Дом на окраине

– Да что же это за безобразие? – возмутился папа. – Неужели антенну ветром сбило?

Но тут вдруг на экране появилось изображение, и пробился звук. Только это был не бразильский сериал. Вместо дона Родригеса и Клотильды во весь экран торчала голова какого-то неприятного кудрявого дядьки в круглых очках, который что-то испуганно бормотал дрожащими толстыми губами. Карпухины прислушались, и до них долетели бессвязные слова:

– Я не хочу, я не буду! Не надо! Пожалуйста, не надо! Пустите меня!

– Что такое? – воскликнул папа. – Это же Петькин! Ну да, точно, Петькин.

– Какой еще Петькин? – спросила мама.

– Ну, нотариус, который мне завещание открывал и вводил в наследство. Да точно, это он. Интересно, как он тут оказался.

– Я не хочу, я не буду! Не надо! Пожалуйста, не надо! – как заведенный бормотал все те же слова Петькин. – Я не хочу, я не буду! Не надо! Пожалуйста, не надо! Пустите меня!

И вдруг его лицо стало меняться. Оно почему-то раздулось, как резиновый шар, затем оцепенело и начало уменьшаться. Оно уменьшалось до тех пор, пока не стало каким-то маленьким и кукольным. Тут вдруг до всех дошло, что случилось. Петькин прямо на их глазах превратился в куклу. Симпатичный толстенький фарфоровый мальчуган с большими стеклянными глазами, в которых все еще оставался испуг, неподвижно смотрел с экрана телевизора.

Вдруг что-то затрещало, защелкало, звякнуло, и из часов на простенке, вновь, как в самый первый их день здесь, вылезла кукушка. Но куковать в этот раз она не стала. Что-то в ней захрипело, заскрежетало, щелкнуло, и кукушка свалилась на бок, и так и осталась висеть, безвольная и жалкая. А на часах стрелки уже показывали двенадцать часов.

Затем громко, так что все вздрогнули, щелкнул телевизор, и экран погас. Неприятно запахло паленой проводкой.

Карпухины волей неволей придвинулись друг к другу.

– Что это? – тихо спросила Аня.

– Кажется, начинается, – тихо ответила мама.

– Я боюсь! – пискнула Маша.

– Проклятье, – выругался папа, – что все это значит?

Все четверо разговаривали очень тихо, словно боялись кого-то разбудить. Затем они снова замолчали, и сразу же раздался новый громкий щелчок. Семейство опять вздрогнуло. Никто сразу не понял, что это за щелчок, и откуда он раздается. И вдруг Маша показала пальцем на фонограф:

– Смотрите! Это оттуда!

Старинный прибор щелкнул еще раз, и вдруг все увидели, как что-то в нем тихо заскрипело и закрутилось. Рычажок с толстой острой иголкой сам собой опустился на свинцовый валик и мягко зашуршал. Из трубки послышалось шипение.

Карпухины, как зачарованные смотрели на фонограф и не могли сдвинуться с места. Их ноги словно приковало к полу.

А шипение тем временем сменилось неприятным пронзительным скрежетом, в котором с трудом проявлялся человеческий голос, выкрикивающий непонятные слова. Голос был женский. Пронзительный и визгливый. Он быстро проговаривал слова, которые складывались в похожие на стихи строчки. Затем их стало возможным разобрать. Это были примерно такие стихи:

«Гости званные, долгожданные! Гости пришлые, гости вечные! Раз сюда пришли, и три дня провели, Ночи три проспали, сны увидали, Значит здесь теперь вы навеки вечные, Души ваши, да теперь мои, А тела пусть да будут, Мне игрушками!»

Три раза прогрохотал эти странные стихи фонограф, затем раздался громкий, режущий уши хохот.

– Да ведь это она заклинание читает! – вдруг воскликнула мама. Она подбежала к столу и столкнула фонограф на пол. Тот упал и рассыпался на детали, которые покатились по полу, и мама стала ожесточенно топтать их. Но хохот не прекратился, а стал еще более громким.

– Поздно, – голосом полным отчаяния, произнесла Аня, и чувствуя, как по ее лицу текут слезы, она обняла младшую сестру, и прижала ее к себе. Маша тряслась от ужаса и тоже плакала.

А хохот не умолкал. Он доносился до них со всех сторон и был торжественно ликующим.

– Да что же это такое! – воскликнул папа. – Что происходит?

Тут мама опомнилась, перестала топтать останки фонографа и закричала:

– Что же вы стоите? Бежим!

И первая бросилась к двери. Папа и девочки сбросили с себя оцепенение и последовали за ней.

Здесь их ждала первая неожиданность. Дверь даже не шелохнулась, когда они ударили в нее все вместе, чтобы открыть. Она стояла крепкая и недвижимая, как каменная стена. Папа только расшиб себе плечо, когда пытался ее выбить.

Мама лихорадочно оглядывалась, потом рванулась к печке и вернулась с топором в руках. Молча протянула его отцу. Тот схватил топор и стал бить им под двери. Но дверь не поддавалась его ударам, а топор отскакивал от нее, как от железа, и после ударов на ней не оставалось даже царапин. Дверь была, как заколдованная. Вернее, именно так. Она и была заколдована.

Хохот тем временем прекратился и сменился хрипом, который постепенно перешел в свиное хрюканье.

– Давайте через окно! – предложила мама.

Они уже кинулись было к окну, как вдруг за одним из них зловеще вспыхнули два огонька. Показался темный ушастый силуэт.

Аня сразу же вспомнила и огоньки, и силуэт. И она знала, что последует дальше. Поэтому она даже не закричала, когда окно разбилось, и в нем показалась огромная черная свиная морда.

Зато в один голос завизжали мама и сестра.

Свинья зарычала, и стала протискиваться в комнату. Усеянная острыми зубами пасть ее щелкала и полыхала пламенем.

Сны превращались в реальность.

18

Папа вдруг испустил яростный крик и кинул в свинью топор. Ну, совсем, как индеец. Топор пару раз перевернулся в воздухе и глубоко вошел свинье прямо в рыло. Раздался такой оглушительный визг, что люди вынуждены были зажать уши. Аня прижала к себе Машу так, чтобы та не видела, что произойдет дальше.

Фонтан черной крови взметнулся к потолку. Пламя в пасти чудовища погасло, оно прекратило визжать, потом хрюкнуло и безвольно повисло на подоконнике.

Наступила тишина. Никто не ревел, никто не визжал, и никто не хохотал. Карпухины медленно приходили в себя.

– Папа, ты убил ее? – жалобно всхлипнула Аня.

– Кажется да, – стирая с лица пот, ответил отец и сделал шаг вперед по направлению к поверженному монстру. Но тут мама схватила его за руку.

– Коля, не подходи к ней! – отчаянно проговорила она.