Домби и сын

Другой воспитанниикъ докторской теплицы, м-ръ Бриггсъ терплъ не меньшую пытку отъ своего возлюбленнаго родителя, который считалъ за особую честь и славу держать сынка въ ежовыхъ рукавицахъ. Его умственныя истязанія въ каникулярное время были такъ многочисленны и строги, что друзья фамиліи, проживавшіе въ Бэйсватер близъ Лондона, рдко подъзжали къ красивымъ прудамъ кенсингтонскихъ садовъ безъ смутной надежды увидть на поверхности воды скомканную шляпу молодого Бриггса и неоконченныя упражненія въ высокомъ слог, возлежавшія на скамейк. Такимъ образомъ м-ръ Бриггсъ не слишкомъ радовался приближенію каникулъ, да и вообще никто изъ молодыхъ джентльменовъ не ощущалъ въ себ пламеннаго желанія освободиться на это время изъ-подъ ферулы Блимбера, доктора всхъ наукъ, и Фидера, магистра всхъ искусствъ.

Но изъ всей этой компаніи маленькій Павелъ составлялъ самое рзкое исключеніе. Каникулы рисовались его воображенію безпрерывной перспективой свтлыхъ праздниковъ, и хотя конецъ былъ отравленъ мыслью о разлук съ Флоренсой, которая уже не подетъ боле въ Брайтонъ, но Павелъ старался по возможности отстранить отъ себя эту мысль. Да и къ чему думать о конц праздниковъ, которые еще не начинались? Передъ ихъ наступленіемъ львы и тигры, свирпствовавшіе по стнамъ дтской, спальни, вдругъ сдлались ручными и веселыми до крайности. Уродливыя гримасы на коврахъ приняли очень ласковое выраженіе и нжной улыбкой изъявляли сочувствіе къ своему наблюдателю. Гордые стнные часы, очевидно, смягчили выраженіе и съ большимъ участіемъ освдомлялись о здоровьи маленькаго друга. Только бурное море по прежнему продолжало по ночамъ распвать свою меланхолическую псню; но въ этой меланхоліи отражалась теперь какая-то особенная нжность, и морская волна, какъ заботливая нянька, пріятно убаюкивала маленькаго Павла на его постели.

М-ръ Фидеръ разсчитывалъ въ каникулярное время на особыя истинно классическія наслажденія, a м-ръ Тутсъ готовился начать блистательный рядъ нескончаемыхъ торжествъ, которыя послдуютъ немедленно по выход изъ докторской теплицы. Въ этомъ году онъ уже оканчивалъ курсъ своего образованія, о чемъ и докладывалъ Павлу разъ по семидесяти въ сутки, объявляя вмст съ тмъ, что онъ немедленно вступитъ во владніе наслдственнымъ имніемъ.

Очевидно, м-ръ Тутсъ и маленькій Домби сдлались закадычными друзьями, несмотря на нкоторую разницу въ лтахъ и умственныхъ способностяхъ. Передъ наступленіемъ каникулъ м-ръ Тутсъ почти не отходилъ отъ своего пріятеля и смотрлъ на него съ особой выразительностью.

Д-ръ Блимберъ, м-съ Блимберъ и миссъ Блимберъ, точно такъ же, какъ и вс молодые джентльмены, замтили, что м-ръ Тутсъ нкоторымъ образомъ принялъ на себя должность защитника и опекуна Павла, и это обстоятельство въ скоромъ времени дошло до свднія самой м-съ Пипчинъ, старушки очень ревнивой и весьма набожной, которая по этому поводу вознснавидла м-ра Тутса всмъ сердцемъ своимъ и всею душою и, разговаривая о немъ въ своемъ замк, называла его не иначе, какъ "скалозубымъ болваномъ". Невинный Тутсъ никакъ не подозрвалъ, что возбудилъ противъ себя такой ужасный гнвъ м-съ Пипчинъ, и въ простот сердца продолжалъ считать ее почтенной дамой, заслуживавшей всякаго уваженія. По этой причин, каждый разъ, какъ м-съ Пипчинъ длала визиты маленькому Павлу, онъ улыбался очень учтиво и съ такимъ добродушнымъ усердіемъ навдывался по нскольку разъ о состояніи ея драгоцннаго здоровья, что почтенная дама, выведенная изъ терпнія, однажды вечеромъ объявила ему напрямикъ, что онъ дуракъ, и что она вовсе не расположена сносить обидныя дерзости отъ всякаго молокососа. Озадаченный такими совершенно неожиданными выговорами, м-ръ Тутсъ робко забился въ отдаленный уголъ и уже съ той поры ни разу не смлъ явиться на глаза рыцарственной дам.

Однажды, за дв или за три недли до каникулъ, Корнелія Блимберъ призвала Павла къ себ въ комнату и сказала:

— Домби, я намрена отправить въ Лондонъ твой "analysis."

— Покорно благодарю, миссъ, — отвчалъ Павелъ.

— Понимаешь ли ты, что тако analysis? — спросила Корнелія, пристально всматриваясь черезъ очки въ своего ученика.

— Нтъ, миссь, не понимаю, — отвчаль Павелъ.

— Ахъ, Домби, Домби, — сказала миссъ Блимберъ, — я начинаю думать, что ты очень дурной мальчикъ. Отчего ты не хочашь спросить, какъ скоро не понимаешь ученаго выраженія?

— М-съ Пипчинъ, говорила, что я не долженъ длать вопросовъ, — отвчалъ Павелъ.

— Запрещаю теб однажды навсегда упоминать мн о м-съ Пипчинъ по какому бы то ни было поводу, — возразила съ большимъ достоинствомъ миссъ Блимберъ. — Это изъ рукъ вонъ. Курсъ наукъ здсь слишкомъ удаленъ отъ понятій какой-нибудь м-съ Пипчинъ. Если ты еще разъ заикнешься этимъ именемъ, я принуждена буду завтра поутру прослушать тебя изъ латинской грамматики! отъ verbum personale до simillima cygno всключительно…

— Я никакъ не хотлъ, миссъ… — началъ маленькій Павелъ.

— Я вовсе не желаю знать, чего ты хотлъ или не хотлъ. Прошу впередъ не употреблять такихъ отговорокъ.

Павелъ замолчалъ. Миссъ Корнелія Блимберъ, покачавъ головою, съ важностью взяла бумагу и прочитала заглавіе: "Analysis характера Павла Домби".

— Слушай же, Домби, — сказала она. — Слово "Analysis," первонально происшедшее отъ простйшихъ корней въ древнемъ греческомъ язык, безъ малйшаго измненія перешло въ латинскій и съ теченіемъ времени утвердилось въ англійскомъ язык. Теперь, если не ошибаюсь, оно получило право гражданства во всхъ европейскихъ языкахъ и нарчіяхъ. Знаменитый нашъ соотечественникъ, Уокеръ, обезсмертившій себя изданіемъ превосходнаго англійскаго лексикона, объясняетъ это слово такимъ образомъ: "Analysis есть разложеніе предмета, подлежащаго внутреннему или вншнему чувству, на его составные элементы." Я, съ своей стороны, для большаго уясненія, считаю нужнымъ прибавить, что анализь, въ логическомъ отношеніи, всегда противополагается синтезу. Понялъ ли ты теперь?

Казалось, яркій свтъ yченаго о_б_ъ_я_с_н_е_н_і_я не провелъ слишкомъ замтнаго потрясенія въ мозгу малеиькаго Домби. Онъ поклонился и молчалъ.

— Итакъ, — продолжала Корнелія Блимберъ — "Analysis характера Павла Домби". — Я нахожу, что природныя способности Домби чрезвычайно хороши и, если не ошибаюсь, его общая склонность къ образованію состоитъ въ такой же пропорціи. Такимъ образомъ, принимая, по заведенному y насъ обычаю, число восемь за maximum, или за высшее мрило при оцнк интеллектуальныхъ и моральныхъ способностей индивидуума, я могу опредлить каждый изъ этихъ аттрибутовъ въ шесть и три четверти.

Миссъ Блимберъ пріостановилась, чтобы видть произведенное впечатлніе. Бдный Павелъ никакъ не могъ постигнуть, что тутъ слдовало разумть подъ шестью и тремя четвертями: шесть ли фунтовъ стерлинговъ и пятнадцать шиллинговъ, или шесть пенсовъ и три фартинга, или шесть футовъ и три дюйма, или безъ четверти семь часовъ, или какой-нибудь неизвстный предметъ, сличенный съ другимъ предметомъ, котораго онъ не изучалъ. Напрасно ломая голову, онъ потиралъ руками и безмолвно смотрлъ на миссъ Блимберъ. Увренная, между тмъ, что все это ясно, какъ день, Корнелія продолжала:

— Буянство — два. Гордость — два. Склонность къ низкому обществу, проявившаяся. особенно по поводу нкоего Глыбба, первоначально семь, но впослдствіи сократилась до четырехъ съ половиной. Джентльменское обращеніе покамстъ четыре, но впослдствіи увеличится… Теперь, Домби, я желаю обратить твое вниманіе на общія замчанія въ конц анализа.

Павелъ приготовился слушать.

— Вообще должно замтить о Домби, — начала громкимъ голосомь миссъ Блимберъ, взглядывая на мальчика при каждомъ второмъ слов, — что его способности и наклоиности весьма хороши, и что онъ, при данныхъ обстоятельствахъ, оказалъ очень удовлетворительные успхи. Но, къ несчастью, надобно прибавить объ этомъ молодомъ джентльмен, что онъ очень страненъ въ своемъ характер и поведеніи, такъ что не безъ основанія его называютъ чудакомъ, и хотя, строго говоря, нельзя въ немъ указать ни на что, достойное положительнаго осужденія, однако-жъ, очень часто онъ вовсе бываетъ непохожъ на своихъ ровесниковъ и товарищей по наукамъ… Ну Домби, хорошо ли ты понялъ?

— Кажется, миссъ, — отвчалъ Павелъ.

— Этотъ анализъ, — продолжала миссъ Блимберъ, — я намрена отослать въ Лондонъ къ почтенному твоему родителю, и, конечно, ему больно будетъ узнать, что въ его сын развивается характеръ чудака. Это, любезный, и для насъ очень непріятно, потому что при такихъ свойствахъ мы не можемъ любить тебя такъ, какъ бы хотли.

Корнелія задла теперь за самую чувствительную струну бднаго мальчика, и онъ съ этого достопамятнаго дня началъ употреблять всевозможныя усилія, чтобы его полюбили въ докторскомъ дом. По какому-то тайному побужденію, совершенно непостижимому и для него самого, онъ непремнно хотлъ въ этомъ мст оставить по себ добрую память. Мысль, что къ отъзду его будутъ равнодушны, была для него невыносима. Онъ ршился, во что бы то ни стало, заслужить любовь всего дома, и для это цли помирился даже съ огромной цпной собакой, хриплой и шаршавой, которой прежде терпть не могъ: " Пусть, — думалъ онъ, — и этотъ песъ не жалуется на меня".