Домби и сын

Наконецъ, медленный поздъ двигается въ церковную ограду при тоскливомъ гудніи колоколовъ. Здсь, въ этой самой церкви, бдный мальчикъ получилъ все, что собирается оставить на земл, — имя. Здсь же, подл истлвшихъ останковъ матери, положатъ все, что умерло въ немъ. И благо имъ! Прахъ ихъ лежитъ тамъ, гд Флоренса въ своихъ одинокихъ — о да, одинокихъ! — прогулкахъ будетъ навщать ихъ могилы.

Панихида кончилась, и пасторъ удалился. М-ръ Домби озирается вокругъ и спрашиваетъ тихимъ голосомъ:

— Здсь ли человкъ, которому приказано дожидаться распоряженій относительно памятника?

Кто то выступаетъ впередъ и отвчаетъ: "Здсь".

М-ръ Домби объясняетъ, гд стоять памятнику, и показываетъ, поводя рукою по стн, фигуру и величину монумента. Потомъ, взявъ карандашъ, пишетъ надпись и, отдавая ее, говоритъ:

— Желаю, чтобы это исполнено было немедленно.

— Слушаю, сэръ, поспетъ скоро.

— Надюсь. Тутъ, какъ видите, обозначены только имя и лта.

Человкъ кланяется, смотритъ на бумагу, и какое-то недоразумніе возникаетъ въ его голов. Но м-ръ Домби, не замчая его колебанія, отворачивается и поспшно идегь къ паперти.

— Прошу извинить, сэръ, — сказалъ тотъ же человкъ, слегка дотрагиваясь сзади до его шинели, — но такъ какъ вы желаете, чтобы это было сдлано немедленно, a я могу тотчасъ же приняться за работу…

— Ну?

— То не угодно ли вамъ прочитать, что вы изволили написать? Здсь, кажется, ошибка.

— Гд?

Ваятель подаетъ ему бумагу и указываетъ циркулемъ на слова: "любимое и единственное дитя".

— Кажется, сэръ, тутъ должно бы стоять: "сынъ"?

— Вы правы. Такъ точно. Поправьте.

Отецъ ускоряетъ шаги и садится въ карету. Когда три его спутника заняли свои мста, его лицо покрылось воротникомъ шинели, и никто уже не видалъ его въ тотъ день. Онъ первый выходитъ изъ кареты и поспшно удаляется въ свою комнату. Прочіе его товарищи — м-ръ Чиккъ и два врача — идутъ наверхъ въ гостиную, гд ихъ принимаютъ миссъ Токсъ и м-съ Чиккъ. Но что теперь длается во второмъ этаж въ запертой комнат, какія мысли волнуются въ голов сироты-отца, какія чувства или страданія сокрушаютъ его сердце, — никто не знаетъ.

Внизу подъ лстницей, въ огромной кухн, поговариваютъ, что "теперь какъ будто воскресенье", и, однако-жъ, странно: по улицамъ народъ кишитъ въ будничномъ плать и будничная дятельность во всемъ разгар. Не гршно ли это? Не преступно ли? Сторы на окнахъ вздернуты, ставни открыты, и кухонная компанія съ комфортомъ засдаетъ за бутылками, которыя откупориваются съ нкоторымъ эффектомъ, какъ на пиру. Вс пребываютъ въ благочестивомъ расположеніи духа и чувствуютъ наклонность къ назиданію. М-ръ Таулисонъ восклицаетъ съ глубокимъ вздохомъ: "Горе намъ гршнымъ, аще не исправимся!" на что кухарка съ глубокимъ вздохомъ отвтствуетъ: "Богъ вдаетъ, исправимся ли. Велики щедроты твои, Господи, и долготерпнію твоему нсть предла!" Вечеромъ м-съ Чиккъ и миссъ Токсъ принимаются за шитье. Вечеромъ также м-ръ Таулисонъ выходитъ за ворота погулять вмст съ горничною, которая еще не обновляла своей траурной шляпки. Они бродятъ очень нжно по глухимъ переулкамъ, и Таулисонъ изъявляетъ непреложное намреніе остепениться и торговать огурцами на Оксфордскомъ рынк.

Уже давно въ обители м-ра Домби не наслаждались такимъ глубокимъ и безмятежнымъ сномъ. Утреннее солнце, возстановляетъ обычную дятельность, и еще разъ приводитъ въ прежній порядокъ. Розовыя дти изъ противоположнаго дома выбгаютъ на улицу и катаютъ обручи. Въ церкви великолпная свадьба. Каменщикъ насвистываетъ веселую псню, выдалбивая на мраморной доск: П-а-в-е-л-ъ.

И неужели въ этомъ мір, столько дятельномъ, столько суетливомъ, потеря слабаго созданія можетъ въ чьемъ-нибудь сердц произвести пустоту, столько широкую и глубокую, что только широта и глубина безпредльной вчности можетъ ее наполнить! Флоренса въ своей душевной скорби, могла бы отвчать: "Братецъ, о милый, нжно любимый и любящій братецъ! единственный другъ и товарищъ моего отверженнаго дтства! какая мысль, какъ не мысль о вчности прольетъ теперь на мою горестную жизнь тотъ благотворный свтъ, который уже мерцаетъ на твоей ранней могил?"

— Милое дитя, — сказала м-съ Чиккъ, считавшая своей непремнной обязанностью давать наставленія, соотвтствующія случаю, — когда ты доживешь до моихъ лтъ…

— То есть, когда наступитъ полный расцвтъ вашей жизни, — замтила миссъ Токсъ.

— Тогда ты узнаешь, — продолжала м-съ Чиккъ, ласково пожимая руку пріятельницы въ благодарность за дружеское поясненіе, — узнаешь, моя милая, что всякая печаль безполезна, и что мы обязаны покоряться вол Божіей. Погоревала, поплакала, — да и довольно. Пора перестать.

— Постараюсь, тетенька, — отвчала Флоренса рыдая.

— Очень рада отъ тебя слышать это, — сказала м-съ Чиккъ. — Милая наша миссъ Токсъ… a никто, конечно, не станетъ сомнваться въ ея ум, здравомысліи, проницательности…

— Ахъ, милая Луиза, вы скоро сдлаете меня гордою, — сказала миссъ Токсъ.

— Несравненная наша миссъ Токсъ объяснитъ теб и подтвердитъ собственнымъ опытомъ, что мы призваны въ сей міръ длать усилія. Въ этомъ наше назначеніе и природа всегда требуетъ отъ насъ усилій. Если бы какой-нибудь ми… ахъ, милая Лукреція, я забыла это слово. Мими…

— Мистицизмъ? — подсказала миссъ Токсъ.

— Фи! какъ это можно! Что за мистицизмъ! Вотъ такъ на язык и вертится, a невспомню. Ми…

— Миротворецъ?

— Ахъ, Лукреція, что это y васъ за мысли? Къ чему намъ миротворецъ? Мы кажется ни съ кмъ не ссорились. Мимимизантропъ, — насилу вспомнила! Если бы какой-нибудь мизантропъ предложилъ въ моемъ присутствіи вопросъ: "Для чего мы родимся?" — я бы не задумавшись отвчала: — "Для того, чтобы длать усилія".

— Правда, — сказала миссъ Токсъ, пораженная оригинальностью мысли, — совершенная правда!

— Къ несчастью, — продолжала м-съ Чиккъ, — примръ y насъ передъ глазами. Мы имемъ причины думать, дитя мое, что вс эти ужасныя несчастія не обрушились бы на нашу фамилію, если бы во время было сдлано потребное усиліе. Никто въ свт не разувритъ меня, — продолжала д_о_б_р_a_я т_е_т_у_ш_к_а съ ршительнымъ видомъ, — что если бы бдная Фанни сдлала усиліе, котораго отъ нея требовали, нашъ малютка получилъ бы отъ природы крпкое тлосложеніе.

На минуту м-съ Чиккъ углубилась въ созерцаніе прошедшаго, настоящаго и будущаго, возвела очи свои къ небу, испустила глубокій вздохъ и продожала:

— Поэтому, Флоренса, теб слдуетъ теперь вооружиться всею твердостью духа. Докажи намъ, милая, что ты способна къ нкоторому усилію. Эгоистическая печаль съ твоей стороны могла бы еще больше разстроить твоего бднаго папашу.

— Милая тетенька, — воскликнула Флоренса, съ живостью становясь передъ нею на колни, чтобы смотрть ей прямо въ лицо, — говорите мн о папеньк, сдлайте милость говорите, больше и больше, не въ отчаяніи ли онъ?

Это восклицаніе чрезвычайно растрогало миссъ Токсъ. Быть можетъ, показалось ей, что сердце отверженнаго дитяти проникалось трогательнымъ участіемъ къ страдающему отцу или она увидла пламенное желаніе обвиться около сердца, переполненнаго нжностью къ ея умершему брату, или просто ее поразилъ отчаянный вопль заброшеннаго сиротливаго дтища, для котораго теперь весь міръ превращался въ мрачную и безлюдную пустыню, какъ бы то ни было, только миссъ Токсъ, при взгляд на двушку, стоящую на колняхъ, пришла въ трогательное умиленіе. Забывая величіе м-съ Чиккъ, она погладила Флоренсу по головк и, отворотившись назадъ, испустила обильный потокъ горьчайшихъ слезъ, не дожидаясь на этотъ разъ предварительныхъ наставленій отъ своей премудрой руководительницы.