Домби и сын

— Такъ какъ теперешнее путешествіе Вальтера тснйшимъ образомъ соединено съ общими ожиданіями насчетъ его въ этомъ дом…

— Съ общими ожиданіями, — согласился м-ръ Каркеръ тмъ же безмолвно оригинальнымъ образомъ.

— То я могу быть совершенно спокойнымъ, — продолжалъ капитанъ, — и до времени буду только смотрть во вс глаза, не пускаясь, однако же, ни въ какія предпріятія.

М-ръ Каркеръ благосклонно одобрилъ такую ршимость, a капитанъ еще благосклонне выразилъ свое мнніе относительно того, что онъ, Каркеръ, прелюбезнйшій человкъ въ свт, и что нехудо бы самому м-ру Домби брать примръ съ такого совершеннйшаго образца. Въ заключеніе капитанъ отъ полноты душевнаго удовольствія еще разъ протянулъ свою огромную руку, нсколько похожую на старый блокъ, и учинилъ такое дружелюбное пожатіе, что на мягкой ладони его пріятеля отпечатллись видимые знаки трещинъ и щелей, какими нататуирована была капитанская десница.

— Прощайте, — сказалъ капитанъ, — прощайте, любезный другь. Я вообще держу языкъ на привязи и о пустякахъ толковать не люблю; a побесдовать о дл съ умнымъ и образованнымъ человкомъ, — это ужъ мое дло. Извините, пожалуйста, если я такъ нечаянно оторвалъ васъ отъ вашихъ занятій.

— Ничего, ничего, — проговорилъ приказчикъ.

— Покорно благодарю. Каюта y меня невелика, — сказалъ капитанъ, возвращаясь назадъ, — но довольно уютна и чиста. Если какъ-нибудь завернете на Корабельную площадь, припомните домъ м-съ Макъ Стингеръ, небольшой, двухэтажный, номеръ девятый — не забудете? — толкнитесь въ двери и ступайте себе съ Богомъ наверхъ, ни на что не обращая вниманія. Мн всегда пріятно будетъ васъ видть. Прощайте.

Посл этого гостепріимнаго приглашенія, капитанъ вышелъ изъ дверей, оставивъ м-ра Каркера въ его прежнемъ положеніи y камина. Было какоето отчаянно кошачье или тигровое выраженіе во всхъ его пріемахъ и обращеніи. Его проницательный и лукавый взглядъ, фальшивый, вчно осклабляющійся ротъ, безукоризненно чистый и накрахмаленный галстухъ и самыя бакенбарды, даже тихое движеніе его руки по блой рубашк и краснымъ жирнымъ щекамъ: все это выражало ужасно дикую и вмст самую хитрую свирпость.

Невинный капитанъ Куттль вышелъ изъ его кабинета въ такомъ блаженномъ состояніи самопрославленія, которое сообщило обновленный и свжій видъ его широкому синему платью. "Держись крпче, Недъ, — сказалъ онъ самому себ. — Ты сегодня устроилъ судьбу молодыхъ людей! Да, ни больше, ни меньше. Чудесно устроилъ!"

Пропитанный съ головы до ногъ самымъ поэтическимъ вдохновеніемъ при мысли о великолпныхъ послдствіяхъ этого свиданія, капитанъ, очутившись въ передней, не могь не подшутить немножко надъ мромъ Перчемъ.

— Что, любезный, — сказалъ онъ ему, — губернаторы ваши всегда заняты? a? y нихъ ни минуты нтъ свободной? a?

Ho чтобы не слишкомъ огорчить добродушнаго малаго, который, вроятно, говорилъ, что приказано, капитанъ шепнулъ ему на ухо, что если онъ желаетъ малую толику хлебнуть тепленькой водицы съ ямайскимъ ромкомъ, такъ чтобы немедленно слдовалъ за нимъ. Маршъ, маршъ!

Но прежде, чмъ выйти изъ дверей, капитанъ, къ немалому изумленію писарей, началъ, съ таинственнымъ видомъ, обозрвать конторское заведеніе, какъ частицу будущихъ огромныхъ владній своего молодого друга. Кассовая комната обратила на себя его особенное вниманіе; но чтобы не показаться въ нкоторомъ род любопытнымъ, онъ ограничился простымъ одобреніемъ и, деликатно раскланявшись съ писарями съ видомъ учтивости и вмст съ тмъ покровительства, поспшно вышелъ изъ дверей. На улиц немедленно догналъ его м-ръ Перчъ, и они отправились въ ближайшую таверну, чтобы на скорую руку выпить и закусить. М-ръ Перчъ, какъ человкъ подначальный, не могь долго медлить.

— Выпьемъ-ка, — сказалъ капитанъ, — за здоровье Вальра.

— За чье?

— За здоровье Вальра, — повторилъ капитанъ громовымъ голосомъ.

М-ръ Перчъ не спрашивалъ больше; но, обращаясь къ впечатлніямъ дтства, онъ припомнилъ, что былъ когда-то стихотворецъ {Поэтъ Валлеръ (Waller), прославившійся мелкими лирическими стихотвореніями и замчательный по легкости и чистот языка; жилъ въ половин семнадцатаго вка. Прим. перев.}, носившій это имя, и потому очень удивился, что капитанъ задумалъ предложить въ Сити тостъ за здоровье стихотворца, который давнымъ-давно отправился на тотъ свтъ. Это въ нкоторомъ смысл показалось даже обиднымъ м-ру Перчу. Еще бы предложили ему соорудить иамятникъ Шекспиру на публичной площади! На что это похоже? Словомъ, нехорошо, очень нехорошо. Онъ ужъ лучше ничего не скажетъ объ этой исторіи своей жен. М-съ Перчъ въ такомъ положеніи, что пугать ее ничмъ не должно, a то долго ли до грха? На грхъ вдь мастера нтъ, и дураку законъ не писанъ.

Во весь этотъ день капитанъ, блаженный своими подвигами, предпринятыми на пользу молодыхъ людей, представлялся таинственнымъ и непроницаемымъ даже для своихъ закадычныхъ друзей. Онъ помииутно мигалъ, улыбался и длалъ самые многозначительные жесты. Если бы Вальтеръ попытался его допросить, нтъ сомннія, добродтельный мужъ не выдержалъ бы никакимъ образомъ и обличилъ бы себя еще до вечера; но Вальтеръ не допрашивалъ въ той увренности, что это самодовольствіе происходило отъ ихъ общаго успха въ невинномъ обман старика Соломона. Какъ бы то ни было, онъ не открылъ своей тайны и унесъ ее съ собою на Корабельную площадь. Возвращаясь домой поздно вечеромъ, онъ надлъ лощеную шляпу набекрень, и въ глазахъ его заискрилось такое лучезарное выраженіе, что м-съ Макъ Стингеръ — настоящая римская матрона, достойная быть первой воспитательницей въ классическомъ пенсіон д-ра Блимбера — укрпилась, при первомъ взгляд на него, за уличными дверями и пребыла въ этой засад до тхъ поръ, пока ея жилецъ не убрался въ свою комнату.

Глава XVIII Отецъ и дочь

Въ дом м-ра Домби глубокая тишина. Слуги на цыпочкахъ ходятъ взадъ и впередъ безъ малйшаго шуму. Бесда ихъ производится почти шепотомъ, и они уже нсколько часовъ засдаютъ за трапезой, изобильно насыщаясь яствами и питіями. М-съ Виккемъ, устремивъ заплаканныя очи къ небесамъ, разсказывала съ глубокими воздыханіями печальные анекдоты. Она повствуетъ, какъ, еще проживая y м-съ Пипчинъ, она всегда предсказывала эту бду неминучую, что, однако, не мшало ей поминутно вкушать столовое пиво. Вообще м-съ Виккемъ груститъ и тоскуетъ, но пріятно занимаетъ компанію. Кухарка обртается въ такомъ же расположеніи духа. Она собирается поджарить что-то къ ужину на сковород, и находится подъ сильнымъ вліяніемъ горестныхъ чувствъ и горькихъ луковицъ. Таулисонъ начинаетъ думать, что надъ домомъ тяготетъ судьба, и желаетъ знать, есть ли и былъ ли хоть одинъ угольный домъ, гд бы обходилось безъ такихъ бдъ. Всмъ намъ думается, что ужъ это случилось давно, давно, хотя еще ребенокъ лежитъ, спокойный и прекрасный, на своей маленькой постели.

Посл сумерекъ приходятъ постители, бывшіе тутъ прежде. Тихо и торжественно выступаютъ они въ своихъ башмакахъ, окутанныхъ фланелью. За ними несутъ одръ вчнаго покоя, страшный одръ для младенца, убаюканнаго сномъ непробуднымъ. Во все это время никто не видитъ осиротлаго отца, даже его камердинеръ. Онъ садится въ отдаленномъ углу, если кто входитъ въ его темную комнату, и ходитъ мрными шагами взадъ и впередъ, какъ скоро остается одинъ. Но поутру поговариваютъ, будто слышали, какъ онъ въ глубокую полночь поднялся наверхъ и оставался тамъ — въ комнат сына — вплоть до солнечнаго восхода.

Въ конторскихъ заведеніяхъ въ Сити шлифованныя стекла оконъ плотно затворены ставнями, и между тмъ какъ дневной свтъ, пробивающійся черезъ щели, на половину затмеваетъ лампы, зажженныя на конторкахъ, самый день вполовину затмевается этими же лампами, и всеобщій мракъ преобладаетъ. Обычная дятельность пріостановилась. Писаря теряютъ охоту къ работ, назначаютъ дружелюбныя свиданія въ трактирахъ, кушаютъ котлеты и гуляютъ по берегу Темзы. Перчъ, разсыльный, медленно и вяло исполняетъ порученія, заходитъ съ пріятелями въ знакомыя харчевни и поговариваетъ съ нкоторымъ одушевленіемъ о сует міра сего. По вечерамъ онъ раньше обыкновеннаго возвращается домой и угощаетъ м-съ Перчъ телячьими котлетами и шотландскимъ пивомъ. М-ръ Каркеръ, главный приказчикъ, не угощаетъ никого, и его никто не угощаетъ. Онъ сидитъ одиноко въ своей комнат и цлый день скалитъ зубы.

Вотъ цлая коллекція розовыхъ дтей выглядываетъ изъ оконъ напротивъ дома м-ра Домби. Они любуются на черныхъ коней съ перьями на головахъ, которые стоятъ y воротъ Домби. Тронулись кони и повезли черную карету, a за каретой двинулся длинный рядъ джентльменовъ съ шарфами и высокими жезлами. За ними огромная толпа народу.

И вотъ изъ-за гурьбы слугъ и рыдающихъ женщинъ въ траурныхъ платьяхъ, выступаетъ, наконецъ, самъ м-ръ Домби, по направленію къ другой карет, которая его ожидаетъ. "Печаль и тоска не сокрушили его сердца", — думаютъ наблюдатели. Походка его тверда; осанка величественна, какъ и прежде. Онъ не закрываетъ лица платкомъ и гордо смотритъ впередъ. Немного поблднлъ онъ, но суровое лицо его сохраняетъ неизмнно одинаковое выраженіе. Онъ садится въ карету, и за нимъ слдуютъ три другихъ джентльмена. Тихо потянулась вдоль улицы похоронная процессія.