Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

«Простите, ради Бога, простите, говорилъ ему мальчикъ, впередъ и буду лучше смотрть за вашимъ стадомъ». При вид истязаемаго ребенка, Донъ-Кихотъ, воспламененный благороднымъ негодованіемъ, воскликнулъ: «недостойный рыцарь, прилично-ли нападать на человка, лишеннаго возможности обороняться! Не угодно-ли вамъ ссть на коня, взять въ руки копье (къ дереву, въ которому привязана была лошадь, приставлено было и копье), и я съумю доказать вамъ, что не благородно такъ дйствовать, какъ вы».

Крестьянинъ, увидя передъ собою привидніе, вооруженное съ ногъ до головы и приставившее къ груди его копье, униженно проговорилъ: «государь мой! этотъ мальчикъ стережетъ моихъ овецъ, но такъ небрежно, что въ ноемъ стад оказывается ежедневная убыль, и теперь, когда я наказываю его за лность, или, быть можетъ, за его плутни, онъ говоритъ, будто я длаю это, чтобы не доплатить ему жалованья. Клянусь Богомъ и моей душой, — онъ лжетъ».

— Ложь — въ моемъ присутствіи, несчастный вилланъ! воскликнулъ Донъ-Кихотъ: клянусь освщающимъ васъ солнцемъ, ты вынуждаешь меня проколоть тебя насквозь этимъ копьемъ. Сію минуту отвязать мальчика и заплатить, что ему слдуетъ, или, зову въ свидтели Бога, я уничтожу тебя въ этотъ мигъ.

Крестьянинъ, потупивъ голову, не говоря ни слова, отвязалъ несчастнаго мальчика, котораго Донъ-Кихотъ спросилъ, сколько долженъ ему хозяинъ?

«За девять мсяцевъ по семи реаловъ», отвчалъ мальчикъ. Герой нашъ, сосчитавъ, нашелъ. что это составитъ шестьдесятъ три реала, и веллъ крестьянину заплатить ихъ своему пастуху сію-же минуту, грозя ему, въ противномъ случа, смертью. Крестьянинъ, дрожа отъ страха повторилъ, что онъ клялся (въ сущности онъ вовсе не клялся) и опять клянется, что не долженъ столько своему слуг, изъ жалованья котораго слдуетъ вычесть за три пары изорванныхъ башмаковъ и за два кровопусканія, сдланныя ему во время болзни.

— Пусть это идетъ въ счетъ за безвинно-нанесенные ему удары, сказалъ Донъ-Кихотъ; если онъ изорвалъ кожу башмаковъ твоихъ, то взамнъ ты изорвалъ его собственную кожу, и если ты пускалъ ему кровь, когда онъ нуждался въ этомъ, то теперь ты пустилъ ему ее безъ всякой нужды, и слдственно расквитался съ нимъ вполн.

— На бду мою, отвчалъ крестьянинъ, при мн нтъ денегъ, но пусть Андрей пойдетъ со мной, и я разочтусь съ нимъ до послдняго реала.

— Боже меня сохрани идти съ нимъ! закричалъ Андрей: если онъ останется со мною одинъ на одинъ, то, какъ съ святаго Вароломея сдеретъ съ меня живаго кожу.

— Нтъ, нтъ, онъ ничего не сдлаетъ теб, отвчалъ Донъ-Кихотъ, пусть только онъ дастъ мн слово рыцаря, и я отвчаю за твое жалованье.

— Помилуйте, говорилъ мальчикъ, хозяинъ мой вовсе не рыцарь, а просто крестьянинъ Иванъ Гальдудо, по прозванію Богатый, живущій около Кинтанарры.

— Это ничего не значитъ, замтилъ Донъ-Кихотъ: Гальдуды могутъ быть такими-же рыцарями, какъ и вс другіе, потому-что насъ облагораживаютъ не имена, а наши дла; каждый изъ насъ сынъ своихъ длъ.

— Правда, отвчалъ Андрей, но сыномъ какихъ-же длъ можетъ считаться мой хозяинъ, не платящій мн жалованья, заработаннаго мною въ пот лица?

— Другъ мой, возразилъ крестьянинъ, за что ты такъ чернишь меня? Клянусь всми рыцарскими орденами въ мір, если ты пойдешь со иной, то я сполна заплачу теб твое жалованье, еще съ процентами.

— Отъ процентовъ я тебя освобождаю, сказалъ Донъ-Кихотъ, заплати ему только что слдуетъ, больше я ничего не требую, но помни свое слово; иначе клянусь отыскать тебя гд-бы ты ни былъ, и хотя-бы ты умлъ прятаться лучше стнной ящерицы, а дабы ты зналъ съ кмъ имешь дло, то услышь, что я безстрашный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, бичъ зла и рушитель неправды. Помни-же свое слово, или я вспомню о своемъ. Сказавъ это, онъ пришпорилъ Россинанта и удалился съ мста расправы. Крестьянинъ проводилъ глазами удалявшагося рыцаря, и когда тотъ скрылся у него изъ виду, онъ опять принялся за своего пастуха.

— Пойдемъ, говорилъ онъ ему, пойдемъ со мною, чтобы я могъ заплатить теб твое жалованье, какъ мн веллъ этотъ рушитель неправды.

— Клянусь, отвчалъ Андрей, если вы не исполните всего, что вамъ веллъ этотъ великодушный рыцарь, которому да ниспошлетъ господь долгіе и счастливые дни за его мужество и справедливость, то я отыщу его, гд-бы онъ ни былъ, и онъ расправится съ вами, какъ общалъ.

— Очень хорошо, очень хорошо, сказалъ крестьянинъ, и чтобы показать на дл, какъ я люблю тебя, я задолжаю теб еще, чтобъ больше заплатить. Съ послднимъ словомъ, онъ схватилъ Андрея за руки, привязалъ къ прежнему дубу и билъ его до полусмерти, приговаривая: «зови, зови рушителя неправды; посмотримъ, придетъ-ли онъ разрушить вотъ эту, хотя она не сдлана и на половину: потому-что я, право, не знаю, почему не сдираю съ тебя живаго кожу. Теперь ступай, отыщи своего судью», сказалъ онъ, отвязавъ несчастнаго мальчика, «и пусть онъ приходитъ исполнять свой приговоръ».

Заливаясь слезами, Андрей повторялъ клятвы отыскать Донъ-Кихота, и грозилъ хозяину заставить это съ лихвой заплатить все недоданное имъ жалованье, но пока до этого онъ удалялся полуживой съ мста расправы, подъ громкій смхъ своего хозяина. Такимъ-то образомъ славный Донъ-Кихотъ прескъ уже одно зло на земл.

Между тхъ, восхищенный блестящимъ дебютомъ своимъ на поприщ рыцарскихъ подвиговъ, Донъ-Кихотъ халъ дальше, говоря въ полголоса: «ты можешь признать себя счастливйшей смертной, красавица изъ красавицъ, несравненная Дульцинея Тобозская, считая безъотвтнымъ рабомъ своимъ такого мужественнаго рыцаря, какъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій, который, какъ извстно всему міру, посвященъ въ рыцари только вчера, и между тмъ усплъ уже пресчь величайшее зло, порожденное жестокостью и алчностью, вырвавъ изъ рукъ неумолимаго палача плеть, которой онъ раздиралъ тло несчастнаго мальчика». Говоря это, онъ подъхалъ къ перекрестку, соединявшему четыре дороги, и ему тотчасъ пришло на память, что странствующіе рыцари останавливались на подобныхъ мстахъ, обдумывая, по какой дорог слдовать имъ. Желая ни въ чемъ не отставать отъ своихъ образцевъ, Донъ-Кихотъ также остановился, но по зрломъ обсужденіи опустилъ узду, и Россинантъ, чувствуя себя свободнымъ, послдовавъ природному инстинкту, пустившись по дорог къ своей конюшн. Прохавъ около двухъ миль, герой нашъ замтилъ вдалек какихъ-то всадниковъ, сопровождаемыхъ нсколькими слугами; четверо изъ нихъ хали верхомъ, а трое другихъ шли пешкомъ. Это были, какъ оказалось въ послдствіи, толедскіе купцы, отправлявшіеся въ Мурцію закупать шелкъ. Донъ-Кихотъ не усплъ замтить этихъ, по его мннію странствующихъ рыцарей, какъ ужь у него явилась мысль устроить одинъ изъ тхъ поединковъ, о которыхъ онъ узналъ изъ своихъ книгъ, и о которыхъ давно уже помышлялъ. Гордо выпрямившись на стременахъ, онъ сжалъ копье, прикрылся щитомъ, выхалъ за средину дороги — ожидать тамъ путешественниковъ, и съ разстоянія, на которомъ они едва могли видть и слышать его, гордо закричалъ имъ: «да не надется никто изъ васъ ступить чрезъ это мсто, если не признаетъ, что нтъ на земномъ шар красавицы, подобной императриц Ламанчской, несравненной Дульцине Тобозской!» Купцы въ недоумніи остановились, желая разглядть кричавшаго имъ оригинала, и вскор по фигур и словамъ его догадались съ кмъ имютъ дло. Желая узнать, однако, къ чему приведетъ требуемое отъ нихъ признаніе, одинъ изъ нихъ, лукавый насмшникъ, отвчалъ: «благородный рыцарь, мы не знаемъ красавицы, о которой вы говорите; покажите намъ ее, и если красота ея такъ ослпительна, какъ вы утверждаете, то мы согласимся съ вами безъ малйшихъ возраженій».

— Еслибъ я показалъ вамъ ее, отвчалъ Донъ-Кихотъ, что выиграли-бы вы, убдившись въ непреложнйшей правд? Сила въ томъ, чтобы, не видя ея, вы не только признали истину моихъ словъ, но даже отстаивали ее съ оружіемъ въ рукахъ; если-же нтъ, тогда я вызываю васъ, гордые люди; и вступите-ли вы со мною въ бой поодиночк, какъ того требуютъ законы рыцарства, или-же, по презрнному обычаю людей вашего разряда, сразитесь со мною вс разомъ, въ обоихъ случаяхъ я ожидаю васъ съ увренностью человка, сильнаго своей правотой.

— Благородный рыцарь, возразилъ купецъ, прошу васъ отъ имени находящихся здсь принцевъ, для успокоеніи нашей совсти, воспрещающей утверждать то, чего мы не знаемъ, и что клонится при тонъ къ униженію другихъ императрицъ и королевъ Алгарвіи и Эстрамадуры; прошу показать намъ самый миніатюрный, хотя-бы въ ноготь величиною портретъ вашей даны, и какъ по обломку судятъ о цломъ, то, взглянувъ на этотъ портретъ, мы успокоимъ нашу совсть и отъ души подтвердимъ то, что вы требуете. Къ тому-же, мы въ такой мр предупреждены уже въ пользу вашей красавицы, что если бъ у ней оказался одинъ глазъ косой, а другой точащій сру и киноварь, и тогда мы, кажется, готовы были-бъ восторгаться ею, сколько вамъ будетъ угодно.

Услышавъ это, Донъ-Кихотъ, не помня себя отъ гнва, закричалъ: «знайте, низкіе люди, что отъ нея не истекаетъ ничего кром запаха амбры и мускуса; она ни коса, ни горбата, а стройна какъ гвадарамское веретено, и вы дорого заплатите мн за вашу клевету». Въ тоже мгновеніе, онъ такъ стремительно кинулся съ копьемъ своимъ на дерзкаго купца, что еслибъ Россинантъ не споткнулся, то клеветникъ почувствовалъ-бы себя очень не хорошо.

Оступившійся Россинантъ далеко покатился съ рыцаремъ. пытавшимся подняться на ноги, но задерживаемаго въ своихъ попыткахъ щитомъ, копьемъ и другими атрибутами своего вооруженія, и не перестававшаго кричать купцамъ: «не убгайте, презрнные люди, не убгайте! Если я упалъ, въ этомъ виновенъ конь мой, а не я.»

Одинъ изъ слугъ, сопровождавшихъ путешественниковъ, не отличавшійся особеннымъ терпніемъ и раздосадованный хвастливыми угрозами Донъ-Кихота, подбжалъ къ нему, вырвалъ у него копье, разбилъ его въ куски и принялся бить лежавшаго рыцаря съ такимъ остервенніемъ, что, не смотря на защищавшую его кирасу, чуть не изломалъ ему всхъ костей. Напрасно купцы приказывали ему оставить въ поко несчастнаго рыцаря: онъ не слушался ихъ, видимо увлеченный затянной имъ игрой. Раздробивъ одинъ кусокъ копья, онъ принялся за другой, потомъ за третій и продолжалъ такимъ образомъ, пока не искрошилъ всхъ ихъ на нашемъ геро, не перестававшемъ грозить своимъ врагамъ, взывая въ небесамъ и земл. Палачъ его наконецъ усталъ и отправился дальше съ своими господами, запасшимися предметомъ для долгихъ разговоровъ. Увидвъ себя одного, Донъ-Кихотъ обратился къ прежнимъ попыткамъ встать на ноги, но, не успвъ въ этомъ тогда, какъ былъ цлъ и здоровъ, могъ-ли онъ успть теперь, будучи измятъ и почти изувченъ. Въ грустномъ своемъ положеніи онъ утшалъ себя тмъ, что случившееся съ нимъ несчастіе не рдкость для странствующихъ рыцарей, и что оно случилось притомъ единственно по вин его коня.