Дом Ветра
Шрифт:
— Хорошо. Кстати, я давно догадывался, что у вас роман, — Джордж встал, проходя в столовую. — Честно, меня это не должно касаться. Я скажу ему, конечно.
Она ждала этой встречи, но не знала, что сказать и что ждать. Он, как всегда, опоздал, Елена уже хотела уйти. Том похудел и побледнел, от него слегка пахло спиртным. Он что, так заглушает горе? Он пожал ей руку, даже не смея обнять, его глаза лихорадочно сияли. Сейчас он скажет, что Мириам ждет ребенка и чтобы она не искала с ним больше встреч... То, что сказал ему сегодня Джордж с утра, привело его в замешательство: что хотела Елена? Том решил пройтись, чтобы шум города и толпы людей им не мешали. Елена устало вздохнула, они оба молчали. Между ними
— Мириам ждет ребенка, — это было как гром среди ясного неба, — ждем его к лету. Что ты хотела? — в его голосе она услышала раздражение и неприязнь.
— Уже ничего, — прошипела девушка и ушла.
Через три дня Елена завтракала вместе с Верой, та еще не ведала о ее предстоящем материнстве, да и она не знала, какие слова подобрать, чтобы она все поняла. Они давно жили вдвоем в старом доме, у них не было ни прислуги, ни временной домработницы, все приходилось делать самим. Вера давно не искала дочери женихов, поняв, что за отношения связывают ее с Саттоном и что ей нужно время пережить предательство. Кто-то позвонил, Вера открыла дверь; на пороге стоял высокий светловолосый мужчина с блестевшей сединой. Он был дорого одет, что бросалось в глаза.
— Мне надо поговорить с Еленой Сван, — Вера впустила его в дом. — Эрнст Саттон, — Елена замерла с ложкой в руках на полпути к рту. — Это важно.
— Выгони его, мам, — процедив сквозь зубы, сказала Елена.
— Возьмите хоть деньги на аборт, — он положил конверт на стол.
— Не все можно купить, убирайтесь вон! Слышите?! — Эрнст ушел так же быстро, как пришел.
Разговор с матерью был не из легких. Вера умоляла ее не делать поспешных выводов и действий, постоянно повторяя, что все у них получиться и без Саттонов, что все будет хорошо, и Елена поверила. Пускай она не нужна Тому, зато у нее осталась мать, единственный близкий человек. Ночью Елене стало плохо, а утром Грейс принесла плохие новости: Елена потеряла ребенка. Вера винила только себя, что не уберегла дочь от разочарований в любви, что передала ей такие гены, ведь у нее у самой случилось два выкидыша. Ничего уже было не исправить, но больнее всего было увидеть Мириам с огромным пузом, светившуюся от счастья. Почему одним достается все, а другим только боль и пустота? Почему все так несправедливо? Ответов у Елены не было, да и не могло быть. Только в боли рождаемся мы, она нас превращает в людей, спуская с небес на эту грешную землю.
***
За окном шумела майская ночь. Такая теплая, такая необыкновенная. Небо чудилось бесконечным, неизведанным и чарующим. По чернильному небосклону проплывали, словно стайки лебедей, перистые, почти не заметные облака. На ветру колыхались ромашки, лилии и пионы, волнуя это цветное море, мерцая в лунном свете, повторяя дуновения весеннего ветерка. Невидимые соловьи пели посреди неба, благословляя ночь, и, казалось, только благодаря им так тонко пахли цветы, и так остро ощущалась страсть. Ночь, как всегда, была полна сюрпризами. Где-то далеко ворковали голубки, создавая вместе с соловьиной трелью милую мелодию. А запах майских цветов сливался с ароматом лондонских улиц, наполняя трепетом и нежностью. Город погрузился в легкий сон, позволяя ночным маленьким радостям торжествовать в нем, разносить дурман по проспектам и площадям. Столица находилась в мягких объятьях сна, отдыхая от шума и суеты, готовясь у новому утру.
— Так дело не пойдет, — прошептала Джулия, прижимаясь к мужу. — Так скоро у нас появиться еще один ребенок, а нам и так тесно, ведь Роберт вырос, и Элеонора подрастает.
— Нам не будет тесно, — ответил Джордж, Джулия непонимающе захлопала ресницами. — Мы скоро переедем.
— Куда? Ведь у нас нет денег купить что-нибудь! —
возразила Джулия, выскальзывая из объятий мужа.— Почему? У нас есть квартира! — возразил он. — У нас есть большая квартира на Бонд-стрит, мы сделаем ремонт.
— Это квартира твоего отца! — от былой идиллии не осталось и следа, в принципе, с Джулией было всегда так. Ее испанский темперамент давал о себе знать: она легко воспламенялась, и они быстро переходили от страсти к спору.
— Это моя квартира, она стала моей с совершеннолетием! Почему тебе так сложно это принять? Это чудное жилище, — спокойно проговорил Джордж.
— Джордж, мы...
— Все налаживается Джулия, я дам тебе достойную жизнь. Ты мне веришь? — он обнял ее, Джулия почувствовала, как счастье и тепло разливается по жилам.
— Верю. Значит, будем делать ремонт? — на ее лице появился знакомый румянец, а глаза озорно засияли.
— Будем. Все, как ты захочешь, — оправив одежду, забрав бокалы с вином, они отправились в дом.
Утром они долго нежились в постели, купаясь в утреннем солнце, заливавшем помещение. Дженни открыла дверь; для нее было трудно осознать, что теперь у нее комната, отдельная от родителей. Она вошла и запрыгнула на постель между мамой и папой. Джулия прижала дочь к себе, весело рассмеявшись, Джордж как-то странно посмотрел на всех.
— Поехали смотреть квартиру, — произнес он. — Я сам там был пару раз.
***
Октябрь 1948.
Новости были утешительными. Злость и обида так сильно засели в ее душе, она просто сроднилась с ними. Но радоваться совсем не хотелось, не получалось, да и разве можно было радоваться чужому несчастью? В первые минуты ее охватило это чувство, когда в середине лета позвонила Энди, сообщая, что Мириам родила мертвого ребенка. Елена хотела торжествовать, но мораль и совесть не позволяли ей это делать. Как же все сложно было!
Прошел почти год, а она так и не ощутила себя свободной. Ей нужна была отдушина, и она ее нашла. На одной из выставок в галереи, где устраивал свое выставку один из знакомых Джулии — фотограф Йен Фергасон, который уже выставлялся почти полгода назад у них. Елена не успела с ним познакомиться, так как и прошлую, и эту выставку вела сама Джулия. В прошлый раз она готовилась к экзаменам, а в этот уезжала с Верой в Париж по делам музея. Вере нужна была помощь в переговорах, да и она посчитала, что дочери необходимо развеяться.
— Кто эта очаровательная леди? — спросил он у Джулии, глядя на Елену, одетую в серое платье и в туфлях на высоченных каблуках. Она уже шла к ним и знала, что он спрашивал у Джулии; от его жадного, поглощающего взгляда просто нельзя было укрыться.
— Елена Сван, куратор, — произнесла Елена, протягивая руку.
— Йен Фергасон, — он поцеловал тыльную сторону ладони.
— Я пойду к Джорджу, который мило беседует с какой-то блондинкой, — Джулия мило улыбнулась, хотя Лена знала эту хитрую улыбку.
— Иди, иди, покажи, кто в доме хозяин, — сказала ей Елена. Она ушла, оставив их наедине.
— Вы любите фотографии? — спросил он.
— Да, я часть этого праздника, часть Галереи Фоксов.
— А я владелец этих работ, — Елена слегка отвернулась от него.
— Я знаю.
— А Джулия Лейтон — ваша подруга? — спросил он, его взгляд ласкал.
— Да, мы уже давно дружим, а вы как с ней познакомились? — Елена отпила вина.
— Я был знаком с ее матерью, еще тогда, в далеком тридцать шестом, я был молод, мне было восемнадцать, — значит, сейчас тридцать, прикинула Елена. — Я просил дать мне возможность, но она уезжала, запирая галерею. Потом началась война, я проводил выставки по возможности, если позволяли любовницы. Война закончилась, и я узнал, что галерею открыли, раздобыл деньжат и упросил Джулию. Она нравится мне, — отстранено произнес Йен.