Домби и сын

Капитанъ въ своей лощеной шляп стоялъ передъ камииомъ и варилъ свой утренній какао. Его часы лежали на каминной полк, и онъ безпрестанно обращалъ свои взоры на эту драгоцнную игрушку, чтобы слдить за ходомъ кипнія заморскаго растенія. Услышавъ шаги и шорохъ платья, капитанъ быстро поворотилъ налво кругомъ, и въ душ его мгновенно обрисовался образъ м-съ Макъ Стингеръ со всми подробностями страшнаго нападенія; но тутъ же эта картина смнилась другою, вовсе не страшною и совсмъ неожиданною. Флоренса сдлала къ нему движеніе рукою, пошатиулась и упала на полъ.

Поблднвъ еще больше, чмъ Флоренса, до самыхъ морщинь на своемъ лиц, капитанъ подняль молодую двушку, какъ ребенка, и положилъ на тотъ самый диванъ, на которомъ она такъ сладко покоилась въ давно прошедшее время.

— Наше ненаглядное сокровище! — сказалъ капитанъ, всматриваясь пристально въ ея лицо. — Расцвла, выросла, созрла, и ужъ теперь не двочка!

И Куттль смотрлъ на взрослую двицу съ такимъ почтительнымъ благоговніемъ, что не согласился бы ни за какія блага въ свт взять ее на руки, несмотря на то, что она была въ обморок.

— Ненаглядное сокровище! ангелъ! восторгъ моего сердца! — восклицалъ капитанъ, удалившись оть нея на почтительное разстояніе. Его физіономія выражала ужасное безпокойство. — Если вы можете внимать капитану Куттлю, отвчайте хоть мизинцемъ вашимъ на его салютъ!

Флоренса не шевелилась.

— Восторгъ моего сердца! ради Вальтера, потонувшаго въ глубокомъ мор, откликнитесь на привтъ его друга!

Находя ее нечувствительною къ этимъ умилостивительнымъ заклинаніямъ, капитанъ схватилъ со стола графинъ съ холодной водою и осторожно окропилъ ея лицо. Потомъ, уступая экстренности случая, капитанъ распорядился съ необыкновенной любезностью своею огромною рукою: снялъ съ нея шляпу, обмочилъ ея губы, лобъ, волосы, затылокъ, прикрылъ ея ноги своимъ собственнымъ камзоломъ, погладилъ ея маленькую руку и, видя, наконецъ, что ея брови задрожали и губы начали шевелиться, продолжалъ съ большой смлостью употреблять свои медицинскіе пріемы.

— Ура! — возопилъ капитанъ. — Ура! Держись крпче, моя красавица, держись крпче! Вотъ такъ! Вамъ теперь лучше. Причаливать смлй и опустить паруса! Проглотите нсколько капель. Такъ, такъ, что новаго, моя красавица, что новаго?

Здсь капитанъ очень кстати припомнилъ, что часы играютъ весьма важную роль въ докторскихъ рецептахъ, и поспшилъ снять свои собственные часики съ каминной полки. Прицпивъ ихъ къ своему крюку и взявши за руку Флоренсу, онъ поперемнно смотрлъ съ напряженнымъ вниманіемъ то на ея руку, которую держалъ въ собственной лап, то на часы, какъ будто ожидалъ прочитать рецептъ на циферблат.

— Какъ теперь вы себя чувствуете, моя радость? — сказаль капитанъ. — Отъ нихъ можно ожидать добра, я полагаю, — говорилъ капитанъ, не переводя духу и бросая одобрительный взглядъ на свои часы. — Ой вы, часики мои, дружочки! Ставь васъ каждое утро получасомъ назадъ, a къ обду опять поверни стрлку на пятнадцать минутъ, и посмотрлъ бы я, какой хронометръ будетъ тягаться съ вами. Ваше здоровье, моя радость?

— Капитанъ Куттль! вы ли это? — воскликнула Флоренса, приподнимаясь немного съ импровизированной постели.

— Да, моя радость, да! это я, капитань Куттль, мореходъ; да благословенъ будетъ Богъ отцовъ нашихъ нын, и присно, и во вки! Да, это я, высокорожденная барышня-двица!

Капитанъ долго придумывалъ, какимъ бы приличнымъ именемъ величать Флоренсу, и, наконецъ, остановился на этомъ замысловатомъ титул высокорожденной барышни-двицы.

— Здсь ли дядя Вальтера?

— Здсь, моя радость… То есть, его уже давно — охъ, какъ давно! — не видать на этой гавани, высокорожденная двица! Никто здсь слыхомъ не слыхалъ о дяд Соломон съ той поры, какъ онъ отчалилъ отсюда посл бднаго Вальтера. Но хотя онъ потерянъ для зрнія, — продолжалъ капитанъ въ вид цитаты, — Англія, родной очагъ и красавицы никогда его не забудутъ!

— Разв вы здсь живете?

— Точно такъ, моя высокорожденная двица.

— О капитанъ Куттль! — воскликнула Флоренса, всплеснувъ руками, — спасите меня! Укройте меня здсь, и пусть никто не знаеть, гд я. Посл, когда смогу, я скажу вамъ, что случилось. Мн не къ кому больше идти. О, не отсылайте меня, капитанъ Куттль!

— Отсылать васъ, высокорожденная двица! — забасилъ капитанъ, — васъ, радость моего сердца! Нтъ, дядя Куттль, посторонись маленько! Мы поставимъ брамъ-стеньги и запремъ дверь двойнымъ ключемъ.

Съ этими словами капитанъ, расиоряжаясь одновременно и рукой, и крюкомъ, выдвинулъ изъ-за угла огромный ставень, прикрылъ имъ дверь и заперъ ее наикрпчайшимъ образомъ.

Воротившись посл этой экспедиціи къ Флоренс, онъ взялъ ея руку и поцловалъ сь необыкновенною нжностью. Безпомощное положеніе двушки, ея обращеніе къ нему, и доврчивость, выраженная съ такою дтскою простотою, неописуемая печаль на ея лиц, душевная мука, которую она, очевидно, терпла и терпитъ, знакомство съ ея прошлой исторіей и теперешній ея видъ, унылый, безнадежный, безотрадный, — все это такъ подйствовало на добраго капитана, что онъ, казалось, готовъ былъ растаять отъ состраданія и нжности.

— Высокорожденная барышня-двица, — сказалъ капитанъ Куттль, полируя ногтемъ свою переносицу до тхъ поръ, пока она не засіяла на подобіе красной вычищенной мди, — не извольте говорить ни одного слова Эдуарду Куттлю до тхъ поръ, пока не станетъ гладкимъ и ровнымъ путь вашей жизни; a это придетъ не сегодня и не завтра. Что же касается до того, чтобы васъ выдать, или донести, гд вы поселились, то — забвенна буди десница моя, и блажени есте, егда рекутъ всякъ золъ глаголъ, глаголъ, глаголъ, — пріищите этотъ текстъ въ вашемъ катехизис и положите закладку.

Все это капитанъ выговорилъ, не переводя духу и съ большою торжественностью. Приводя текстъ, онъ снялъ съ головы свою лощеную шляпу и устремилъ набожный взоръ въ потолочное окно.

Флоренс оставалось только поблагодарить своего друга и еще разъ показать ему свою доврчивость. Она такъ и сдлала. Прильнувъ къ этому грубому творенію, сдлавшемуся теперь единственнымъ убжищемъ для ея страждущаго сердца, она положила свою голову на его честное лицо, обвилась руками вокругъ его шеи и, наконецъ, въ избытк благодарности, хотла стать передъ нимъ на колни, но тотъ, угадавъ это намреніе, поддержалъ ее съ вжливостью истиннаго рьщаря.

— Крпче, ребята, крпче! — забасилъ капитанъ. — , Вы слишкомъ слабы, высокорожденная барышня-двица, чтобы стоять на ногахь, позвольте, я опять положу васъ здсь. Вотъ такъ, вотъ такъ!

Искусный живописецъ дорого бы далъ, чтобы посмотрть, какимъ образомъ капитанъ укладывалъ ее на диванъ и прикрывалъ своимъ камзоломъ.

— Теперь вамъ надобно позавтракать, высокорожденная барышня-двица, a заодно покушаетъ и ваша собака. Потомъ вы пойдете наверхъ въ Соломонову комнату и уснете тамъ.