Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Жена! если мн удастся быть губернаторомъ, такъ, клянусь Богомъ, я пристрою дочь мою такъ высоко, что никто не дерзнетъ приблизиться къ ней иначе, какъ величая ее барыней.

— Нтъ, нтъ, Санчо! Ради Бога, и не думай объ этомъ. Послушай меня, выдай Саншэту за равнаго ей, это лучшее, что ты можешь сдлать. Если же ты нарядишь ее, вмсто сапогъ, въ ботинки, и вмсто шерстяныхъ юбокъ въ бархатныя платья; если простую Машку, которой вс говорятъ ты, сдлаешь какой-нибудь доной-Маріей, то бдное дитя само себя не узнаетъ, и на каждомъ шагу чуть не станетъ говорить: глядите, какая я мужичка.

— Молчи дура! отвтилъ Санчо. Какіе-нибудь два, три года, такъ передлаютъ эту мужичку, что ее не отличишь потомъ отъ любой барыни. Да что долго толковать, пусть сдлается она сначала барыней, а потомъ будетъ время подумать объ остальномъ.

— Санчо! принаравливайся въ своему положенію и не старайся возвыситься надъ тмъ, чмъ Богъ судилъ теб быть. Не забывай ты этой пословицы: вытри носъ сыну своего сосда и признай его за своего. Скажи, на милость, какъ это хорошо было бы для Саншеты выйти замужъ за какого-нибудь дворянчика, который, всякій разъ, какъ найдетъ на него блажь, станетъ честить ее названіемъ мужички и госпожи: верти веретено. Нтъ, не бывать этому; не для того я родила ее на свтъ. Заботься Санчо о томъ, какъ бы привезти намъ денегъ, и предоставь мн пріискать мужа Саншет. У насъ подъ бокомъ живетъ сынъ нашего сосда Ивана Тохо, Лопесъ Тохо, парень здоровый и проворный, я его знаю давно, и знаю, что онъ не совсмъ кисло поглядываетъ на Саншэту. Этотъ — намъ ровня, и дочь наша будетъ счастлива съ нимъ. Оба они будутъ у насъ на глазахъ; вс мы: отцы, матери, дти, внуки, станемъ жить вмст, и будетъ у насъ тишь да гладь, да Божья благодать. Не приготавливай же, Санчо, дочери нашей дворцовъ и хоромъ, въ которыхъ все будетъ чужимъ для нее, какъ сама она будетъ тамъ чужою для всхъ.

— Чортъ, а не женщина! воскликнулъ Санчо. Зачмъ ты перечишь мн безъ складу и ладу? зачмъ хочешь помшать мн выдать дочь мою за человка, который окружитъ меня дворянскими потомками. Слушай, Тереза: ддъ мой говаривалъ, что-тотъ, кто не уметъ схватить летящаго на него счастья, не долженъ роптать на судьбу, посл того какъ оно отлетитъ отъ него. Воспользуемся же благопріятной минутой, и не притворимъ счастію, подъ самымъ носомъ, дверей, въ ту минуту, когда оно стучится въ нашу избу. Пусть несетъ насъ попутный втеръ его, надувающій теперь наши паруса. [2]

2

(Въ слдствіе этихъ-то рчей и тхъ, которыя Санчо готовился говорить ниже, переводчикъ исторіи Донъ-Кихота считаетъ настоящую главу апокрифическою).

— Когда мн удастся получить какое-нибудь управленіе, которое вытянетъ меня изъ грязи, продолжалъ Санчо, когда я выдамъ дочь мою, по моему желанію; тогда ты увидишь, глупая баба, какъ станутъ звать тебя Дона-Тереза Пансо, какъ на зло всмъ дворянкамъ нашего околотка, ты будешь сидть въ церкви на бархатныхъ подушкахъ и роскошныхъ коврахъ. Что-жъ? хочешь ли ты, какъ статуя, оставаться все въ одномъ положеніи, не возвышаясь и не понижаясь. Но, думай и говори что хочешь, я же знаю только, что дочь моя будетъ графиней.

— Санчо! будь осторожне. Смотри, чтобы слова твои не погубили нашей дочери. Длай, что хочешь, но я никогда не соглашусь видть Саншэту графиней. Ты знаешь, я всегда любила равныхъ себ, и не выкосила спси и высокомрія. При крещеніи меня назвали Терезой, отецъ мой звался Каскаіо: но тамъ гд тронъ, тамъ и законъ, я довольна моимъ именемъ, и не хочу удлинять его изъ страха, чтобы, сдлавшись черезъ чуръ длиннымъ, оно не затронуло чужихъ языковъ. Неужели ты думаешь они поцеремонятся сказать: погляди-ка, какъ подняла носъ эта жена свинопаса. Еще вчера она сидла за прялкой, и чуть не въ одной юбк тащилась къ обдн, а теперь, сударыня изволитъ щеголять въ бархат и шелкахъ. Если Господь оставитъ при мн моихъ пять или шесть, словомъ, столько чувствъ, сколько у меня ихъ теперь, то видитъ Богъ, я не доставлю нашимъ сосдямъ удовольствія острить языки на мой счетъ. Длайся ты себ губернаторомъ, президентомъ, словомъ, чмъ хочешь; но что до моей дочери и меня, то нога наша никогда не переступитъ ограду нашей деревни. У хорошей жены сломана нога и сидитъ она дома, а честной двк праздникъ въ работ. Отправляйся же, Санчо, искать приключеній съ твоимъ господиномъ Донъ-Кихотомъ, и оставь насъ въ поко. Странно только, откуда взялся у твоего господина этотъ донъ, безъ котораго прожили дды и отцы его.

— Жена! самъ чортъ должно быть сидитъ въ теб, воскликнулъ Санчо, иначе не наговорила бы ты столько чепухи. Скажи на милость, что общаго имютъ мои слова съ Каскаіо, бархатомъ и президентами? Безтолковая баба! Безтолковая, потому что ты не слушаешь разсудка и отъ счастія своего бжишь, какъ отъ чумы. Еслибъ я настаивалъ на томъ, чтобы дочь моя, торчмя головой, кинулась съ башни, или отправилась таскаться по свту, какъ инфанта дона-Урака, ну, тогда, ты вправ была бы не слушать меня; но если я въ три шага и одинъ прыжокъ надюсь сдлать столько, что заставлю называть Саншэту сударыней; если я хочу видть ее, сидящею не на солом, а подъ балдахиномъ, на большемъ числ бархатныхъ подушекъ, чмъ сколько альмогадовъ въ Марок, что же, въ этомъ случа, заставляетъ тебя перечить мн?

— Что? знаешь ты кажется эту пословицу нашу: кто закрываетъ тебя, тотъ тебя открываетъ. На бдняка кидается взоръ мимоходомъ, но на богач онъ останавливается надолго, и если богачъ былъ когда-то бденъ, то о немъ не перестаютъ говорить, судить и, что хуже всего, пересуды эти стоитъ только начать, чтобы никогда не кончить; сплетники, дло извстное, роятся на улицахъ какъ пчелы.

— Бдняжка! проговорилъ Санчо. Слушай-ка жена, продолжалъ онъ, что я скажу теб, а скажу я теб такое, чего ты отродясь еще не слыхивала, и что вышло не изъ моей башки, замть это: я повторю слова священника, проповдывавшаго у насъ во время поста. Онъ говорилъ, если память не измняетъ мн, что въ ум нашемъ лучше запечатлвается то, что у насъ предъ глазами, чмъ то, что мы когда то видли. [3]

3

(Слдующая рчь Санчо, возвышающаяся надъ недалекимъ умомъ его, служитъ второю причиною, почему переводчикъ этой главы сомнвается въ ея достоврности).

— Такъ, когда мы видимъ человка роскошно одтаго и окруженнаго многочисленной прислугой, мы чувствуемъ къ нему невольное уваженіе, хотя быть можетъ знали его, окруженнаго нищетой, и это потому, — что положеніе, въ которомъ онъ является намъ, затмваетъ собою то, въ которомъ мы когда то его видли. И въ самомъ дл: почему этотъ человкъ, вознесенный судьбой, если только онъ благороденъ и добръ, долженъ быть меньше уважаемъ, чмъ человкъ богатый съ колыбели. Только одни завистники готовы корить разбогатвшаго бдняка его прошлой бдностью.

— Не про меня писаны эти мудрости, отвчала Тереза. Длай, что хочешь и оставь меня въ поко, если ты такъ твердо ршился исполнить то, что задумалъ.

— Ршился, а не ршився, замтилъ Санчо.

— Перестань переливать изъ пустого въ порожнее, возразила Тереза. Я говорю, какъ Богъ мн веллъ, и этого довольно съ меня. Если же ты хочешь, во что бы то ни стало, быть губернаторомъ, то возьми съ собою твоего сына, пусть онъ пріобртетъ при теб навыкъ къ управленію; ты знаешь, сыновья должны рано ознакомливаться съ занятіями своихъ отцовъ.

— Когда я усядусь на губернаторскомъ мст, тогда привезу къ себ сына по почт и пришлю теб денегъ. Въ нихъ у меня не будетъ тогда недостатка; потому что каждый охотно позычитъ губернатору. Только, послушай, когда станешь посылать ко мн сына, принаряди его такъ, чтобъ онъ казался не тмъ, чмъ былъ, а тмъ чмъ долженъ быть.

— Присылай только денегъ, а ужъ я наряжу его. какъ херувима.

— Жена! что-жъ соглашаешься ли ты сдлать Саншэту графиней?

— Лучше бы ей на сто аршинъ уйти въ землю въ тотъ день, въ который станетъ она графиней. Впрочемъ, длай, какъ знаешь. Ты мужъ и глава, а я рабыня твоя. Съ послдними словами Тереза захныкала такъ безнадежно, точно она ужъ зарывала въ землю свою дочь. Санчо нсколько утшилъ свою сожительницу, пообщавъ ей, какъ можно доле не длать Саншеты графиней, посл чего отправился въ Донъ-Кихоту, переговорить съ нимъ касательно приготовленія къ предстоявшему отъзду.

Глава VI

Между тмъ какъ у Санчо происходилъ только что приведенный нами замчательный разговоръ съ его женой, племянница и экономка Донъ-Кихота были въ страшномъ волненіи, замчая, по многимъ признакамъ, что герой нашъ готовится ускользнуть отъ нихъ въ третій разъ, стремясь возвратиться къ своему проклятому рыцарству. Всми силами старались он отклонить Донъ-Кихота отъ его намренія, но стараться объ этомъ значило проповдывать въ пустын, или ковать холодное желзо. Истощивъ наконецъ все свое краснорчіе, экономка сказала ему: «господинъ мой! если вы ршились еще разъ покинуть насъ съ цлію рыскать, какъ страждущая душа, по горамъ и доламъ, ища, по вашему — приключеній, а по моему разнаго рода непріятностей, то клянусь вамъ, я буду жаловаться на васъ Богу и королю».