Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Нтъ, братъ, сказалъ Санчо, я не такое неблагодарное животное, чтобы сталъ драться съ человкомъ, который меня напоилъ и накормилъ. Да и съ какой стати драться намъ? что мы имемъ одинъ противъ другаго? Слава теб Господи, кажется ничего.

— Ну, за этинъ дло, пожалуй, не станетъ. Передъ битвой я готовъ влпить теб нсколько такихъ оплеухъ, которыя сшибутъ тебя съ ногъ. Этимъ я пожалуй разбужу твой гнвъ, хотя бы онъ спалъ, какъ сурокъ.

— Противъ этого есть у меня лекарство, отвтилъ Санчо. Стоитъ мн только выломать здоровую дубину, и прежде чемъ ты разбудишь мой гнвъ, я своей дубиной усыплю твой собственный такъ, что онъ не пробудится, пожалуй, и до втораго пришествія, потому что я малый, непозволяющій зазжать въ мою физіономію всякому встрчному. Пусть каждый оглядывается на то, что онъ длаетъ, и всегда лучше никому не трогать чужихъ гнвовъ, такъ какъ никто не знаетъ на кого онъ наткнется, и куда какъ часто того, кто собирается стричь — подстригаютъ самого. Богъ благословилъ миръ и проклялъ брань, и если разъяренный котъ длается львомъ, то я, какъ человкъ, а не котъ, одинъ Господь вдаетъ, чмъ могу стать разъярясь. По этому на васъ, ваша милость, я возлагаю съ этой минуты отвтственность за все послдствія, которыми можетъ окончиться наше побоище.

— Ладно, сказалъ оруженосецъ рыцаря лса, утро вечера мудрене — и завтра мы ужъ разсудимъ, что длать намъ.

Въ эту минуту защебетали и заблистали на деревьяхъ тысячи сіяющихъ птичекъ, которыя своими радостными, разнообразными гимнами привтствовали пришествіе свжаго, еле заалвшаго на восток дня. На золотистомъ фон его блестли крупныя капли росы и обрызганныя ею травы казались сіяющими брилліантами. Зажурчали ручьи, зашевелились луга и развернули свои изумрудные ковры. Но первымъ предметомъ, который озарили въ глазахъ Санчо лучи восходящаго солнца — былъ безпримрный въ исторіи носъ оруженосца рыцаря лса, скрывавшій въ тни своей все его тло. И говорятъ, что это, дйствительно былъ какой-то сверхъестественный, по величин своей, носъ, съ горбомъ по средин, усянный багровыми прыщами и опускавшійся пальца на два ниже рта. Этотъ то носъ съ его горбомъ и прыщами красно-фіолетоваго цвта придавалъ физіономіи новаго оруженосца отвратительный видъ, испугавшій Санчо до того, что его всего покоробило, какъ ребенка въ припадк падучей болзни, и онъ ршился лучше позволить отсчитать себ двсти оплеухъ, чмъ драться съ этимъ вампиромъ.

Донъ-Кихотъ также измрилъ глазами своего противника, но послдній усплъ уже надть шлемъ и опустить забрало, такъ что рыцарю невозможно было разглядть лица его. Онъ увидлъ только, что это былъ человкъ плотно сложенный и не высокаго роста. На незнакомц была туника, какъ будто вытканная изъ золотыхъ нитей, вся усянная маленькими зеркалами и блестками, въ вид луны. Этотъ роскошный костюмъ придавалъ ему какое-то несказанное великолпіе. На шлем его разввалось множество зеленыхъ, желтыхъ и блыхъ перьевъ, и массивный стальной наконечникъ охватывалъ чрезвычайно длинное и толстое копье его, которое стояло прислоненнымъ въ дереву. Все это заставило думать Донъ-Кихота, что незнакомый противникъ его должно быть не послдній рыцарь, но только, въ противоположность своему оруженосцу — онъ ни отъ чего не пришелъ въ ужасъ; напротивъ того, онъ смлымъ голосомъ сказал рыцарю зеркалъ: «если желаніе сразиться со мною не уменьшаетъ вашей готовности исполнить мою просьбу, то я прошу васъ приподнять забрало и показать ваше лицо, не уступающее, врно, въ красот вашему наряду»

— Побдителемъ или побжденнымъ, отвчалъ рыцарь зеркалъ, вы еще успете на меня наглядться, и если я отказываю вамъ въ вашей просьб, то только потому, чтобы не нанести чувствительнаго оскорбленія очаровательной Кассильд, мшкая — хоть столько времени, сколько нужно, чтобы приподнять забрало — вступить въ битву и заставить васъ признать то, что вамъ очень хорошо извстно.

— Надюсь, однако, что вы не откажетесь, тмъ временемъ, пока устроитесь на вашемъ сдл, — сказать мн: видите ли вы теперь передъ собою того самаго Донъ-Кихота, котораго вы когда-то побдили?

— Могу васъ уврить, сказалъ рыцарь зеркалъ, что вы похожи на него, какъ одно яйцо на другое, но такъ какъ вы увряете, будто васъ преслдуютъ волшебники, поэтому я и не утверждаю: побдилъ ли я дйствительно васъ, или кого другого.

— Этого для меня довольно, сказалъ Донъ-Кихотъ, чтобы окончательно убдиться въ вашемъ заблужденіи, но чтобы и васъ убдить въ томъ же, я прошу привести сюда нашихъ коней. Я увренъ, что скорй, чмъ вы успли бы приподнять ваше забрало, я самъ приподыму его, если только помогутъ мн Богъ и моя дама. Вы же, съ своей стороны, увритесь, что между мною и побжденнымъ вами Донъ-Кихотомъ есть нкоторая разница.

Рзко прервавъ на этомъ мст разговоръ, рыцари сли верхомъ на коней и повернули ихъ кругомъ, чтобы выиграть пространство, нужное для нападенія. Но Донъ-Кихотъ не отъхалъ и двадцати шаговъ, какъ услышалъ, что его зоветъ рыцарь зеркалъ, который, остановившись на половин дороги, закричалъ своему противнику:

— Благородный рыцарь! не забывайте условій нашего поединка: — побжденный отдаетъ себя въ распоряженіе побдителя.

— Очень хорошо это помню, отвчалъ Донъ-Кихотъ, лишь бы только побжденному не вмнилось въ обязанность что-нибудь противное чести рыцаря.

— Понятно — сказалъ рыцарь зеркалъ.

Въ эту минуту взорамъ Донъ-Кихота представился оруженосецъ его противника съ своимъ безпримрнымъ носомъ, и удивленный не мене Санчо, герой нашъ принялъ эту носатую фигуру за какое-то чудовище, или, по крайней мр, за человка невдомаго еще на земл племени. Санчо же, видя своего господина готовящимся къ битв, не чувствовалъ ни малйшаго желанія оставаться наедин съ своимъ носатымъ компаньономъ изъ страха, чтобы онъ не затялъ съ нимъ драки и не сшибъ его съ ногъ однимъ ударомъ своего хобота. Подъ вліяніемъ этого страха, кинулся онъ къ Донъ-Кихоту, ухватился за стремянный ремень его, и когда рыцарь собирался уже повернуть Россинанта кругомъ, сказалъ ему: «ради Бога, помогите мн, ваша милость, взобраться на этотъ пень, оттуда я лучше увижу вашу мужественную встрчу съ вашимъ противникомъ».

— Мн кажется, Санчо, что ты хочешь взобраться сюда, чтобы безопасно взирать на бой быковъ — замтилъ Донъ-Кихотъ.

— Признаться вамъ, отвчалъ Санчо, меня бда какъ пугаетъ носъ этого оруженосца. просто стоять возл него, отъ страху, не могу.

— Да, это такой носъ, проговорилъ Донъ-Кихотъ, что не будь я тмъ, чмъ я есмь, то, пожалуй, и я струхнулъ бы. Однако, ползай, я помогу теб.

Тмъ временемъ, какъ Донъ-Кихотъ подсаживалъ Санчо, рыцарь зеркалъ отъхалъ на надлежащее разстояніе, и полагая, что противникъ его сдлалъ то же самое, онъ, не ожидая ни звука трубъ и никакого другого боеваго сигнала, поворотилъ своего коня, достойнаго соперника Россинанта по красот формъ и быстрот аллюра — и потомъ во всю прыть его, не превосходившую, впрочемъ, мелкой рыси, поскакалъ на встрчу Донъ-Кихоту. Видя его, однако, занятымъ подсаживаніемъ Санчо, онъ остановился на половин пути, за что ему несказанно благодаренъ былъ конь его, чувствовавшій себя окончательно не въ силахъ двинуться ни шагу дале. Донъ-Кихоту же показалось, что рыцарь зеркалъ собирается обрушиться на него, какъ громъ, и онъ умудрился такъ ловко пришпорить Россинанта, что если врить исторіи, то это былъ единственный случай въ его жизни, когда самъ Россинантъ пустился въ галопъ; до этихъ поръ, сколько намъ извстно, онъ, въ блистательнйшія минуты своей жизни, ограничивался мелкой рысью. Воспользовавшись этой чудной стремительностью Россинанта, Донъ-Кихотъ смло кинулся на рыцаря зеркалъ, который напрасно вонзалъ и ноги и шпоры въ бока своего коня; послдній упорно стоялъ на мст, словно прикрпленный въ нему якоремъ. Благодаря стеченію этихъ то благопріятныхъ обстоятельствъ, Донъ-Кихотъ возъимлъ полную поверхность надъ своимъ противникомъ, которому мшали не только конь, но еще и копье его. Безъ малйшаго риска, не встрчая никакого противодйствія, могъ побдоносно распорядиться теперь Донъ-Кихотъ съ рыцаремъ зеркалъ, и онъ дйствительно распорядился, да такъ мужественно и ловко, что противникъ его безъ чувствъ свалился на землю; и видя его распростертымъ безъ всякаго движенія, можно было подумать, что злополучный рыцарь покончилъ тутъ съ животомъ своимъ.

Увидвъ это, Санчо тотчасъ же соскочилъ съ дерева и побжалъ къ своему господину; Донъ-Кихотъ тоже соскочилъ съ коня и поспшилъ къ побжденному имъ рыцарю зеркалъ. Растегнувъ его шлемъ, чтобы убдиться умеръ ли онъ, я если нтъ, то немного освжить его, онъ… но, великій Боже, кто не изумится, узнавъ, что Донъ-Кихотъ, какъ свидтельствуетъ исторія, увидлъ передъ собою, въ эту минуту, бакалавра Самсона Карраско, его самого съ головы до ногъ. «Санчо!» кликнулъ онъ изо всхъ силъ своему оруженосцу: «бги сюда скорй, и ты увидишь нчто невроятное, ты убдишься, наконецъ, въ томъ, что могутъ творить волшебники».

Санчо приблизился въ побжденному рыцарю, и увидвъ передъ собою Самсона Карраско, онъ отъ изумленія могъ только креститься; и такъ какъ лежавшій на трав рыцарь зеркалъ не показывалъ ни малйшаго признака жизни, потому Санчо сказалъ своему господину, что, по его мннію, лучше всего всунуть теперь, безъ дальныхъ церемоній, этому новому бакалавру Самсону Карраско шпагу въ глотку, чтобы навсегда избавиться отъ одного изъ враговъ своихъ волшебниковъ

— Ты правъ, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, чмъ меньше враговъ, тмъ лучше. И рыцарь уже обнажилъ мечь, готовясь привести въ исполненіе совтъ Санчо, но въ эту самую минуту предъ нимъ предсталъ носатый оруженосецъ его противника, только на этотъ разъ безъ своего страшнаго носа.

— Что вы длаете, что вы длаете! закричалъ онъ Донъ-Кихоту; вдь это другъ вашъ и господинъ мой, бакалавръ Самсонъ Карраско.

— А что сталось съ твоимъ носомъ? спросилъ Санчо.

— Я спряталъ его, отвчалъ оруженосецъ. И запустивъ руку въ карманъ, онъ вытащилъ оттуда свой страшный носъ

Изумленный Санчо глядлъ на него во вс глаза, и воскликнулъ, наконецъ, дошедши до послднихъ предловъ удивленія: «Христосъ Спаситель, да вдь это сосдъ и кумъ мой ома Цеціаль!»

— Да, да, да, отвчалъ лишенный своего носа оруженосецъ, я кумъ и закадышный другъ твой, ома Цеціаль, и сейчасъ разскажу теб, какъ я забрался сюда. Ради Бога только попроси скоре своего господина, чтобы онъ не трогалъ, не ранилъ, не билъ и не убивалъ лежащаго у ногъ его рыцаря зеркалъ, потому что это нашъ бакалавръ, Самсонъ Карраско. Между тмъ очнулся, наконецъ, самъ побжденный рыцарь, и Донъ-Кихотъ въ тоже мгновеніе приставилъ шпагу къ его глазамъ. «Вы погибли», сказалъ онъ ему, «если тотчасъ же не признаете, что несравненная Дульцинея Тобозская прелестне Кассильды Вандалійской. Мало того: вы должны общать мн, что если вы останетесь живы посл этой битвы, то отправитесь въ Тобозо, представитесь тамъ отъ моего имени Дульцине и повергнете себя въ ея распоряженіе. Если она возвратитъ вамъ свободу, тогда вы должны будете отыскать меня, — слдъ моихъ подвиговъ приведетъ васъ туда, гд я буду, — и разсказать мн все, что произойдетъ между вами и моей дамой. Вы видите, я налагаю на васъ обязательства, не противорчащія условіямъ нашего поединка.