Домби и сын

— Выпей воды, Джонсонъ… Рыбныхъ блюдъ господинъ докторъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ.

— Пять тысячъ блюдъ изъ различныхъ сортовъ домашней птицы…

— Или закуси коркой хлба, — сказалъ м-ръ Фидеръ.

— И одно блюдо, — продолжалъ д-ръ Блимберъ, еще боле возвышая голосъ и озираясь вокругъ стола, — блюдо, названное по причин его огромной величины "щитомъ Минервы", и приготовленное, между прочими дорогими приправами, изъ фазаньихъ мозговъ.

— Кхи, кхи, кхи! (восклицаніе Джонсона)

— Изъ мозговъ куликовъ…

— Кхи, кхи, кхи!

— Изъ внутреннихъ частей рыбы, называемой scari…

— У тебя лопнетъ жила на голов, — сказалъ м-ръ Фидеръ, — ты ужъ лучше дай себ волю.

— И еще изъ внутренностей миноги, добытой въ Карпатскомъ мор, — продолжалъ докторъ строгимъ голосомъ, — когда мы читаемъ объ этихъ роскошныхъ пирахъ и сверхъ того припомнимъ еще, что Титъ…

— Что подумаетъ бдная мать, когда съ тобой сдлается апоплексическій ударъ! — сказалъ м-ръ Фидеръ.

— Домиціанъ…

— Ты весь посинлъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ.

— Неронъ, Тиберій, Калигула, Геліогабалъ и многіе другіе, — продолжалъ докторъ, — это, однако-жъ, замчательно, сэръ, если вамъ угодно меня слушать, очень замчательно.

Но съ воспитанникомъ въ эту минуту сдлался такой ужасный припадокъ кашля, что товарищи начали колотить его въ спину, м-ръ Фидеръ поднесъ къ его губамъ стаканъ воды, a буфетчикъ долженъ былъ нсколько разъ провести его по комнат. Суматоха продолжалась не мене пяти минутъ, и когда, наконецъ, Джонсонъ началъ мало-по-малу приходить въ нормальное положеніе, въ комнат воцарилось глубочайшее молчаніе.

— Господа, — сказалъ дръ Блимберъ, — вставайте на молитву! Корнелія, сними Домби. Джонсонъ, завтра поутру передъ завтракомъ ты прочтешь мн наизусть по греческому тексту изъ Новаго завта первое посланіе Павла къ Ефесеямъ. Наши занятія, м-ръ Фидеръ, начнутся черезъ полчаса.

Молодые джентльмены поклонились и ушли. М-ръ Фидеръ сдлалъ то же. Въ этотъ короткій промежутокъ времени до начатія уроковъ воспитанники стали бродить попарно рука объ руку по небольшой площадк за домомъ, a нкоторые напрасно покушались засвтить отрадный лучъ надежды въ омертвломъ сердц Бриггса; но никто не позволилъ себ унизиться до игры. Въ условленное время снова раздался громкій бой мднаго таза, и классная комната наполнилась учениками, подъ предводительствомъ доктора Блимбера и м-ра Фидера.

Такъ какъ послобденный отдыхъ, по милости Джонсона, продолжался ныншній день мене обыкновеннаго, то вечеромъ передъ чаемъ воспитанники вышли гулять, и на этотъ разъ даже Бриггсъ принялъ участіе въ общемъ развлеченіи. Вмст съ питомцами вышелъ и самъ д-ръ Блимберъ, ведя подъ руку маленькаго Павла.

Чайная церемонія была столько же великолпна, какъ и обденная. По окончаніи ея, молодые джентльмены встали изъ-за стола, раскланялись и пошли повторять свои уроки, a м-ръ Фидеръ удалился въ свою комнату. Павелъ, между тмъ, забился въ уголокъ и старался угадать, что-то теперь думаетъ о немъ Флоренса. Въ этомъ убжищ его отыскалъ м-ръ Тутсъ, задержанный на нсколько минутъ чрезвычайно важнымъ письмомъ отъ герцога Веллингтона. Долго смотрлъ онъ на него, не говоря ни слова, соображая, по-видимому, какъ бы начать разговоръ.

— Любишь ли ты жилеты, Домби? — спросилъ онъ наконецъ.

— Да, — сказалъ Домби.

— И я люблю, — сказалъ Тутсъ.

Больше ничего не придумалъ сказать м-ръ Тутсъ, не перестававшій весь вечеръ разсматривать маленькаго Павла, который, по-видимому, очень ему нравился. Павелъ, съ своей стороны, тоже не хотлъ начинать разговора, такъ какъ молчаніе больше соотвтствовало его цлямъ.

Въ восемь часовъ молодое общество снова собралось въ столовую на молитву, передъ которой буфетчикъ предложилъ хлбъ, сыръ и пиво джентльменамъ, желавшимъ прохладить себя этими лакомствами. Церемонія окончилась словами доктора: "Господа, завтра поутру занятія наши начнутся въ семь часовъ". Тутъ только маленькій Павелъ въ первый разъ замтилъ y Корнеліи глазъ, который теперь былъ обращенъ прямо на него. Когда докторъ произнесь эти слова: "Господа, завтра поутру занятія наши начнутся въ семь часовъ", молодые джентльмены раскланялись и пошли въ спальни.

Облегчая душу откровеннымъ разговоромъ, Бриггсъ сказалъ въ спальной своимъ товарищамъ, что y него ужасно разломило голову, и что онъ очень бы желалъ умереть, если бы не жаль было матери и чернаго дрозда, который остался y него дома. Тозеръ говорилъ мало, зато много вздыхалъ и совтовалъ Павлу держать ухо востро, потому что завтра и до него дойдетъ очередь. Посл этихъ пророческихъ словъ онъ раздлся и легъ въ постель. Когда Бриггсъ и Павелъ тоже накрылись одялами, въ спальню вошелъ подслповатый парень, потушилъ огонь и пожелалъ джентльмечамъ спокойной ночи и пріятнаго сна. Но это искреннее желаніе не принесло своихъ плодовъ. Павелъ, который долго не могъ заснуть, да и посл часто просыпался, замтилъ, что Бриггса ужасно давитъ его урокъ, какъ домовой, a Тозеръ, подавляемый во сн такими же впечатлніями, хотя въ меньшей степени, разговаривалъ на неизвстныхъ языкахъ, бормоталъ греческія и латинскія фразы, равно непонятныя для Павла. Все это среди ночного безмолвія производило какое-то дикое и крайне непріятное впечатлніе.

Наконецъ, сладкій сонъ сомкнулъ утомленные глаза маленькаго Павла, и пригрезилось ему, будто гуляетъ онъ подъ руку съ Флоренсой въ прекрасномъ саду, будто любуются они цвтами и подходятъ къ огромному подсолнечнику, который вдругъ вревратился въ мдный тазъ и загудлъ престрашнымъ образомъ надъ самымъ ухомъ. Открывъ глаза, онъ увидлъ пасмурное зимнее утро съ мелкимъ дождемъ и въ то же время дйствительно услышалъ громкіе звуки таза, подававшаго страшные сигналы къ приготовленію въ классъ.

Товарищи его уже встали. У Бриггса отъ печали и ночного кошмара лицо опухло и раздулось до такой степени, что почти не видно было глазъ. Онъ надвалъ сапоги и казался въ самомъ дурномъ расположеніи духа, точно такъ же, какъ Тозеръ, который былъ уже совсмъ одтъ и стоялъ передъ окномъ, вздрагивая и подергивая плечами. Бдный Павелъ, отъ непривычки, не могъ одться самъ собою и попросилъ товарищей сдлать милость подтянуть ему снурки; но Бриггсъ сказалъ только: "пошелъ прочь", a Тозеръ проговорилъ: «убирайся» и отвернулся къ окну. Ребенокъ кое-какъ снарядился и сошелъ въ нижній этажъ, гд увидлъ красивую молодую женщину въ кожаныхъ перчаткахъ, выгребавшую золу изъ камина. Казалось, она была чрезвычайно изумлена появленіемъ ребенка, и спросила, гд его мать. Когда Павелъ сказалъ, что она умерла, молодая женщина скинула перчатки, сдлала, что для него было нужно, отогрла его руки, поцловала его и сказала, что если еще когда-нибудь окажется въ чемъ нужда — разумется относительно платья, — то ему стоитъ только позвать Мелію, и она сейчасъ къ его услугамъ. Павелъ поблагодарилъ отъ всего сердца и тихонько поплелся въ классъ, гд молодьге джентльмены готовились къ своимъ урокамъ; но проходя мимо одной непритворенной комнаты, оні услышалъ голосъ.

— Ты ли это, Домби?

— Я, миссъ.

Это была Корнелія, и Павелъ узналъ ее по голосу.

— Войди сюда, Домби, — сказала миссъ Блимберъ.

И Павелъ вошелъ. Миссъ Блимберъ была точно въ такомъ же костюм, какъ и наканун, за исключеніемъ шали на ея плечахъ. Очки уже красовались на ея носу, и Павелъ спрашивалъ себя, неужели она и спитъ въ нихъ. У нея была особая маленькая комната съ книжнымъ шкафомъ и безъ камина; но миссъ Блимберъ никогда не чувствовала холоду и расположенія къ сонливости.

— Ну, Домби, теперь я выхожу, — сказала миссъ Блимберъ.

Павелъ удивился, куда и зачмъ идетъ она въ такую дурную погоду и почему вмсто себя не пошлетъ слугу, но онъ не сдлалъ никакого замчанія и обратилъ все свое вниманіе на маленькую кипу новыхъ книгъ, лежавшихъ на столик миссъ Блимберъ.

— Это твои книги, Домби, — сказалэ миссъ Блимберъ.

— Вс мои, миссъ?

— Вс, — отвчала Корнелія. — М-ръ Фидеръ скоро купитъ для тебя еще, если будешь хорошо учиться.

— Покорно благодарю, — сказалъ Павелъ.

— Такъ теперь я иду, — продолжала миссъ Блимберъ, — и пока я хожу, то есть, съ этого часа до завтрака, ты долженъ прочесть все, что здсь отмчено карандашемъ, и посл скажешь, все ли. ты хорошо понялъ. Не теряй времени, Домби; теб надобно торопиться… Ступай внизъ и начинай.

— Слушаю, миссъ, — отвчалъ Павелъ.

Книгъ было такъ много, что хотя Павелъ ухватился за нихъ обими руками, придерживая верхнюю подбородкомъ, средняя книга выскользнула, прежде чмъ онъ дошелъ до двери, и тогда весь этотъ грузъ попадалъ на полъ.