Домби и сын

Будемь къ нему справедливы. Надменный до чудовищнаго ослпленія, возроставшаго и усиливающагося по мр сопротивленія, онъ принуждалъ и всегда готовъ былъ принуждать ее къ чему бы и какъ бы то ни было; но, въ сущности, онъ не перемнилъ о ней своего мннія, и его чувства были всегда одни и т же. Она, нечего и говорить, вела себя очень дурно, не признавая надъ собой его верховнаго вліянія и отказываясь отъ всякой подчиненности, поэтому слдовало ее исправить и привести въ приличныя границы; но все же нтъ никакого сомннія, что при другомъ поведеніи, она была бы отличнымъ украшеніемъ его дома и могла бы сообщить удивительный блескъ знаменитому имени Домби и Сына.

Она между тмъ… но ея положеніе не измнилось съ того вечера, когда она сидла одна подл мерцающаго пламени, въ мрачной и грозной красот, наблюдая темныя тни на стн, какъ будто въ нихъ обрисовывались ея собственныя мысли. Проникнутая страшнымъ отвращеніемъ, она чаще и чаще обращала теперь свой мрачный взглядъ на отвратительную фигуру, направлявшую противъ нея всевозможные роды нравственнаго униженія. Это была опять фигура ея супруга.

Да неужели, въ самомъ дл, могъ въ род нашемъ образоваться такой характеръ, какъ y м-ра Домби? Естественно ли это?

Уже полгода прошло посл бдственнаго приключенія, a они не измнились въ своихъ отношеніяхъ друтъ къ другу. Она стояла на его пути мраморной скалою, несокрушимою никакими ударами грома, a онъ лежалъ на ея дорог холоднымъ болотомъ душнаго погреба, куда не проникалъ и не проникнетъ никогда лучъ дневного свтила.

Что касается до Флоренсы, въ ея сердц исчезла теперь всякая надежда на лучшую будущность, надежда, основанная на водвореніи въ новомъ дом прекрасной маменьки. Новый домъ постарлъ почти двумя годами, и тяжелые опыты каждаго дня задушили тоскливое предчувствіе отдаленнаго счастья. Если еще въ глубин ея души оставался отблескь угасавшей надежды, что Эдиь и ея отецъ со временемъ, быть можетъ, какъ-нибудь сдлаются счастливе, зато она была убждена, что отецъ никогда не будетъ ее любить. Разъ, и только разъ въ жизни, показалось ей, что она читаетъ въ глазахъ отца что-то, похожее на раскаяніе, но это мгновеніе давно исчезло въ продолжительномъ воспомиианіи о его холодности, мрачной и упорной.

Флоренса еще любила его, но съ нкотораго времени ея любовь начала мало-по-малу принимать какой-то странный характеръ. Думая объ отц, она представляла его не дйствительнымъ существомъ, a отжившимъ членомъ вымершаго семейства, который для нея очень дорогъ по воспоминаніямъ объ этомъ семейств. Тихая грусть, съ какой она любила память маленькаго Павла или своей матери, казалось, входила теперь частью въ ея представленія о немъ, имвшія видъ милыхъ сердцу воспоминаній, и, такимъ образомъ, отецъ, любимый ею, становился для нея неопредленною мечтою безъ всякой связи съ дйствительною жизнью, какъ образъ милаго брата, которому слдовало со временемъ достигнуть зрлаго возраста и сдлаться ея естественнымъ покровителемъ. Флоренса сама не могла отдать себ яснаго отчета въ этихъ представленіяхъ, но нтъ ничего мудренаго, если она считала своего отца умершимъ для себя: мысль о немъ всегда соединялась съ мыслью о погибщихъ надеждахъ и желаніахъ, умерщвленныхъ его холодностыо.

Такая перемна въ молодой двушк произошла незамтно для нея самой, точно такъ же, какъ незамтно перешла она отъ младенчества къ дтству и отъ дтства къ періоду полнаго расцвта женской красоты. Флоренс было почти семнадцать лтъ, когда въ своихъ уединенныхъ размышленіяхъ она мало-по-малу начала сознавать свое дйствительиое отношеніе къ окружающимъ предметамъ.

Она часто оставалась теперь наедин, потому что ея прежняя связь съ ея прекрасной матерью значительно измнилась. Во время несчастія, случившагося съ отцомъ, когда онъ лежалъ одинокій въ своей спальн, Флоренса въ первый разъ замтила, что Эдиь ея избгаетъ. Огорченная до послдней степени и не умя никакъ согласить этой холодности сь ея любовью, обнаруживающеюся при каждой встрч, Флоренса однажды вечеромъ пошла еще разъ въ ея комнату.

— Матушка, чмъ я васъ оскорбила? — сказала Флоренса, съ робостью остамавливаясь подл нея.

— Ничмъ, мой ангелъ.

— Отчего же вы перемнились ко мн, милая матушка? Вроятно, я что-нибудь сдлала: скажите, ради Бога, и я постараюсь загладить свою вину. Мн трудно сказать, съ какою скоростью я въ состояніи замтить каждую, даже малйшую перемну, потому-что я люблю вась отъ всего сердца.

— Такъ же, какь и я тебя, мой ангель, — отвчала Эдиь. — Ахъ, Флоренса, поврь мн, никогда я не любила тебя больше, чмъ теперь.

— Отчего же вы такъ часто удаляетесь отъ меня? И отчего иной разъ вы такъ странно смотрите на меня? Не правда ли, вы странно на меня смотрите?

Эдиь дала утвердительный отвтъ своими черными глазами.

— Скажите мн, отчего, и я употреблю вс средства, чтобы заслужить вашу благосклонность.

— Флоренса, — отвчала Эдиь, взявъ руку, обвивавшую ея шею, и бросая на нее такіе нжные, такіе любящіе взоры, что молодая двушка стала передъ нею на колни, — милая Флоренса, я не могу теб сказать, отчего. Не мн это говорить, и не теб слушать; но будь уврена, мой ангелъ, это должно быть такъ, a не иначе. Разв я поступала бы такъ, если бы это не было нужно?

— Неужели мы должны быть отчужденными, матушка? — спросила Флоренса, обративъ на нее испуганные глаза.

Въ безмолвныхъ глазахъ Эдии обозначился утвердительный отвтъ.

Флоренса смотрла на нее съ возрастающимъ изумленіемъ и страхомь до тхъ поръ, пока не могла больше ее видть сквозь слезы, побжавшія по ея лицу.

— Флоренса, жизнь моя! — восклицала Эдиь, — послушай меня. Я не могу больше смотрть на эту сцену. Успокойся, мой другь. Ты видишь, какъ я тверда и спокойна, a разв это ничего для меня?

При послднихъ словахъ грудь ея выпрямиласъ, глаза засверкали и голосъ сдлался твердымъ. Она продолжала:

— Не совсмъ отчужденными. Только отчасти, и притомъ лишь для виду, Флоренса, потому что въ душ я остаюсь такою же въ отношеніи къ теб, какъ прежде, какъ и всегда. Но то, что я длаю, сдлано не для меня.

— Неужели для меня, милая матушка?

— Довольно, — сказала Эдиь посл нкотораго размышленія, — довольно знать дло, какъ оно есть, и не спрашивать, почему оно такъ. Милая Флоренса, мы должны видться съ этой минуты какъ можно рже: это необходимо, это неизбжно, этого требуетъ роковая судьба. Искренность, утвердившаяся между нами, должна быть прекращена.

— Когда? — вскричала Флоренса, — о, милая матушка, когда?

— Теперь, — отвчала Эдиь?

— Неужели навсегда?

— Я не говорю этого. Я и сама не знаю. Наша дружба при лучшихъ обстоятельствахъ, могла бы сдлаться священнымъ союзомъ, благодтельнымъ для обихъ; но что выйдетъ изъ нея теперь, мн неизвстно. Я пришла сюда по такимъ дорогамъ, по которымъ никогда теперь не идти, но путь мой отсюда… я ничего не вижу… Богъ знаетъ…

Голосъ ея замеръ, и она взглянула на Флоренсу съ какимъ-то дикимъ испугомъ, который быстро перешелъ въ мрачную гордость, и вдругъ вс черты ея лица выразили гнвъ, неукротимый гнвъ, готовый разразиться при первой вспышк. И между тмъ какъ эти чувства смнялись съ неуловимою быстротой, подобно струнамъ на дикой арф, общее выраженіе гнва оставалось господствующимъ, и ничего похожаго на нжность не обрисовывалось ея позой. Она не опустила своей головы, не заплакала и не сказала, что вся ея надежда только на Флоренсу. Напротивъ, она держала голову вверхъ, готовая стать передъ нимъ лицомъ къ лицу, чтобы иоразить его смертью, Да и она бы поразила, если бы въ ея глазахъ заключалась чарующая сила.

— Матушка, — сказала Флоренса, проникнутая ужаснымъ безпокойствомъ, — есть въ васъ какая-то перемна, страшная перемна, которая сильно тревожитъ меня. Позвольте мн остаться съ вами.

— Нтъ, мой другъ, мн гораздо лучше одной, и всего мене я могу остаться съ тобою. Не спрашивай меня, но поврь, что вс эти капризы зависятъ не отъ собственной моей воли. Поврь, что въ душ я нисколько не перемнилась, хотя, быть можетъ, намъ слдуетъ казаться впредь еще больше отчужденными другъ отъ друга. Прости мн, если своимъ присутствіемъ я еще больше омрачила вашъ мрачный домъ… я здсь лишняя тнь… мн это извстно… не станемъ больше говорить объ этомъ.