Домби и сын

Домби тихонько прошелъ мимо стнныхъ часовъ, безъ умолку освдомлявшхся о его здоровьи, еще тише пріотворилъ дверь въ классную комнату и прокрался туда, какъ потерянный мальчикъ, искавшій какого-нибудь пристанища. Его друзья разсялись по всмъ направленіямъ комнаты, за исключеніемъ окаменлаго пріятеля, неподвижнаго, какъ и прежде. М-ръ Фидеръ потягивался во всю длину въ своемъ сромъ дорогомъ халат, какъ будто хотлъ сорвать рукава.

— Охх-хо-хо! Господи твоя воля! — вопіялъ м-ръ Фидлеръ, вытягиваясь, какъ ломовая лошадь, — ай-ахъ-ай-ихёхъ!

Павелъ былъ чрезвычайно встревоженъ званьемъ м-ра Фидера, доходившимъ до огромныхъ размровъ, и которое въ самомъ дл было ужасно. Вс мальчики, за исключеніемъ Тутса, были до крайности изнурены, и приготовлялись къ обду. Одинъ навязывалъ свой галстухъ, другой вымывалъ руки, третій расчесывалъ волосы, и вс, казалось, съ нетерпніемъ ожидали, пока позовутъ въ столовую.

Молодой Тутсъ, уже совсмъ готовый, подошелъ, отъ нечего длать, къ маленькому Павлу и съ неуклюжимъ добродушіемъ сказалъ:

— Садись, Домби.

— Покорно благодарю, — отвчалъ Павелъ.

И онъ началъ карабкаться на окно, чтобы ссть, но никакъ не могъ подняться на такую высоту. Это обстоятельство пробудило новую мысль въ ум Тутса.

— Какой ты маленькій! — сказалъ м-ръ Тутсъ.

— Да, — отвчалъ Павелъ, — я очень малъ. Покорно благодарю.

Благодарность относилась къ услужливости Тутса, который пособилъ ему взобраться на окно.

— Кто y тебя портной? — спросилъ Тутсъ, посмотрвъ на него нсколько минутъ.

— На меня шьетъ женщина, — сказалъ Павелъ, — та же, что и на сестрицу.

— A мой портной — Борджесъ и компанія, — сказалъ Тутсъ, — молодой портной, да только очень дорогой.

У Павла достало смыслу покачать головой, какъ-будто онъ хотлъ сказать: "Это и видно".

— Богатъ y тебя отецъ? — спросилъ Тутсъ.

— Богатъ, — отвчалъ Павелъ, — отецъ мой Домби и Сынъ.

— И кто? — спросилъ Тутсъ.

— И сынъ, — повторилъ Павелъ.

М-ръ Тутсъ нсколько разъ повторилъ про себя эту фамилію, стараясь хорошенько запомнить; но, не надясь на свою память, сказалъ, что завтра поутру онъ опять объ этомъ спроситъ, какъ будто фирма Домби и Сына особенно его интересовала. И дйствительно, онъ уже занимался составленіемъ плана дружескаго письма къ своей особ отъ имени Павлова отца.

Въ это время другіе воспитанники, все-таки за исключеніемъ окаменлаго мальчика, собрались въ кучу. Вс они были очень блдны, говорили тихо, и головы ихъ были забиты до такой степени, что молодой Байтерстонъ могъ служить для нихъ образцомъ остроумія.

— Ты спишь въ моей комнат, не правда ли? — спросилъ торжественно молодой джентльменъ, y котораго воротничекъ изъ подъ рубашки доставалъ до самыхъ ушей.

— Тебя зовутъ Бриггсъ? — спросилъ Павелъ.

— Нтъ, Тозеръ, — отвчалъ молодой джентльменъ.

— Все равно: я сплю въ твоей комнат.

— Вотъ его зовутъ Бриггсомъ, — продолжалъ Тозеръ, указывая на окаменлаго джентльмена, — a какъ твое здоровье, Домби?

Павелъ отвчалъ, что онъ довольно слабъ. Тозеръ сказалъ, что это и видно по глазамъ; — a очень жаль, — прибавилъ онъ, — потому что тутъ нужно желзное здоровье. — Потомъ спросили Павла, не съ Корнеліей ли онъ будетъ учиться? и когда тотъ отвчалъ: «да», вс молодые джентльмены, кром Бриггса, выразили глубокое сожалніе.

Опять раздался страшный звонъ мднаго таза, и въ ту же минуту воспитанники гурьбой пошли въ столовую, все таки однако-жъ за исключеніемъ Бриггса, окаменлаго мальчика, который остался на своемъ мст въ томъ же положеніи, какъ былъ. Павелъ увидлъ, что для него въ комнату принесли на тарелк ломоть хлба съ серебряной вилкой, положенной подъ салфетку.

Д-ръ Блимберъ уже сидлъ въ столовой на своемъ обыкновенномъ мст, на переднемъ конц стола, a м-съ Блимберъ и миссъ Блимберъ занимали мста подл него. На заднемъ конц стола, насупротивъ доктора, услся магистръ Фидеръ, явившійся къ обду въ черномъ фрак. Стулъ Павла поставили подл миссъ Блимберъ, но когда онъ слъ, оказалось, что его брови не возвышались надъ уровнемъ столовой скатерти, и потому распорядились подложить подъ это сдалище нсколько книгь, принесенныхъ изъ докторскаго кабинета. Съ той поры Павелъ всегда приходилъ съ этими книгами, и его мсто подл миссъ Корнеліи утвердилось на законномъ основаніи.

Докторъ прочиталъ молитву, и обдъ начался. Первымъ блюдомъ былъ супъ, за которымъ слдовали жареная говядина, вареная говядина, зелень, пирогъ и сыръ. За столомъ вся сервировка была прекрасна и величественна. Передъ каждымъ молодымъ джентльменомъ лежали солфетка и массивная серебряная вилка. Буфетчикъ въ синемъ фрак съ свтлыми пуговицами разносилъ кушанья и величественно разливалъ по стаканамъ пиво, какъ будто въ рукахъ его была бутылка съ дорогимъ виномъ.

Никто, если не былъ спрошенъ, не говорилъ ни слова, кром д-ра Блимбера, м-съ Блимберъ и миссъ Блимберъ. Какъ скоро молодой джентльменъ не былъ занятъ вилкой, ножомъ или ложкой, глаза его по какомуто невольному притяженію обращались на доктора, на докторшу или докторскую дочь. Одинъ Тутсъ составлялъ исключеніе изъ этого правила. Занимая мсто на одной сторон съ Павломъ подл м-ра Фидера, онъ безпрестанно выставлялъ голову впередъ или назадъ и старался поймать взоръ новаго пришельца.

Разъ только во время обда завязался разговоръ, въ которомъ, по непредвиднному случаю, принялъ невольное участіе молодой джентльменъ. Это было за сыромъ, когда докторъ, выкушавъ стаканъ портеру, кашлянулъ два или три раза и началъ такимъ образомъ:

— Достойно замчанія, м-ръ Фидеръ, что римляне…

При имени этого ужаснаго народа, непримиримаго врага всей молодой компаніи, джентльмены устремили глаза на доктора, приготовившись выслушать ученую рчь съ почтительнымъ вниманіемъ. Въ это время одинъ изъ воспитанниковъ, допивая пиво, случайно встртился съ глазами доктора, и вдругъ, поставивъ стаканъ, почувствовалъ судорожные припадки перхоты. Докторъ долженъ былъ пріостановиться.

— Достойно замчанія, м-ръ Фидеръ, началъ онъ снова прерванную рчь, — что римляне во времена императоровъ, когда роскошь достигла необыкновенной высоты, прежде неслыханной, и когда штатгальтеры опустошали цлыя провинціи и разоряли жителей единственно для того, чтобы добыть средства для одного императорскаго обда…

Здсь несчастный воспитанникъ, который долго раздумывалъ и пыхтлъ, чтобы пересилить судорожный припадокъ, разразился, наконецъ, самымъ громкимъ кашлемъ.

— Джонсонъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ тономъ легкаго упрека, — выпей воды.

Докторъ бросилъ суровый взглядъ и дожидался, пока Джонсону подавали стаканъ. Потомъ онъ началъ опять:

— И когда, м-ръ Фидеръ…

Но м-ръ Фидеръ не могь оторвать глазъ отъ Джонсона, который снова готовился разразиться, какъ бомба.

— Извините, сэръ, — сказалъ магистръ.

— И когда, — сказалъ докторъ, возвышая голосъ, — когда братъ Вителлія — дйствительность факта, совершенно, впрочемъ, невроятнаго для толпы нашего времени, подтверждается современными писателями, заслуживающими полнаго доврія — и когда, говорю я, братъ Вителлія приготовилъ обдъ, за которымъ подано было дв тысячи рыбныхъ блюдъ…