Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
— Какой чортъ? спросилъ удивленный Донъ-Кихотъ.
— Чортъ съ пузырями, сказалъ Санчо.
— Успокойся, Санчо, отвтилъ рыцарь; я заставлю его возвратить теб твоего осла, хотя бы онъ скрылся въ недосягаемыхъ безднахъ ада. Иди за мной; телга тащится медленно и мулами этихъ комедіантовъ я расквитаюсь за твоего осла.
— Не трудитесь! воскликнулъ Санчо: чортъ оставилъ уже моего осла, и бдняжка тащится назадъ.
Санчо сказалъ правду; чортъ съ осломъ упалъ, какъ Донъ-Кихотъ съ Россинантонъ, и тмъ временемъ, какъ чортъ спшилъ въ деревню, оселъ возвращался въ своимъ господамъ.
— Дерзость чорта слдовало бы однако наказать, сказалъ Донъ-Кихотъ, на комъ-нибудь изъ его товарищей, хотя бы на самомъ император.
— Наказывать то ужъ совершенно не къ чему, возразилъ Санчо, послушайте меня
— Все равно, отвчалъ Донъ-Кихотъ; пусть весь міръ приметъ подъ защиту этого скомороха, я все-таки накажу его, и не позволю сказать, что онъ избгнулъ моего мщенія. Съ послднимъ словомъ рыцарь поскакалъ въ телг и закричалъ комедіантамъ: «остановитесь, негодная сволочь! Остановитесь, паяцы! Я хочу заставить васъ уважать верховыхъ животныхъ оруженосцевъ странствующихъ рыцарей.»
Крикъ Донъ-Кихота достигъ ушей комедіантовъ. Судя по словамъ рыцаря о его намреніи, смерть съ чортомъ выпрыгнули изъ телги, за ними послдовали ангелъ съ императоронъ, а за ними и купидонъ съ королевой; и вс они, вооружась каменьями, ршились подъ прикрытіемъ телги ожидать нападенія Донъ-Кихота. Видя твердость своихъ непріятелей, стоявшихъ съ поднятыми руками и готовыхъ осыпать его градомъ каменьевъ, герой нашъ придержалъ Россинанта и началъ соображать: какимъ бы путемъ наивыгодне, съ наименьшей опасностью для себя атаковать врага. Тмъ временемъ, какъ онъ обдумывалъ планъ атаки, рыцаря догналъ его оруженосецъ и видя своего господина, готоваго атаковать, сказалъ ему:
— Одумайтесь ваша милость! Вдь отъ каменнаго дождя можно укрыться только подъ чугуннымъ колоколомъ, да кром того не безразсудно ли нападать на армію, въ рядахъ которой сражаются императоры, которую охраняютъ ангелы и демоны, и которой предводительствуетъ смерть. Наконецъ, разв вы не видите, что во всей этой толп нтъ ни одного рыцаря.
— Твоя правда, отвчалъ Донъ-Кихотъ, и это заставляетъ меня отказаться отъ моего намренія. Я не могу и не долженъ обнажать меча иначе, какъ противъ рыцаря. Санчо! Ты видишь, что расправиться съ ними твое дло; ты самъ долженъ отплатить имъ за оскорбленіе твоего осла. Я же останусь здсь, буду подавать теб совты и воодушевлять тебя во время битвы.
— Государь мой! сказалъ Санчо, я отказываюсь отъ всякаго мщенія, потому что истинный христіанинъ долженъ забывать сдланныя ему обиды; да и миролюбивый оселъ мой кажется однхъ мыслей со мною.
— Если ты такого мннія, добродушный и миролюбивый Санчо, въ такомъ случа оставимъ эти привиднія и подемъ искать лучшихъ приключеній; страна эта, какъ мн кажется, обильна самыми разнообразными. Сказавъ это, онъ похалъ впередъ, въ сопровожденіи своего оруженосца; посл чего смерть съ своими товарищами также услись въ телгу и спокойно отправились дальше. Такова была развязка, благодаря совтамъ благоразумнаго Санчо, ужасной встрчи нашихъ искателей приключеній съ колесницей смерти. На слдующій день рыцаря ожидала весьма интересная встрча съ другимъ влюбленнымъ рыцаремъ, достойная быть разсказанною въ особой глав.
Глава XII
Ночь, послдовавшую за встрчей Донъ-Кихота съ колесницей смерти, рыцарь провелъ съ своимъ оруженосцемъ подъ широкой тнью величественныхъ деревьевъ, гд наши искатели приключеній и поужинали чмъ Богъ послалъ. За ужиномъ Санчо сказалъ своему господину: «Согласитесь, ваша милость, что я очень глупо распорядился бы, выбравъ въ награду себ, вмсто трехъ жеребятъ, трофеи вашего послдняго приключенія. Да! справедлива эта пословица: лучше синица въ руки, чмъ журавль въ неб.»
— Пожалуй, отвчалъ Донъ-Кихотъ; но только ты врядъ-ли былъ бы въ убытк, еслибъ допустилъ меня расправиться съ этими комедіянтами какъ я хотлъ, потому что теперь въ рукахъ твоихъ былъ бы золотой императорскій внецъ и разрисованныя крылья купидона.
— Виданное ли дло, отвчалъ Санчо, золотой внецъ у комедіянта; мдный или жестяной, это такъ…
— Ты правъ, сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ самомъ дл, странно было бы длать
театральныя принадлежности изъ драгоцнныхъ матеріаловъ. Он должны быть такъ же обманчивы, какъ и обставляемыя ими событія. Кстати, Санчо, въ слову о театр, посовтую теб не пренебрегать ни драматическими авторами, ни актерами; т и другіе составляютъ классъ людей, весьма полезныхъ во всякомъ обществ. Сцена — это зеркало, отражающее въ себ во всхъ подробностяхъ нашу жизнь. Она показываетъ намъ чмъ мы должны быть, и что мы въ самомъ дл. Другъ мой! ты вроятно видлъ піесы, въ которыхъ дйствующими лицами были короли, монахи, рыцари, дамы и иные персоналы? Одинъ представлялъ фанфарона, другой — плута, третій — солдата, четвертый — влюбленнаго и т. д., но это продолжалось только до конца піесы; по окончаніи ея, каждый сбрасывалъ съ себя маску, и за кулисами вс становились равными.— Все это я видлъ, сказалъ Санчо.
— Другъ мой, не то ли же самое происходитъ и на сцен міра; и на ней играютъ императоры и другія лица, встрчаемыя на театральныхъ подмосткахъ. Когда же съ нашей жизнью оканчивается и наша общественная роль, когда смерть сниметъ возвышавшія и унижавшія васъ мишурныя мантіи, тогда въ могил вс мы становимся равными.
— Въ частую доводилось мн слышать это старое, впрочемъ, сравненіе, всегда напоминающее мн шахматную игру, отвчалъ Санчо; въ шахматахъ тоже каждой фигур дается на время игры извстный чинъ, но чуть только игра кончилась, шашки смшиваютъ и кидаютъ въ коробку, какъ людей въ могилу, безъ всякаго вниманія въ прежнему ихъ званію.
— Я нахожу, Санчо, что ты съ каждымъ днемъ становишься умне, замтилъ Донъ-Кихотъ.
— Еще бы, сказалъ Санчо. что день толкаясь около вашей милости, я долженъ былъ, кажется, кое чему научиться. самая песчаная, ничего не родящая почва. то и дло удобряемая и окуриваемая даетъ, наконецъ, хорошую жатву; а чмъ были ваши разговоры, какъ не удобряющимъ средствомъ для невоздланной почвы моего ума, и она съ помощью Божіей окажется, я, надюсь, достойной потраченныхъ на нее трудовъ.
Рыцарь не могъ безъ улыбки выслушать изысканныхъ сравненій своего оруженосца, хотя не могъ и не подивиться сдланнымъ имъ успхамъ. Въ самомъ дл, Санчо съ нкотораго времени говорилъ на удивленіе, и только когда у него появлялось желаніе быть ужъ слишкомъ краснорчивымъ, тогда, подобно молодому студенту на ученомъ состязаніи, онъ отъ излишняго краснорчія завирался. Больше всего ему шло говорить пословицами, не смотря на то, что между пословицами кстати, онъ вклеивалъ другія ни въ селу, ни къ городу, какъ это читатель не разъ уже видлъ и не разъ увидитъ еще.
Поговоривъ еще нсколько, Санчо закрылъ глаза, обыкновенный намекъ на то, что его клонитъ во сну. Разсдлавъ осла, онъ пустилъ его пастись на траву, съ Россинанта же снялъ только узду, потому что Донъ-Кихотъ строго на строго запретилъ ему разсдлывать своего коня все время, которое рыцарь проведетъ подъ открытымъ небомъ. Донъ-Кихотъ придерживался въ этомъ отношеніи древняго и строго соблюдаемаго имъ обычая странствующихъ рыцарей, гласящаго: «сними уздечку и привяжи ее къ арчаку сдла, но берегись разсдлывать коня».
Переходившее отъ отца въ сыну преданіе говоритъ, что дружба осла и Россинанта, этихъ двухъ миролюбивйшихъ въ мір животныхъ, была такъ искренна, что авторъ исторіи Донъ-Кихота посвятилъ нсколько главъ исключительно этой животной пріязни. Впослдствіи онъ сократилъ ихъ, желая соблюсти въ своемъ труд достоинство, подобающее столь героической исторіи, какъ исторія нашего рыцаря. Тмъ не мене, по временамъ, онъ забывается и пишетъ, напримръ, что когда животныя наши сходились вмст, они тотчасъ же спшили почесаться другъ о друга, и когда имъ, наконецъ, надодали эти взаимно оказываемыя другъ другу услуги, тогда Россинантъ склонялъ на шею осла свою морду, выходившую изъ-за первой на поларшина, посл чего оба, потупивъ взоры долу, готовы были пребывать въ такомъ положеніи по крайней мр сутокъ трое, еслибъ не выводили ихъ изъ этого сладостнаго усыпленія люди или голодъ. Авторъ не побоялся уподобить эту дружбу дружб Низуса и Еураліи, и даже Ореста и Пилада — сравненіе, показывающее какъ высоко чтилъ онъ дружбу осла съ Россинантомъ. Быть можетъ, впрочемъ, онъ хотлъ воспользоваться случаемъ, чтобы напомнить людямъ о томъ, какъ легко они измняютъ дружб, которой пребываютъ врными даже животныя.