Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

И да не укорятъ автора за его сравненіе; въ оправданіе его я укажу на всми прославляемую врность собаки, предусмотрительность муравья, бдительность журавля, благоразуміе слона и прямодушіе лошади, которыя ставятся въ примръ самимъ людямъ. — Едва лишь наши искатели приключеній заснули, Санчо на находившейся близъ него колод, а Донъ-Кихотъ подъ зеленью могучаго дуба, какъ послдній былъ пробужденъ поднявшимся позади его шумомъ. Желая узнать, что это такое, онъ привсталъ и услышалъ вблизи разговоръ двухъ мужчинъ. «Другъ мой!» говорилъ одинъ изъ нихъ, «слзай-ка поскорй съ коня и разнуздай нашихъ лошадей; он найдутъ здсь свжую траву, а я — тишину и уединеніе, способныя питать мои влюбленныя мечты».

Сказавъ это, онъ соскочилъ съ сдла, и ложась за траву застучалъ своимъ оружіемъ. Донъ-Кихоту стало ясно теперь, что вблизи его находится другой рыцарь. Ни мало не медля, онъ толкнулъ Санчо, и не безъ труда разбудивъ его, тихо сказалъ ему: «другъ мой! мы стоимъ лицомъ къ лицу съ новымъ приключеніемъ.

— Дай только Богъ, чтобы съ какимъ-нибудь путнымъ, отвчалъ Санчо, но, скажите за милость, гд же это приключеніе.

— Гд? оглянись вокругъ, и ты увидишь рыцаря, и какъ кажется, чмъ то сильно опечаленнаго. Онъ такъ тяжело опустился на землю, что застучалъ своимъ оружіемъ.

— Все же таки я не вижу этого приключенія, повторилъ Санчо.

— Да вдь я не говорю приключеніе, говорю только, что вы на дорог къ нему. Но чу! рыцарь кажется настраиваетъ арфу, и судя потому, какъ онъ откашливается, нужно думать, что онъ собирается пть.

— Вы правы, воскликнулъ Санчо; по всему видно, что это долженъ быть влюбленный рыцарь.

— Санчо! неужели ты думаешь, что есть не влюбленные рыцари; всякій рыцарь непремнно влюбленъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ. Но послушаемъ его, въ своей псн, онъ вроятно откроетъ какъ свои тайны, ибо отъ избытка сердца глаголятъ уста.

Санчо собирался что-то отвтить, но незнакомый рыцарь перебилъ его, запвъ, не особенно хорошимъ, не особенно дурнымъ голосомъ, слдующую пснь:

О, моя дама! Ваша воля Пусть мн назначитъ путь, и я Пойду по немъ не уклоняясь. Когда вамъ жизнь моя нужна, Скажите, — и погибну я. И если только вы хотите, Чтобъ о моей кончин слухъ Путями новыми достигъ васъ, То врьте мн, что передастъ Вамъ эту всть сама любовь. Послушный вашимъ повелньямъ Противорчащимъ, и я, Любви всецло покоряясь, Какъ камень твердъ, какъ воскъ сталъ мягокъ. Но твердое, иль мягкое, Вамъ это сердце, все равно, Принадлежитъ. Возьмите жъ, рвите Его, иль выржьте на немъ Что вамъ угодно — я клянусь Запечатлть на немъ — на вки образъ вашъ.

Съ послднимъ словомъ рыцарь тяжело вздохнулъ и затмъ уныло воскликнулъ: «о, прекраснйшая и неблагодарнйшая изъ женщинъ, блистающая Кассильда Вандалійская! Неблагодарная! За что ты осудила твоего рыцаря на вчныя странствованія и тягостные труды? Недовольно ли того, что мое мужество и моя рука заставили всхъ наварскихъ, леонскихъ, андалузскихъ, кастильскихъ и наконецъ ламанчскихъ рыцарей признать тебя первой красавицей въ мір.

— Ламанчскихъ? — не думаю, проговорилъ Донъ-Кихотъ. Я самъ ламанчскій рыцарь, но никогда не признавалъ и не признаю ничего столь оскорбительнаго для Дульцинеи. Санчо! продолжалъ онъ, этотъ рыцарь что-то завирается, но послушаемъ, что будетъ дальше.

— Послушаемъ, отвчалъ Санчо; господинъ этотъ кажись расположился вопить здсь цлый мсяцъ.

Предположеніе Санчо однако не оправдалось, потому что незнакомецъ, заслышавъ подъ бокомъ у себя чей-то голосъ, всталъ и громко воскликнулъ: «кто здсь? Радующіеся или печалящіеся?»

— Печалящіеся — отвчалъ Донъ-Кихотъ.

— Въ такомъ случа, приблизьтесь, отвчалъ незнакомецъ; и во мн вы встртите олицетворенную печаль.

Санчо и Донъ-Кихотъ подошли въ незнакомцу. Взявъ рыцаря за руку незнакомецъ сказалъ ему:

— Садитесь, благородный рыцарь!

— Вы угадали, отвчалъ Донъ-Кихотъ: я дйствительно странствующій и страдающій рыцарь. И хотя въ жизни моей я много испыталъ бдъ, но не сталъ еще глухъ къ чужому горю. Судя по вашимъ недавнимъ возгласамъ, я вправ заключить, что вы тоже страдаете отъ любви къ неблагодарной красавиц, имя которой вы недавно произнесли.

Рыцари услись на трав одинъ противъ другаго, и видя какъ дружелюбно разговаривали они, никто не могъ подумать, что заря застанетъ ихъ на готов перерзать другъ другу горло.

— Благородный рыцарь! говорилъ незнакомецъ Донъ-Кихоту, влюблены-ли вы?

— Къ несчастію — да, отвчалъ послдній, хотя, впрочемъ, въ извстныхъ случаяхъ, любовныя страданія могутъ быть названы скоре счастіемъ, чмъ несчастіемъ.

— Согласенъ, говорилъ незнакомецъ, если только холодность неблагодарной красавицы не помутитъ наконецъ нашего разсудка и не подвигнетъ его къ мщенію.

— Что до меня, сказалъ Донъ-Кихотъ, то я никогда не видлъ холодности со стороны моей дамы.

— Никогда, подхватилъ Санчо, дама наша нжне масла и скромне барашка.

— Это не оруженосецъ ли вашъ? спросилъ незнакомецъ Донъ-Кихота.

— Онъ самый, отвчалъ рыцарь.

— Въ первый разъ вижу оруженосца, разсуждающаго такъ свободно въ присутствіи своего господина. Сзади насъ стоитъ мой оруженосецъ, который, поврьте мн, никогда не осмлится раскрыть рта въ моемъ присутствіи.

— А я говорю и буду говорить въ присутствіи не только…. э, да что говорить…. воскликнулъ Санчо.

Въ эту минуту оруженосецъ незнакомаго рыцаря дернулъ Санчо за руку и сказалъ ему на ухо: «слушай, дружище, отыщемъ-ка мы себ такой уголокъ, гд бы мы могли до сыта наговориться, и ну ихъ, господъ нашихъ; пусть они болтаютъ себ о любви: вдь они до свту не угомонятся».

— Изволь, отвчалъ Санчо, я не прочь сказать теб, кто я и доказать, что кого, кого, а только не меня можно попрекнуть въ неумніи держать на привязи свой языкъ. Съ этими словами оруженосцы удалились и между ними завязался разговоръ въ своемъ род столь же замчательный, какъ и разговоръ ихъ господъ.

Глава XIII

Отдлившись отъ своихъ господъ, оруженосцы принялись разсказывать другъ другу свою жизнь, между тмъ какъ рыцари поврили другъ другу свои тайны. Исторія, занявшись сначала бесдой оруженосцевъ, передаетъ намъ, что удалясь на нкоторое разстояніе, оруженосецъ рыцаря лса сказалъ Санчо: «другъ мой! нельзя не признаться, что рдко чья жизнь полна такихъ невзгодъ, какъ жизнь странствующихъ оруженосцевъ. Надъ нами, кажется, преимущественно предъ другими людьми тяготетъ это проклятіе, которымъ Господь Богъ поразилъ нашего праотца, сказавъ ему: что въ пот лица станетъ добывать онъ насущный свой хлбъ».

— И въ холод тла, добавилъ Санчо, потому что кто боле оруженосца странствующаго рыцаря терпитъ отъ жара и холода? Еще куда не шло, еслибъ у насъ всегда былъ съ собой кусокъ хлба; «съ хлбомъ хорошо живется подъ небомъ», говоритъ пословица, но намъ иногда по нсколько дней приходится держать зубы на пол, питаясь только воздухомъ, которымъ мы дышемъ.

— Э! когда есть надежда получить что-нибудь въ будущемъ, такъ не велика бда и потерпть пока, возразилъ оруженосецъ рыцаря лса, а ужъ согласись, плохой тотъ рыцарь, который не надется когда-нибудь вознаградить своего оруженосца какимъ-нибудь островомъ, или, на худой счетъ, графствомъ.