверь, я знаю, что говорю.

«Он говорит правду», - произнёс Кэп. Легче мне не стало, но я как-то встряхнулся. В самом деле, некогда было переживать и рефлексировать. Да, напрямую это выглядит так: дядюшка Матэ – убийца, а я – его сообщник. Ужасно…

Ужасно, да… Только вот в здешнем мире ничего просто не бывает. Надо разобраться, нельзя судить сгоряча. И что значит – хуже Нойотов.

– Да, дядюшка Матэ, - сказал я, поразившись, как безразлично и пусто звучит мой голос. – Ты прав. Нам надо убираться отсюда.

И деревянной походкой отправился к повозке. Сел впереди, взял в руки вожжи, дождался, пока сядет дядюшка Матэ, и подхлестнул тогруха. А когда у меня перед глазами всё завертелось, старый мельник еле успел перехватить вожжи.

Я вновь оказался во Тьме. Только на этот раз она не говорила со мной и ничего не показывала. Тьма словно лечила меня, успокаивала, помогала – и всё это безмолвно. А потом я услышал песню, которая заставила Тьму расступиться. И пели её два голоса…

Разлететься бы на осколки

Запредельной нежностью ночи…

Чтобы миг - бесконечно долгий,

Тот, что вечности знать не хочет,

Чтобы пламя лизало руки,

Чтобы таяли зимы-стены,

Чтобы вместо кровИ по венам -

Свет сладчайшей на свете муки…

Чтоб испуганно отступило

Чёрно-ало-белое тленье,

Чтобы солнце - и то всходило,

Над землёй - лишь твоим веленьем,

Чтобы - рядом… И даже взглядом

Не спугнуть золотого чуда…

Так - лишь в песнях, но если надо,

Я тут просто тихонько буду…**

*Мирон перефразировал средневековую поговорку о младших сыновьях знатных фамилий: «Всё своё имение он возит в седле своего коня».

**стихи Аозт Чёрная Речка

========== Глава 22. Вершители ==========

Песня, которую пели два голоса, не давала мне покоя, не давала уйти, раствориться в Тьме. И Тьма расступилась. Я открыл глаза и увидел склонившихся надо мной Шера и Шоусси.

– Это вы пели? – проскрипел я. Именно проскрипел, голос звучал, как ни разу не смазанное колесо у телеги.

Шоусси радостно закивал и бросился обнимать меня. А Шер тихо сказал:

– Я так испугался… Ты почти как мёртвый был. Я думал, что всё… уже всё… Ты уйдёшь… Хорошо, дядюшка Матэ объяснил, что ты слишком много сил потратил, когда вызывал свой Огонь. И что тебе просто нужно не дать уйти во Тьму. А я вспомнил, как тебе понравились песни Вольного Ветра. И решил спеть. А Шоусси, как оказалось, тоже знает эту песню…

– Я вспомнил, - радостно сказал Шоусси. – Как только Шер начал петь – я сразу вспомнил, что слышал эту песню! Она оказалась такой знакомой… Родной даже. И тоже стал петь… Вместе с Шером. Шер так переживал за тебя… И я тоже… Я хотел помочь…

– У тебя получилось, - сказал я. – Шоусси, ты просто молодец! А ты, Шер! Просто слов нет! Я ведь мог остаться там… Тьма бы меня приняла… Но вы напомнили мне, что я нужен. Спасибо вам.

Шоусси заулыбался ещё радостнее, а Шер заметно смутился от моей похвалы.